- Никаких.

  - Тогда скажите, когда. Назовите день и время. Я буду вас встречать.

  - Созвонимся завтра.

  - Хорошо. Завтра я вам позвоню.

  - До свиданья.

  - Всего вам доброго. Спасибо за звонок.

  Я повесил трубку, сел перед раскрытой книгой, но читать уже не мог: строчки сливались, слова куда-то исчезали, проваливались, в ушах по-прежнему звучал голос Нины, такой нежный, такой волшебный и, наконец, в глазах ожил ее облик - голубые глаза с ресницами-метелками, густые, темные брови полумесяцем. Лицо открытое, тронутое легким румянцем, нос с едва заметной горбинкой, рот маленький, губы пышные, слегка вывернутые. Это лицо было особенно хорошим и прекрасным, когда озарялось обворожительной улыбкой, а глаза сверкали невыразимым блеском, завораживали, звали в заоблачную даль.

  "Нина - настоящая актриса, ей место на сцене, но не в обсерватории, ей нужен муж генерал, но никак не солдат. Красота это цветок, требующий ухода и особых условий, иначе этот цветок быстро завянет и превратится в колючки. Нечего и думать, что она со мной или я с ней могу найти счастье", успокаивал себя я, но успокоение длилось не больше мгновения.

  Ни на одну героиню многочисленных романов Бальзака Нина не похожа: время другое, люди другие. Страстное упование на могущественных вождей, даже мертвых, на их великое учение, указывающее, освещающее путь к прекрасному будущему, панический страх перед новой мировой войной, которую вот-вот развяжет американский империализм, - наложили отпечаток на психологию людей. В условиях крайней нищеты и невиданной подозрительности, расцвело доносительство друг на друга, оно проникло во все сферы жизни и человеческой деятельности и добралось до семьи, ячейки социалистического общества.

  Нина со своей красотой хочет пройти мимо всего этого, она не желает соприкоснуться с нищетой вплотную, и она права. "Я не могу избавить ее от этого, потому что я сам нищий и, к тому же не свободный. Я должен позвонить ей и сказать, что не могу выйти на свиданье. Это свидание надо отменить, оно ни к чему. Не стоит будоражить нервы ни себе, ни ей".

  Я думал всю ночь и немного задремал только на рассвете. Сменщик должен был прийти к девяти утра, но он пришел к восьми.

  - Иди, - сказал он, - а то в столовую опоздаешь. Водители автобусов не останавливаются, если на остановке нет гражданских лиц, не любят солдат - безбилетников. Я вот пешком шел, и ты пешком иди.

  Я вышел на улицу из душной землянки и почувствовал, что у меня стали закрываться глаза после бессонной ночи. Мне повезло: на автобусной остановке стояли две девушки - белоруски и говорили между собой на чистом певучем родном языке. Автобус остановился, Я сел вместе с ними и вышел через две остановки у военного городка.

  Поев перловой каши со свининой, где было больше сала, чем мяса и все это, запив чаем, я отправился в казарму, прилег на свою железную кровать, но тут объявили боевую тревогу: надо было срочно одеваться и бежать в бункер на метеорологическую станцию.

  Когда я прибежал, все мои сослуживцы уже были на месте, а капитан с противогазом через плечо, носился, как угорелый туда-сюда, ругался матом и подавал несуразные команды, часто противоречащие одна другой.

  - Сержант Шаталов! почему ящики с воздушными шарами лежат не по номерам? я лишаю вас увольнения на ближайшие выходные. Рядовой Бомбушкарь, почему вы надели пилотку задом наперед? пойдете сегодня дежурным по кухне.

  - Я торопился, извините.

  - Молчать! не разговаривать! Ефрейтор Касинец, запустить зонд.

  - Есть запустить зонд!

  - Ты еврей?

   _ Так точно, товарищ капитан!

  - Приступай!

  - Есть!

  - Ефрейтор Славский - на прием сигналов! кстати, а почему вы опоздали?

  - Я с ночного дежурства.

  - Молчать! Два наряда вне очереди. Сегодня и завтра пойдете рабочим по кухне, после двадцати трех часов.

  Радиозонд запустили, но не было четких сигналов, а минутами они вообще прекращались, а потом появлялись снова. Причин могло быть много: не зачищены контакты, техническая неисправность, обрыв одного из многочисленных проводов.

  Капитан вытаращил, налитые кровью глаза, когда узнал, что нет сигналов, а, следовательно, данные не поступят в штабы зенитных дивизий своевременно, как это положено в случае объявления боевой тревоги.

  - Пересажаю всех! это вредительство, это предательство! Знаете ли вы, сколько стоит один радиозонд вместе с шаром, наполненным водородом? Нет, не знаете! так вот, знайте. Это все стоит 500 рублей! Целых 500 рублей вы только что выпустили в воздух на радость нашим врагам. Кто из вас шпион? на кого вы работаете, на американский империализм? Отвечайте! Нет, строиться: в одну шеренгу становись!

  Когда все построились, капитан, расхаживая перед строем, заложив руки за спину, периодически останавливался, чтобы посмотреть в глаза каждому. Конечно, перепуганные солдаты отводили, вернее, опускали глаза, автоматически переходя в разряд шпионов в глазах капитана. Только я выдерживал его тупой взгляд и в это время мои глаза, как бы смеялись над ним, своим командиром, отчего он часто приходил в бешенство.

  - Я вижу каждого насквозь, не думайте, что я ничего не вижу. Вы не туда смотрите. Вы в душе за империализм, но не за коммунизм. Сидите на шее государства, даром кушаете наш хлеб, лопаете кашу и едите суп.

  - Гороховый, - брякнул я.

  - Молчать! Кто разрешал вам разговаривать в строю? На выход шагом марш!