Когда все вышли и вновь построились, капитан скомандовал:

  - По пластунский, сто метров, марш! Ло-ожись! Быстрее, быстрее, сволочи! Я научу вас Родину любить.

  - Учить может только тот, кто сам ее любит.

  - Кого любить, что любить?

  - Родину, кого же еще, - сказал Я.

  - Молчать!

  - Есть молчать.

  Все ползли, сопели, зная, что возражать бесполезно и опасно. На этот раз больше досталось сержанту Шаталову: он не только тяжело полз, но и нес ответственность за то, как ползут другие. Благо, земля была теплая, песчаная, только кое-где блестели на солнце черные маслянистые пятна, оставленные здесь проходившей недавно военной техникой. После того, как все здорово перепачкали одежду и даже носы в мазуте, последовала команда: отбой!

  - Ну, как? - спросил капитан, ехидно улыбаясь и обнажая почерневшие клыки, - Проветрили мозги? Будете честно и добросовестно работать? Хотите работать на благо родины и назло американскому империализму?

  - Разрешите мне все подготовить, - сказал я, - от начала и до конца. Может, что-то с радио зондом? Контакты не были зачищены.

  - Касинец! еврей Касинец, это твоя работа. После всего я с тобой побеседую. Не быть тебе сержантом, а вы, Славский, валяйте, - сказал капитан. - Десять минут в вашем распоряжении.

  Я достал радиозонд и без труда обнаружил, что от сырости, а в землянке всегда было сыро, появился зеленоватый налет на контактах, и это была причина того, что прибор работал с перебоями.

  Как только радиозонд улетел за низко летящие темные и разорванные облака, пошли четкие сигналы, передающие высоту, скорость и направление ветра, а также давление на различных высотах. Я тут же наносил данные на бумагу, как это делают специалисты в Обсерватории.

  Капитан стал улыбаться, совершив, таким образом, невиданный подвиг в сторону доброты и поднятия морального духа своих подчиненных. Он долго рылся в карманах, а затем в полевой сумке, пока не нашел леденец, завернутый в кусок бумаги и подарил его мне.

  - За добросовестное отношение к своим обязанностям, объявляю вам благодарность и даю два увольнения в эту субботу и воскресение с 12 до 23 ноль-ноль, - сказал капитан, ласково глядя на меня в первый раз за всю мою службу. Я обрадовался. Но уже через пять минут капитан озлился на меня и сказал, ни с того, ни с сего:

  - Я доберусь до вас, я вам покажу! Вы у меня попляшите!

  - Что я такого сделал, товарищ капитан?

  - Молчать!

   В это время раздался телефонный звонок. Когда капитан находился в землянке, никто не имел права поднимать трубку, даже если бы у капитана отвалились руки. Капитан не обращал внимания на звонки.

  - Разрешите снять трубку, товарищ капитан! - попросил я.

  Но капитан сам схватил трубку, уселся на табуретку, широко расставив ноги.

  - Послушайте, дамочка, вы мне не тыкайте, скажите, что вы хотите, кто вам нужен? А, минутку, ответьте мне, кто вы такая. Из Обсерватории, тогда хорошо. Вам нужен ефрейтор Славский? Он сейчас занят, подойти не может. Я прикажу ему, чтоб он вам позвонил. Хорошо. Сегодня? сегодня уже нет. Завтра. А, завтра у вас выходной, тогда в понедельник. Правда, в понедельник он дежурит по кухне, проштрафился, получил наряд вне очередь.

  Я весь дрожал от злости и ненависти к своему начальнику. Он не знал, что делать. Сослуживцы кусали губы, чтоб не расхохотаться.

  - Какой же вы, однако, вредный, товарищ капитан! - воскликнул я. - Это же звонила девушка, которую я...боготворю, вы это понимаете? Вы когда-нибудь были влюблены?

  Капитан не обиделся, он победно улыбнулся и сказал, так чтоб слышали остальные.

  - Да, я был влюблен. Я и сейчас влюблен..., на всю оставшуюся жизнь и имя моей возлюбленной является Родина и товарищ Сталин. Вот в кого я влюблен и всем советую то же самое. Юбку на Родину нельзя поменять. Вы, ефрейтор Славский, идете по пути сержанта Шаталова: он на юбку променяет все, у него это на лбу написано. Сержант Шаталов без юбки не может спокойно пробыть ни одни сутки. Так, сержант Шаталов, правду я говорю или нет?

  - Никак не могу согласиться с вами, товарищ капитан, - сказал Шаталов, принимая несколько обиженный вид. - Я человек и ничто человеческое мне не чуждо. Это, кажется, сказал Маркс.

  - А что сказал Ленин, помните? Нельзя пользоваться одним стаканом всем подряд, вот, что сказал Ленин. Он, этот стакан, становится грязным, когда пьют из него многие. Так и вы. Баба, которую вы поганите, ложиться и под других мужиков, и другие ее поганят, так что она чистой быть не может. Вы когда-нибудь поплатитесь за свое легкомыслие, сержант Шаталов.

  - Я могу быть свободен? - спросил я.

  - Нет, - ответил капитан. - Сейчас уже скоро время обеда. Пойдете вместе со всеми, а после обеда отсыпайтесь; суббота и воскресение в вашем личном распоряжении. Обхаживайте свою Пассию, только не теряйте головы: они такие...все одинаковы, накинут хомут на шею и тяни потом всю жизнь. Говорю по собственному опыту.

   15

  Капитан в свои тридцать пять лет все еще был холост, и никто из тех, с кем он общался, не знал почему. Какие традиции, какие семейные тайны у народа, избранного Богом, только этот народ и знает. Нам же кажется, что любая девушка еврейской национальности, как и русская или белоруска не отказались бы выйти за него замуж: он не был уродливее козла, носил погоны, получал приличную зарплату и имел неплохое жилье, в котором, правда, кипел содом. Но то, что было внутри, выплывало наружу, как дурно пахнущий цветок: внешне хорош, а пахнет дурно. Сюда можно присоединить и манеры поведения.