А теперь не видела буквально…

Несколько секунд.

Мэйн во тьме звякнул вилкой и хмыкнул:

— Похоже, кто-то считает, что мы выбрали не самые подходящие темы для романтического ужина.

В тот же миг в камине вспыхнуло нежное пламя, а на столике и вокруг нас загорелось несколько свечей — как раз хватало, чтобы любоваться друг другом и ничем боле.

Черты Рэйнера, будто сплетенные из алых отблесков и теней, стали мягче. А еще он по-прежнему улыбался. Я почувствовала, что опять начинаю нервничать.

— Вы настроены на романтику?

— Я настроен на интересный вечер.

Мэйн поднял незаметно появившийся на столе бокал с вином, и я заметила перед собой такой же. И стоило хрусталю соприкоснуться, как к звону присоединилась еще одна мелодия — все три пасти каминного чудовища сейчас успешно подражали клавишным и струнным инструментам, наполняя комнату немного тоскливой, но приятной музыкой.

— Эти часы с каждым днем все занятнее. Кто к ним привязан? — спросил Рэйнер, отпив вина.

— Все. По сути это какой-то хитрый механизм, вроде магофона или фотографических кристаллов, но в них заложено множество свойств, они как… — Я развела руками. — Как сердце дома. И каждый из обитателей может ими управлять и говорить их устами.

— To есть когда утром часы в три пасти орали: «Прошляпил девку, идиот» — это на самом деле кто-то из уже знакомых мне призраков? — деловито уточнил мэйн.

Я не сдержала смешка:

— Прямо так и орали?

— Это я еще смягчил.

— Раз вы искажаете фразу, тогда я не подскажу, в чьем она духе.

— Увы, значит я так и умру от любопытства, но не позволю себе повторить подобное в присутствии дамы.

— Дама за десять лет всякого наслушалась, — напомнила я, и с лица Рэйнера наконец сползла улыбка.

— Да… точно. Десять лет.

Костеря себя так, что призракам и не снилось, я прокашлялась и поспешила сменить тему:

— Расскажите, чем планируете заняться теперь, вне службы.

Рэйнер удивленно склонил голову на бок:

— С чего вы взяли, что я оставил службу?

— Вы забрались в глушь в поисках покоя, — пожала я плечами и сунула в рот наколотые на вилку овощи, вот только вкуса не почувствовала.

— Для меня расстояние особой роли не играет, если помните. А от армии мне никуда не деться — императорский полк кротами не разбрасывается.

Я снова хохотнула:

— Простите. Меня всегда смешила эта аналогия с кротами. Вас и в официальных документах так величают? Мэйн первой пехотной дивизии, самый одаренный из кротов его величества…

— Официально нас величают «проводниками», — улыбнулся Рэйнер, — ибо дар сей предназначен не для нас самих, а исключительно для пользы дела. Хотя враги порой зовут «перехватчиками», учитывая вторую сторону дара.

— Вторую сторону? — недоуменно нахмурилась я.

Он мгновение помолчал, разглядывая меня с интересом:

— Вы же знаете, что благословения Анико не однобоки? — И очевидно прочел ответ на моем лице, потому что тут же продолжил: — Взять, к примеру, нашего доктора широчайшей души. Анико наделил его целительским даром, но кто знает, сколько там еще мелких ответвлений. Нам с вами известно как минимум одно — чувствовать, где вскоре понадобится его помощь. Уверен, что и у вашей способности есть так называемые побочные ветви.

— Муж… Итан ни о чем таком не упоминал, — рассеяно отозвалась я и залпом осушила бокал, который тут же вновь наполнился.

Рэйнер пожал плечами:

— Он маг, мог и не вникать. Хотя вообще-то должен был, по долгу службы. Вероятно, просто счел неважным.

— Конечно, — скривилась я. — Ему хватало и основного моего дара. И какие побочные ветви у вашей способности?

— Отгадаете?

— Ну… — Я прищурилась. — Судя по тому, как называли вас враги, вы можете что-то перехватывать. Чужие туннели?

— В яблочко.

— А еще? — Я с любопытством подалась вперед, и мэйн рассмеялся:

— Потише. Не выпытывайте все и сразу, надо уметь растягивать удовольствие.

Каминное чудовище затянуло новую мелодию, на сей раз еще более тоскливую, и я вздохнула:

— Лишь бы Лорэлея не запела.

— Она может? — ужаснулся Рэйнер.

— Она любит.

— Тогда надо пользоваться еще не испорченным моментом. — И человек-тетива распрямился во весь рост, а через секунду уже стоял подле меня, протягивая руку.

— Потанцуете со мной?

Я с сомнением оглядел заставленную уродливой мебелью гостиную:

— Разве танец не предполагает кружение по залу?

— Танцы бывают разные.

Меня все-таки подняли на ноги и притянули к себе. Я честно пыталась сосредоточиться на музыке, на шагах, на руках, одна из которых сжимала мою ладонь, а другая, кажется, уже оставила ожог на талии сквозь платье. Пыталась, но не могла, потому что ничто из сказанного Рэйнером, ни одна из его улыбок и сменившихся тем не объясняла причины происходящего.

И я не выдержала. В какой-то момент сумела вырваться из мутного марева танца, кружившего голову и разгонявшего сердце до скорости белогривой лошадки Лены Эморри, и спросила:

— Почему?

Рэйнер замер, не выпуская меня из объятий, а часы, словно почувствовав смену настроения, оборвали мелодию на полузвуке.

— Что почему?

— Почему вы решили меня пригласить? На ужин. На танец. Зачем все это?

Мэйн нахмурился, поджал губы и словно нехотя отступил, забирая с собой обжигающее тепло прикосновений.

— Вы разочарованы?

— Я лишь пытаюсь понять ваши мотивы.

— Мотив «я захотел» вас устроит? — явно начал злиться он. — Почему во всем должен быть скрытый смысл?

— Не скрытый, — пробормотала я. — Хоть какой-то смысл.

— Существование в этом доме лишено всякого смысла. Я пробыл здесь в одиночестве всего неделю и едва не свихнулся. Вы прожили десять лет и заросли шипами от пяток до макушки. — Рэйнер сцепил руки за спиной. — Так почему мы не можем провести хоть один приятный вечер?

— To есть это попытка развеять скуку? — сощурилась я. — Или жалость к бедной стареющей вдове, так и не узнавшей лучшей жизни?

— Да нет же, демон вас задери!

— Тогда что же?

Рэйнер глубоко вдохнул и внезапно успокоился. Даже улыбнулся — если можно назвать улыбкой по-прежнему поджатые, но чуть искривившиеся губы.

— Просто так уж вышло, что вы вызываете у меня всего два желания: придушить или поцеловать. И я решил, что первое всегда успеется, а для второго нужна особенная обстановка.

И пока я разрывалась между удивленным морганием и возмущенным пыхтением, этот… солдафон схватил меня за плечи и начал уверенно склоняться к моим губам.

Не сомневаюсь, действовал он по-военному быстро, но и я каким-то чудом не сплоховала.

Я успела в деталях рассмотреть его раздувшиеся ноздри, углубившиеся морщины, сверкающие молнии в глазах, а через один выдох уже стояла в нескольких шагах, цеплялась за несчастную деревянную птичку на спинке стула и испуганно пялилась на поцеловавшего пустоту Рэйнера.

Он довольно быстро осознал, что что-то не так, опустил руки, распрямился и отыскал меня взглядом.

— Юта… — прошептал и осторожно, словно приближаясь к дикому зверю, шагнул вперед.

Для меня это стало сигналом к бегству.

Я понимала, что ничего такого страшного мне не грозит, и бежала скорее от себя, чем от губ Рэйнера, которыми втайне любовалась весь наш короткий ужин. Или не так уж и втайне, и на самом деле сама невольно пригласила его к… к… ну к тому, что он там собирался сделать?

И если пригласила, то, наверное, выглядела теперь еще большей идиоткой, но остановиться не могла.

Слышала шаги за спиной, которые, впрочем, замерли у подножия лестницы и наверх за мной не последовали. Слышала еще одно тихое «Юта» и громогласное «Болван!», пропетое часами на манер оперной партии. И стук собственного сердца слышала, надсадный и прерывистый.

— Он гонится за тобой с топором? — раздался равнодушный голос Тильды, и я вдруг поняла, что уже стою в своей спальне, прижавшись спиной к закрытой двери, а призрак островитянки парит передо мной, прижимая к груди драгоценный глиняный горшок.