В обучении своих учеников Антонин даже не переходил — перелетал все мыслимые и немыслимые границы навязанных и чужеродных ему норм.

Долохов хохотал, когда разливал виски ему на окровавленные бока; Долохов хохотал, когда вручную зашивал ему плечо обычными маггловскими нитками; Долохов хохотал, когда за шкирку вытаскивал его из горящего дома; Долохов хохотал, когда окунал его с головой в таз с водой.

Долохов хохотал, когда… всегда. Просто — всегда.

Их дружба была самой странной — какая дружба может быть между безумным русским авантюристом из далёкой снежной страны с дремучими лесами и славным мальчиком из хорошей семьи?

А дружба была. Незримая, тонкая, растянутая шелковой тугой нитью, связывающая. Дружба-потребность, дружба-симбиоз, дружба-спокойствие. Дружба низшего уровня — когда тебе не с кем выпить, а у меня лишняя бутылка; когда тебе нужно зашить разорванный бок — у меня есть новая иголка; когда тебе нужно хорошенько выспаться — в моем доме есть лишняя кровать.

Корбан таскался за Долоховым, как привязанный — кабаки, пабы, бордели, маггловские дома, кабаки, пабы, бордели, маггловские дома… и буквально с ума сходил: горячие, отчаянные, безумные, абсолютно сумасшедшие семнадцать, кровавые и тягуче-длинные, наполненные огнём, кровью, дымом, похотью и водкой — глотай же, глотай, не останавливайся.

Дружба-нож — обоюдоострый нож, за который хвататься больно и резаться до крови легче лёгкого. Дружба, способная заставить выхаркать собственные лёгкие. Дружба, способная столкнуть глубже в дерьмо, грязь и нечистоты, или же дружба, способная протянуть ладонь — лихорадочно дрожащую в агонии подступившей болезни.

Дружба. Просто дружба двух сумасшедших.

Тогда Антонин хохотал — и первым бросался в драку против трех вооружённых авроров с куском арматуры или сломанным ножом. Антонин хохотал — и одним взмахом палочки поджигал маггловские дома, а потом стоял опасно близко, и жадный горячий огонь ласково лизал носки его сапог. Антонин хохотал — и грубо хватал Корбана за руку, утаскивая за собой в сияющий провал порт-ключа. Пабы, бордели, кабаки, кабаки, бордели, пабы; снова и снова, заново и по новой, тысячи раз на тысячи бессонных ночей горевшей юности.

Антонин был абсолютно, абсолютно сумасшедшим, кровавым мясником, бешеным псом войны, убийцей, безумцем, насильником, тварью, зверем — десятки кличек и оскорблений. Он был ненормальным, больным на голову. Но он был Корбану самым настоящим другом — наставником, отцом, товарищем и ещё тысячью придуманных и нужных ролей, которые он выбрал сам. Антонин сам захотел стать ближе, чем просто урод-наставник.

А Корбану в его семнадцать (да и сейчас) просто был нужен друг.

И именно поэтому сейчас, когда Долохов тянет ему дрожащую руку через решётку — просто чтобы коснуться, почувствовать, потрогать; Корбан бесстрашно тянет свою в ответ.

Он тоже скучал. Безумно, нечеловечески, невероятно сильно скучал. Корбан так ему и говорит:

— Я по тебе скучаю, ублюдок.

Антонин Долохов по ту сторону решётки заходится больным лающим смехом; Корбан тоже усмехается. Ничего, ничего, он все исправит.

Тёмный Лорд скоро вернётся — и вернёт Корбану самого лучшего в мире друга. Осталось совсем немного. Подождать совсем чуть-чуть. А Корбан Яксли всегда отличался завидным терпением.

Рука у Долохова горячая, сухая и все равно сильная — сломает кость без особых усилий. Только друзьям кости не ломают.

— Придёшь ещё?

— Обязательно.

========== «Голод», Гарри Поттер/Друэлла Блэк. ==========

Казни гремели по всей Англии – жители радовались, хохотали, как сумасшедшие, хлопали в ладоши и собирались на главной площади, чтобы посмотреть на то, как умирают бывшие Пожиратели Смерти. Их вешали – Гарри морщился и считал, что это жестоко и глупо, но своё мнение держал при себе. Рон, наоборот, радовался, а Гермиона молчала.

Гермиона молчала со времён отгремевшей Битвы за Хогвартс – в бою ей не повезло встретиться с Антонином Долоховым, и второй раз был хуже, чем первый – она не говорила, что именно произошло, но наверняка что-то ужасное, раз Гермиона проголосовала за замену пожизненного заключения на публичную казнь.

Эллу Розье он тоже встретил на казни – в тот день петля должна была затянуться на шее Мальсибера, но Гарри отвлекся на нее: она стояла в гуще толпы. Сначала он увидел только её волосы – белые, длинные и гладкие. У Флёр были похожие, поэтому ему на секунду показалось, будто это она. Но потом незнакомка обернулась, почувствовал его взгляд – и он мгновенно увидел, что глаза у неё не голубые, как у Флёр, а беспроглядно-чёрные.

Она улыбнулась ему.

Он не знал, откуда она взялась и что ей нужно.

Их познакомил Феликс Розье, нынешний стажёр аврората – они вместе учились и вроде как были друзьями, если дружбой можно было назвать совместные обеды и дружелюбную улыбку каждое утро.

— А это моя тётушка, — лениво бросил Феликс как-то раз, когда она проходила мимо летящей походкой.

— Познакомишь? – жадно спросил Гарри. Феликс посмотрел на него странным жалостливым взглядом, а потом усмехнулся.

Но познакомил.

— Значит, это и есть Гарри Поттер, — произнесла красавица насмешливо, по-птичьи наклоняя голову в бок, — ну здравствуй, милый. Давно хотела с тобой познакомиться.

— А вы?.. – Гарри чувствовал себя идиотом, когда пожимал маленькую ладошку в белой кружевной перчатке. Он не знал её имени.

Она рассмеялась, будто зазвенели серебряные колокольчики.

— Элла.

Он чуть нахмурился, всё ещё чувствуя себя неуютно. Элла была очень красивая.

— Просто Элла?

— Элла Розье, — она мягко улыбнулась.

Гарри нахмурился ещё сильнее.

— Вы случайно не родственница Луи Розье? Пожирателя Смерти, осуждённого на смертную казнь?

— Случайно нет, — она сладко улыбнулась, — мы просто однофамильцы.

Гарри улыбнулся снова — и она улыбнулась в ответ.

Только он не видел, как её красивые глаза вспыхнули злым обжигающим голодом.

Ему казалось, что он никогда не видел женщины прекраснее, чем Элла: она соглашалась ходить с ним на свидания, улыбалась ему и была так красива, что у него перехватывало дыхание. На первом их ужине она отказалась от меню и просто пила вино. Гарри думал, что сделал что-то не так, но Элла сказала, что любит только домашнюю еду.

А ещё она много смеялась, обвивая его шею обеими руками и целовала куда-то в щеку; её накрашенные яркие губы оставляли на его коже бордовые отпечатки. Он иногда забывал стирать их.

Элла носила волосы распущенными и иногда разрешала ему заплетать ей длинные белые косы.

Гарри сходил от неё с ума: он целовал её как святыню, задыхался от одного лишь мимолётного прикосновения и был готов носить её на руках.

Она была совершенна – Гарри зарывался лицом в её волосы и вдыхал её запах вместо воздуха. Она пахла дорогими французскими духами, какими-то сладостями, чем-то сахарным, заварным кремом и розовым мылом.

Он был ослеплён ей: Элла наливала сладкие французские вина в бокалы из богемского хрусталя и шепотом рассказывала обо всех странах, в которых побывала.

Она опускала голову ему на плечо, и он чувствовал себя самым счастливым человеком в мире.

Гарри так сильно любил Эллу, что забывал обо всём, лишь целуя её хрупкие белые запястья. Он совсем не замечал, что происходит вокруг и даже не заметил, что Феликс прекратил здороваться с ним, Рон больше не зовёт выпить вечером, а Гермиона и вовсе куда-то пропала. По Англии гремели жестокие казни, а он забывал обо всём в объятиях Эллы. Гарри думал,что любит её.

— Представляешь, Гермиона исчезла, — сказал он удивлённо, поправляя очки на переносице. Элла испуганно округлила глаза и покачала головой. Они сидели в столовой — Гарри доедал бутерброд, а Элла цедила вино по глотку. Она снова ничего не ела. Только смотрела на него внимательными горящими глазами.

— Я думаю, она поехала развеяться, милый. Гермиона такая славная малышка и так много пережила, наверняка ей просто захотелось развеяться.