Гарри согласился – он всегда с ней соглашался.

Он целовал её узкие бархатные плечи и проводил пальцами по изгибу её шеи, считал все её вдохи и выдохи, приносил завтрак в постель и помогал одеться. Жаль, конечно, но она не любила, когда он готовил, зато обожала готовить сама: жарила ему стейки с кровью, делала начинки из фарша, но сама почему-то не любила ужинать с ним.

— Спасибо, милый. – благодарила она неизменно-ласково. А потом тянулась к нему за поцелуем – ей губы на вкус были как вино. Элла целовала его жадно, вгрызалась в его рот и терзала его губы до крови.

Потом она извинялась и виновато улыбалась, отводя горящие глаза в сторону.

Гарри тратил на неё все деньги, которые только были – покупал ей платья, юбки и мантии на любой вкус, защелкивал на её шее золотые цепочки, дарил бриллиантовые серьги. Он делал всё, чтобы заслужить её легкую поощрительную улыбку.

— Ты должен помочь мне найти Гермиону! – пытался уговорить его Рон, но Гарри только качал головой. Он даже не пустил его на порог – Элла не любила, когда к ним заходили гости и была очень разочарована, когда подобное происходило без её ведома.

А Гарри не любил её разочаровывать. Она ведь была так прекрасна – как можно было её огорчать? Они жили вместе уже два месяца.

— Прости, друг, но Элла сказала… — произнёс Гарри виновато, но не закончил – Рон вдруг прищурился и брезгливо хмыкнул.

— Ясно, — грубо сказал он, — попомни мои слова – эта сука загонит тебя в могилу.

Рон в отвращении сплюнул на пол и трансгрессировал.

— Милый, кто приходил? – Элла спускалась вниз со второго этажа, и он мог видеть её босые ноги. Она запахнула шелковый халат на груди и сделала неторопливый глоток из бокала.

Гарри покачал головой. Он очень не хотел расстраивать её.

— Никто.

Элла лёгонько улыбнулась и посмотрела на него: зазывно и жадно. Будто хотела съесть.

А потом Антонин Долохов сбежал из тюрьмы в ночь перед самой казнью. Гарри срочно вызвали на работу.

Они вели погоню три дня – Долохов то мелькал перед ними так близко, что протяни руку – и схватишь, то был так далеко, что не было возможности его отследить.

На третий день Гарри был выжат, как лимон. Феликс смотрел на него сочувственно.

— Иди домой, — велел он, а потом, поколебавшись, добавил, — Элла ждёт тебя. Волнуется.

Гарри весь воспрянул – за всеми этими гонками он совсем забыл о том, что Элла одна дома и соскучилась. Феликс только грустно улыбнулся, провожая его взглядом.

Она курила, когда он пришёл. Элла зажала тонкую розовую сигарету между нежными пальчиками и иногда глотала вино из хрустального бокала.

Посмотрела на него: укоризненно, и Гарри тут же почувствовал себя виноватым во всех грехах мира. Замешкался у двери, сбрасывая тяжелые ботинки.

— Ты устал?

Она плавно встала с кресла и подошла ближе, помогла стащить красную мантию с плеч.

— Очень, — признался Гарри, а потом попытался её поцеловать, но Элла ловко увернулась. Щелкнула его по носу и облизала губы.

— Ты так устал, — тягуче, нараспев произнесла она, — тебе нужно поспать.

Она уложила его в постель, а потом легла к нему, тесно прижавшись к его боку: Гарри чувствовал её рядом. Её дыхание обжигало его ухо. Волосы Эллы пахли сигаретным дымом и чем-то тревожно-сладким.

— Вы нашли его? – что-то тихо зашуршало, её пальцы скользнули по его груди. Они были очень холодными.

Глаза закрывались сами собой – Гарри то улавливал её белый сладковатый образ, то обеспокоенное ласковое лицо Эллы куда-то пропадало.

— Нет, — отозвался он устало, — Долохов сбежал во Францию, мы потеряли его след.

Элла завозилась, провела ногтями по его боку. Гарри удивился снова – обычно её ногти не были такими острыми.

— Отлично, — шепнула она ласково, а потом тихо хихикнула, — так все и должно быть.

Гарри уплывал: мир рассыпался на маленькие сахарные крупинки и таял вокруг, будто залитый чаем. Он так сильно устал.

— Милый, посмотри на меня, — ласково позвала она.

Гарри открыл глаза, сонно проморгался: Элла склонилась над ним, мягкие волосы падали ему на лицо.

Элла изогнула губы в странной жутковатой улыбке, её красивое холёное лицо странно вытянулось, принимая острые птичьи очертания, тени ползли по её бледным щекам. Она была очень красивая.

— Элла? – прохрипел Гарри удивлённо. Ему было трудно дышать – её холодные руки жёстко давили ему на грудь, а он почему-то совсем не мог пошевелиться. Он очень хотел спать.

— Посмотри на меня.

Элла улыбнулась снова. Её глаза полыхали жадным яростным голодом. Гарри смотрел на её прекрасное лицо, которое становилось всё уродливее и уродливее с каждым мгновением. Элла обнажила белоснежные зубы: они выглядели очень острыми.

Гарри почему-то вспомнилось, что она никогда не ела вместе с ним. Он сам не знал, почему об этом подумал. Элла вдруг понимающе усмехнулась и тяжело навалилась сверху, обвивая неподвижное тело руками и ногами. Она была холодная, гибкая, обвила его, будто змея обвязала кольцами.

Взглянула в последний раз – голодными полубезумными глазами.

Острые белые зубы впились ему в шею, жадно и жёстко. Элла вгрызлась в его горло, будто зверь. Она была голодна.

И тогда Гарри закричал.

========== «Ненависть», Драко Малфой/Гермиона Грейнджер. ==========

Он её ненавидел.

Он ненавидел её постоянно, двадцать четыре часа в сутки, шестьдесят минут в часе, шестьдесят секунд в минуте.

Драко ненавидел её.

Он жестко сдавливал её гладкое белое горло трясущимися пальцами и чувствовал, как под его ладонью бешено билась её жизнь; он грубо вгрызался в её рот и до крови рвал податливые розовые губы; он безжалостно впивался в неё, присасывался и цеплялся со всех сторон, опутывал её тугими змеиными кольцами.

Но как же он её ненавидел.

Он ненавидел в ней всё.

Запах её каштановых кудрей, пряным шёлком раскинутых по шелковой подушке; молочную белизну её бархатной кожи; ядовитый взгляд её тёмных надменных глаз.

Сука Грейнджер смотрела на него до одури высокомерно, насмешливо вздёргивала вверх тонкие чёрные брови и брезгливо кривила нежные губы; хмыкала презрительно и обливала ушатом холодной воды за шиворот.

Мерзкая маггловская тварь смотрела на него – едко и ядовито, оглядывала уничижительно и понимающе, смотрела как смотрят на таракана или надоедливого комара.

Драко бесновался в ярости: прижимал Грейнджер к любым удобным поверхностям и голодающей тварью впивался в неё, словно хотел выпить досуха, высушить собой полностью и не оставить ничего после.

Она поддавалась: неохотно, неспешно, но поддавалась. Вплетала холодные белые пальцы в его растрепанные волосы и тяжело дышала над ухом.

Только взгляд грёбанных глаз оставался неизменно-брезгливым.

Он распахивал её грязный рот до хруста и вылизывал дочиста: она позволяла. Переплетала их языки, рвала его спину острыми бронзовыми когтями и обвивала его бёдра длинными белыми ногами в тонких маггловских чулках.

— Слабак, — говорила Грейнджер высокомерно и смотрела на него потемневшими от возбуждения глазами.

Вскидывала гордо подбородок и морщила в презрении нос. А потом выхватала палочку – Драко делал глоток воздуха, прежде чем она отшвыривала его от себя через весь коридор и плавно поднималась с подоконника, поправляя юбку.

— Поосторожнее, чистокровный сноб. Запачкаешься.

— Проваливай, чёртова грязнокровка, — выплевывал он бессильно и иссушенно.

Она перешагивала через него и уходила, не оглядываясь. Он прожигал ей дырку между крыльев лопаток и хотел свернуть нахрен шею.

Он ненавидел её.

Она побеждала его на каждой дуэли и швыряла к своим ногам с небрежной легкостью, а он смотрел на её чёрные лакированные школьные туфли, блестящие идеальной чистотой и сдыхал от вида её полупрозрачных белых чулков. Она постукивала древком палочки по хрупкому алебастровому запястью и не улыбалась.

Смотрела на него, как на дерьмо, а потом позволяла вгрызаться зверино-голодно в свой рот и впиваться жаждущими зубами в нежную шею.