А потом снова и снова отбрасывала его от себя, хмыкала и отряхивалась брезгливо.

— Хренов слабак, — повторяла она холодно и насмешливо, поправляя выбившуюся прядку из длинной французской косы.

Он скрипел зубами и дрался с однокурсниками: тётя Белла научила его искусству долгой и красивой дуэли. Он расшвыривал своих друзей и своих знакомых, как чертовых слепых котят, справлялся с ними двумя-тремя взмахами палочки, а потом, сраженный снова и снова падал к её ногам от особо меткого проклятья, настигающего его безжалостно и жёстко.

Иногда она ему даже улыбалась.

И он ненавидел её за эту улыбку.

========== «Хорошенькая», Антонин Долохов/Марлин МакКиннон. ==========

Долохов бывал в кабаках чаще, чем у себя дома. Точнее, не так. Кабак был ему чем-то вроде дома на долгое и весёлое время, потому что возвращаться в пустую обшарпанную квартиру в одиночку было совсем тоскливо — особенно после того, как Яксли вернулся к себе. Провести ночь в кабаке (и не одну) всегда было хорошей идеей.

Не в одиночку, конечно же.

Проблем с женщинами у него не было никогда. Ни сейчас, ни в школе, ни во времена работы в аврорате — Долохов находил дам на любой вкус и цвет в самых не подходящих для этого (и подходящих тоже) местах. Цеплял, открыто звал к себе, предлагал выпить, звал прогуляться или просто флиртовал — как карта ляжет, так и будет. Правда, Вальбурга уверяла, что в школе он был более симпатичным, чем сейчас, но Долохов ей не особо верил — красавцем он не был никогда, но зато был обаятельным. И хорошо трахался. И вообще — мужчина хоть куда, когда пьяный, конечно.

С Марлин МакКиннон он тоже познакомился в трактире. Черт его занёс в “Кабанью голову” поздней ночью, черт подбил его выпить. Яксли свинтил с очередной дамой своего сердца, Вальбурга безнадежно страдала по отсутствию мозга у своего сына, Элла старательно изменяла законному мужу где-то во Франции, а Долохову нужно было срочно развлечься. Можно было навестить Риту, но это было слишком скучно — ему нужно было хорошо провести время, а не потратить половину нервных клеток на выслушивание нелестных эпитетов о самом себе. Рита это дело любила — в последние месяцы страстный секс с его мозгом приносил ей истинное удовольствие.

У Марлин МакКиннон были светлые длинные волосы, завязанные в строгий высокий хвост, тонкие запястья с голубыми ниточками вен, длинные чёрные дуги ресниц, наивные голубые глаза и дрожащие губы. Розовая юбка была слишком короткой, тонкие губы слишком яркими, а невинный взгляд — слишком глупым.

Долохов любил блондинок. Нет, вообще-то он любил всех женщин без исключения, но блондинок — особенно. Поэтому не было ничего удивительного в том, что он оказался за её столиком через пару минут.

С Ритой он познакомился точно так же.

Девчонка в короткой юбке подняла на него взгляд и несмело улыбнулась. Перед ней стоял стакан с недопитым вином, и Долохов усмехнулся краем рта — вино здесь подавали дрянное и невкусное. От такого вина впору все внутренности выблевать.

— Как тебя зовут? — спросил Долохов. Ему было плевать, на самом-то деле. Она была нужна ему только на одну ночь, может, немножко на утро. Он ещё не решил. Действительно не решил — возможно, он свернёт ей шею. Или просто вышвырнет вон. Вариантов развития событий было слишком много, а он уже был достаточно пьян, чтобы выбирать самостоятельно.

Но она все решила за него. С самого начала.

— Марлин.

Марлин. Ну надо же. Какое хорошенькое имя.

— И что такая красивая девушка забыла в таком злачном месте?

— Девушку бросил парень, и теперь она страдает.

Долохов коротко улыбнулся ей мягкой обещающей улыбкой, словно примеривался и небрежно взмахнул рукой, подзывая официанта.

— Я знаю, чем тебе помочь запить горе, Марлин.

Обычно он не останавливал свой выбор на малолетках — юные прелестницы с удовольствием флиртовали и принимали знаки внимания, но стоило всему свернуть к логичному продолжению в сторону постели, как глупые яркие бабочки отчаянно стремились упорхнуть из его рук целыми и невредимыми. У них это не получалось, но все же.

Но Марлин была хорошенькой. Очень хорошенькой. Наверное, это все решило. И глаза у неё были красивые, хоть и глупые.

В концу вечера она уже перебрались к нему на колени, и Долохов успел основательно все пощупать, потрогать, полапать и даже не раз. Юбка была очень короткой, а Марлин — достаточно пьяной и доступной, чтобы позволить ему это. Она была абсолютно пьяна, тиха и покорна — это забавляло. Глаза у неё блестели хмелем и тяжёлым мутным блеском, пока Долохов её целовал — небрежно и неторопливо, пробовал на вкус. Она пахла огневиски, который он ей заказал, дешёвым шоколадом и какими-то цветами. В цветах он не разбирался.

Но ему нравилось.

Он переспал с Марлин тем же вечером — просто позвал к себе, и она согласилась. Её волосы блестели золотым шелком на его простынях, тонкие руки послушно обнимали за шею, а яркая помада пачкала его лицо. Марлин хохотала, когда он заносил её в квартиру, смеялась и постоянно лезла целоваться — Долохов ей позволял все это с лёгкой снисходительной улыбкой.

Она просто была очень хорошенькой. Он любил красивых женщин.

Утром, правда, он ожидал истерики, криков или битья посуды — в его практике и подобное бывало, но Марлин ожиданий не оправдала. Она встала раньше него, заняла душ на два часа, а когда выпорхнула оттуда — обнажённая, красивая и совсем ещё юная, то он вновь не сумел удержаться. Славная дурочка.

Потом она нагло хозяйничала на его кухне, сварила кофе и пожарила омлет. И постоянно смотрела — наивными ласковыми глазами. Долохова это веселило.

— Можно я приду ещё? — спросила она тихо, её голос мелодично дрогнул.

Долохов усмехнулся и глотнул ещё кофе. Он был дурным и невкусным. Кажется, она не умела его делать. Хотя, если плеснуть туда коньяка — выйдет очень даже ничего.

— Хреново ты готовишь кофе, детка. Пробуй ещё.

Марлин вспыхнула — не от гнева, а от счастья. Её лицо засияло, губы растянулись в радостной улыбке. Он едва не закатил глаза: в его планы не входило продолжение мимолётного короткого романа с малолетней блондинкой, но отказать ей сразу он не смог. Она снова улыбнулась и потянулась его поцеловать.

И на этом все не кончилось.

Долохов встречал её со школы пару раз, Марлин безошибочно находила его квартиру, он выцеплял её из толпы гуляющих малолеток, замечал светловолосую макушку на улице и частенько встречал утро в одной постели с ней. Её златокудрая голова покоилась на его груди, а во сне Марлин любила обниматься.

Она бесстрашно висла у него на шее при каждой встрече, и зрители её совершенно не смущали. Марлин вспархивала на его колени и отчаянно целовалась прямо на оживленных улицах, когда вокруг шли люди — его друзья, её знакомые. Долохов позволял ей это — она была забавной, и с ней ему было даже хорошо.

Марлин не выносила ему мозг, не закатывала скандалов, не требовала достать звезду с неба и всегда была под рукой. Корбан говорил, что он окончательно свихнулся и поехал на почве постоянного алкоголизма, Вальбурга — что этого и следовало ожидать, а Элла просто смеялась и трепала Марлин за волосы. «Какая славная девочка!» — говорила она, и Долохов притягивал поближе Марлин для очередного поцелуя. На вкус она была как шоколад, цветы и огневиски. Пьянящая смесь.

Долохов ухмылялся. Марлин правда была очень-очень хорошенькой. И только из-за этого он оставил ей бумажку с новым адресом, когда съехал. Только из-за этого.

========== «Тётя Элла», Сириус Блэк/Друэлла Блэк. ==========

Сириус ненавидел тётю Эллу.

Она навещала их на каждый грёбанный праздник — выскальзывала лёгкой смешливой бабочкой из сверкающего порт-ключа, приветливо распахивала тонкие руки в длинных белых перчатках и кидалась обнимать каждого, кто попадался у неё на пути.

Он ненавидел с ней обниматься — от тёти Эллы пахло сладкими французскими духами, розовым шампанским и сигаретным дымом; она мягко улыбалась, обнажая жемчужно-белые зубы и поправляла длинные гладкие волосы.