Вальбурга опустилась на колени, платок отшвырнула куда-то в сторону: руки у неё тряслись, как в лихорадке, пальцы судорожно ощупывали посеревшее измождённое лицо Сириуса — узнавали заново. Она потянулась — и поцеловала его куда-то в висок, прижала близко-близко и даже не поморщилась, когда он испачкал её руки кровью и зеленовато-желтой желчью.

— Сириус…

Сын не ответил — завыл у неё на плече, словно побитая бродячая псина, задёргался и всхлипнул, давясь рыданием и воем. Она погладила его по спине — пальцы ощутили только голую кожу. Ужас тугой шелковой нитью прошил сердце насквозь.

— Почему он молчит?

Долохов не ответил — он снова курил и не смотрел на них, привалившись плечом к косяку двери, но всё ещё казался пьяным; однако стоило Вальбурге подняться на ноги и повернуться к нему лицом, как тут же отлип от косяка и сделал пару шагов вперёд.

Он больше не качался, как пьяный — он больше не был пьяный, словно мгновенно протрезвел, ну или ей просто казалось.

Долохов протянул ей какой-то свёрток; Вальбурга приняла его, не глядя, и сразу же разорвала упаковочную ленту — та была кроваво-красной.

Она стащила крышечку и едва подавила рвотный позыв. На бархатной подушечке лежал кусок сморщенной розово-коричневой плоти с неровными рваными краями.

Это был язык.

— С днём рождения, Вэл.

Долохов отсалютовал ей сигаретой и захохотал, откидывая голову назад.

========== «Так похож», Антонин Долохов/Андромеда Тонкс. ==========

Они познакомились в кабаке.

Андромеда в последнее время туда зачастила, потому что дома она сходила с ума. Нет, не так. Не дом, а новая никчёмная жизнь сводила её с ума, заставляла плакать ночью в запертой ванне и нервно кусать костяшки пальцев, чтобы не кричать в полный голос от снедающей тоски и ярости.

Тед работал на трёх работах и крутился, как белка в колесе: он уходил рано утром и возвращался поздно ночью, когда Андромеда уже давно спала. Маленькая Дора постоянно плакала и часто болела; Андромеда с каждым днём всё сильнее и сильнее желала сбежать куда-нибудь на край света, лишь бы не видеть этот тоскливый щенячий взгляд, которым награждал её муж каждый раз — когда-то ради этих глаз она бросила семью, отказалась от привычного уклада роскошной жизни и бросилась в омут с головой, а теперь не могла посмотреть на него, потому что едва сдерживала тошнотворную брезгливую ненависть.

Как жаль, что магии в нем было так мало, что выть хотелось — ей не хватало.

Вожделенная жизнь с Тедом в уютном маггловском домишке из нежно лелеемой мечты превратилась в мыльный пузырь и лопнула, забрызгав руки Андромеды розовыми блёстками и коричневым гноем, словно в насмешку над тысячью и одним глупым девчачьим желанием.

Дора постоянно кочевала по каким-то маггловским родственникам: Андромеда сжимала зубы и давила фамильное отвращение, но этого было мало: она всё равно не смогла стать своей в родне мужа, как и не смогла отучиться называть их магглами и морщить нос, будто от скверного запаха.

Эта жизнь — та прекрасная жизнь, полная счастья и любви, которую Андромеда так отчаянно хотела, теперь казалась пресным куском старого засохшего хлеба, в который она вгрызалась, но каждый раз обламывала зубы и отстранялась с жалобным повизгиванием. Поглядывала, будто побитая жизнью псина — с завистью и жадностью. И бросалась снова, обламывая ногти и стирая зубы.

Фамильное проклятие догнало Андромеду неожиданно, с тонкой расчётливой точностью: однажды она взяла в руки палочку и поняла, что сил на самое простое колдовство у неё не осталось. Магглы выпили из неё все соки.

И тогда ей захотелось умереть. Или завыть безнадёжно и обиженно, мечась по углам своей маггловской клетки — запертая в глухой обыкновенно-серой жизни.

А познакомились они в кабаке: Андромеда в пятый раз обновила водку и опустошила стопку одним глотком; он просто сел рядом и улыбнулся.

Улыбался он красиво, как мальчишка, чуть хулиганисто; ей нравилось. Андромеда поглядела на него вскользь и отвернулась, но пугающий блеск его глаз она запомнила с первой секунды.

— Что такая милая девушка делает в таком злачном местечке?

Непринуждённым взмахом руки он подозвал официанта и обновил водку, жадно следя за тем, как она опрокидывает в себя очередную стопку — глаза у него были смеющиеся и красивые. Только такие безумные, что её в дрожь бросило.

— Пьёт, вероятно.

Он хрипло расхохотался в ответ, и Андромеда поёжилась: его смех напомнил ей Беллу. Хриплый, надрывный, будто собачий лай — и в каждой ноте скользил голос Сириуса.

— Как тебя зовут, душенька?

— Андромеда.

— А я Антонин. Выпьем за знакомство?

Только тогда она взглянула на него чуть пристальнее — его имя показалось Андромеде знакомым, но она наплевала; ей хотелось выпить и покурить. Он снова заказал водку.

Волосы у него были чёрные, как у тётушки Вэл. Он почти не разговаривал, только пил и иногда смотрел на неё внимательным цепким взглядом, словно мясник на кусок послаще.

Её это не пугало.

— Будешь, душенька?

Антонин сунул ей уже зажжённую сигарету и опустил руку на её колено, чуть прикрытое дешевым маггловским ситцем; Андромеда её не стряхнула, но посчитала своим долгом предупредить о своём замужестве.

— Я замужем.

Антонин рассмеялся снова, глаза у него блестели странным маниакальным блеском — и чем больше Андромеда пила, тем сильнее они ей нравились.

— Меня это не волнует, душенька. Я хорошо знаком с твоей семейкой.

Он подал ей сигарету до странности изящным жестом — и она тут же углядела в этом ленивом взмахе небрежную изящность Нарциссы; почти ласково коснулся фитилём уголка её губ и убрал руку.

— Знаешь мою тетку? — поинтересовалась она чуть рассеянно; он понимающе усмехнулся.

— Как свои пять пальцев. Забавненько, да? Как тесен мир. Ты кури-кури, не стесняйся.

Антонин ласково улыбался, пока Андромеда послушно курила: чёрный кабак с ободранными стенами, драными шторами и дешёвой разбавленной водкой становился всё приятнее с каждой затяжкой, а волнующийся Тед и Дора, болеющая каким-то нелепым маггловским гриппом, всё сильнее отступали на задний план.

— Пойдём, душенька. Будет весело. Обещаю.

Он подал ей руку, и она вложила в неё свои пальцы.

Остальные воспоминания сливались в одну сплошную цветастую канву непонятных моментов: вот Андромеда стягивает с его плеч тяжелый кожаный плащ, вот короткая маггловская юбка сползает жёлтой ситцевой тряпкой по её обнажённым ногам, вот бутылка с водкой и два стакана летят на пол, а на белый ковер в номере плещется бесцветная жидкость; сдавленный смешок над ухом, руки цепче самых крепких цепей, пальцы больно тянут за растрепанные волосы, горячие мужские губы обжигают висок мимолетным поцелуем…

И самое главное звучало в каждом его касании. Обещание, возможность ощутить чужую магию в своих руках — вот что она хотела, вот к чему она стремилась. Вдохнуть бархатной темноты поглубже, погрязнуть в знакомой боли — и задохнуться счастьем.

— Знаешь, душенька, недавно я болтал с твоей тётушкой… она соскучилась. Передать ей привет?

Антонин равнодушно курил в распахнутое настежь окно, и лунный свет блёстками осыпал его обнажённую белую спину; Андромеда разомкнула искусанные зацелованные губы и проскрипела устало, привстав на локте:

— Передай ей мой белый флаг.

И протянула ему оторванную белую лямку лифчика со срезанными кружевами; Антонин захохотал так же громко и сумасшедше, как и Белла.

Ей понравилось. Он поцеловал её снова; от него пахло водкой, сигаретным дымом и магией.

Утром Андромеда вернулась домой, кое-как кутаясь в чужой плащ и пряча алеющие засосы на плечах и шее; Тед что-то яростно кричал, бросая на пол её духи и коробки с косметикой; кажется, он что-то говорил о Доре, которая уехала к какой-то старухе-бабуле в Девоншир, ногами топтал рамку с колдографией маленькой Нарциссы, а потом сбежал, отчаянно хлопнув дверью.

Андромеда его даже не слушала.