А Гарри хотел умереть, лишь увидев её улыбку: тонкую, острую и белозубую. Она улыбалась так сладко и понимающе, что он не мог дышать.

========== «Светомышки», Корбан Яксли(/)Антонин Долохов(/)Луна Лавгуд. ==========

У Луны была самая теплая постель. Она сидела в дальней из клеток, тех, что дальше всех от двери, и свет почти никогда не доходил до её, только иногда — когда ночью проходил очередной обход, а мистер Яксли беспрерывно матерился, обходя все клетки; тусклый луч люмоса, горящий на его палочке, слабо освещал её новое место жительства.

Луна морщилась и в остальное время ловила тонкие полоски света дрожащими ослабевшими пальцами. Они никогда не поддавались и ускользали, какой бы проворной она не была, но девушка не злилась. Она знала, что это светомыши крадут у нее последние крохи зрения и забирают себе. Луне было совсем не жалко — они ведь слепые, им почти ничего не видно, а ей и не надо больше смотреть.

Она бы с радостью ослепла.

В клетках было холодно, но постель Луны была самой теплой, потому что у нее было тяжелое пуховое одеяло. Оно было старым, пропахшим пылью, заштопанным много-много раз, но очень-очень теплым. Ночью она забиралась на старый продавленный матрас, укрывалась одеялом с головой, сворачивалась под ним в клубочек и всю ночь играла во сне в догонялки со светомышками.

Это было хорошо и совсем не страшно, только немножко боязно — вдруг они не пожелают с ней играть?

Луну, как и многих других детей, сняли с поезда первого сентября. Она помнила это очень хорошо: мрачные люди в серебристых масках обходили каждое купе и иногда силой вытаскивали оттуда упирающихся вопящих школьников. Луна не кричала. Мистер Яксли просто зашел в её купе, где она сидела одна, спросил её имя, а потом подхватил под локоть, не в пример ласковее, чем обходились с остальными, и потащил прочь. А потом они все оказались тут.

В соседних клетках выли, кричали и плакали; кто-то бросался на прутья клетки и отчаянно голосил, а Луна молчала. Молчала, пока её вели; молчала, пока её пытались допрашивать; молчала, пока мистер Яксли выбирал ей клетку. Он выбрал самую дальнюю и самую холодную, но зато потом принес ей это одеяло и теплые вязаные носки.

Вот она тут и сидела уже месяц. Было очень холодно.

Луна часто мерзла и постоянно куталась в одеяло. Вокруг было темно, так темно, что она не могла увидеть даже очертания собственных пальцев, но её это совсем не волновало. Зрение было ей не нужно. Оно было нужно светомышкам.

Светомышек придумал папа. Луне было пять лет и она очень боялась засыпать самостоятельно, ей казалось, что в темноте кто-то есть. Кто-то страшный, кто-то жуткий и безжалостный, кто-то, кто сожрёт её целиком и без остатка. Там, конечно же, никого не было, но она все равно боялась закрывать глаза. И тогда папа придумал светомышек. Они были совсем как обычные серые мыши, только лысые и постоянно мерзли. У них были большие глаза, но они были слепы и ничего не видели. Они всю жизнь жили в темноте и холоде, и только иногда, когда какой-нибудь добрый волшебник соглашался пожертвовать им свое зрение ненадолго, привыкнув к окружающей тьме — только тогда им становилось тепло, а мир обретал краски и жизнь.

Луне было не жалко отдать свои глаза. Светомышкам было намного хуже, чем ей — они всю жизнь жили в кромешном негостеприимном холоде, а ей… ей больше не надо было смотреть.

Мистер Яксли иногда приходил её допрашивать. Он был добрым, на самом деле, но сам этого не знал, а Луна не стала ему говорить. Он садился на корточки перед её матрасом и стаскивал маску с лица. Очень бледный, изможденный, с усталой дрожащей полуулыбкой и равнодушными глазами; Луна на него смотрела, и её сердце рвалось от жалости. Он и сам не рад был тому, что происходило, только не спешил ей об этом говорить.

— Твой отец не желает сотрудничать с нами, Луна.

Он обычно только это и говорил: одну-единственную фразу, а потом мистер Яксли смотрел на неё с плохо скрытым ожиданием, но Луна только пожимала плечами. Она знала, что ее, в отличие остальных, привели сюда, чтобы шантажировать папу. Это было очень нечестно, грубо и грязно с их стороны, но девушка совсем не унывала: она видела, как морщился мистер Яксли. Как от зубной боли, словно ему было больно и неприятно каждый раз повторять одно и то же.

— Тебе придется остаться здесь ещё ненадолго, — говорил он обычно и слегка трепал её по волосам. Волосы наверняка были грязные, ей не позволяли нормально принять ванну и вымыться полностью, но его это совсем не смущало. Мистер Яксли не был брезглив. Он был добр к ней.

Луна мягко улыбалась ему в ответ и слегка щурилась. Она постоянно жила в темноте и даже передвигалась чаще всего на ощупь, отдав всё свое зрение светомышкам, поэтому ей было очень трудно приглядываться к его лицу в первые несколько минут, но он обычно задерживался достаточно, чтобы она привыкла к освещению.

— Ничего страшного, сэр, — напевно отвечала Луна и снова забиралась под одеяло. Обычно она вылезала оттуда, чтобы поприветствовать его. — Всё в порядке. Лучше скажите мне… который час?

Мистер Яксли взмахивал палочкой и не вербально колдовал темпус. Луна смотрела на яркие синие цифры, задумчиво вздыхала и отворачивалась.

— Вам пора, сэр. Если я вижу больше двадцати минут, то светомышки слепнут. Мне бы очень не хотелось делать им больно, они такие славные.

Он в ответ ругался так, что она половины слов не понимала. Кажется, он думал, что она сумасшедшая. А вот мистер Долохов так не думал.

Луна тогда играла в догонялки со светомышками, пытаясь найти их на полу. Они были теплыми, проворными и очень-очень маленькими, но сияли в её голове так ярко, что она не могла удержаться. А потом она услышала тихие шаги. Сначала Луне подумалось, что это был мистер Яксли, но затем она неожиданно поняла, что там идёт не один человек, а два. Луна выпустила единственную пойманную светомышку из руки и подползла поближе к решетке. Обычно здесь бывал только мистер Яксли.

— Тони, девчонка реально сошла с ума. Ты же понимаешь, что Лорд с меня три шкуры за нее сдерет? Что делать-то? — взволнованно говорил он, постоянно прерываясь. Его голос — глухой и раздраженный, был очень тревожным. Луна покачала головой и спряталась под одеяло, чтобы её никто не нашел.

— Уймись, Яксли. Не паникуй раньше времени, сейчас посмотрим на твою девчонку. Какая камера? — с хриплой снисходительной насмешкой отвечал его собеседник; его голоса Луна не знала. Мистер Яксли снова выругался так, что незнакомец гулко и лающе расхохотался. И даже ответил что-то, но она не разобрала непонятных слов на каком-то другом языке. А вот мистер Яксли, кажется, разобрал, потому что в ответ рявкнул что-то не менее непонятное.

Какие они странные и непонятные.

Стонуще затрещали прутья отодвигающейся решетки, когда мистер Яксли вставил ключ в замочную скважину и распахнул клетку, но сам не поспешил заходить, как делал это обычно, будто боялся побега. Зато зашел тот, второй — у него были тяжелые ботинки с каблуком, Луна услышала их по стуку.

Другой ходил не в пример тише, чем мистер Яксли, но все испортила его странная обувь, которая гулко щелкала по полу. Тихо зашуршал край его одежд.

Луна напряженно замерла. Слушала она лучше, чем видела.

Он безжалостно сдернул с неё одеяло и грубовато выволок с матраса, но Луна даже не возмутилась: он не пытался намеренно сделать ей больно, просто подтащил её поближе к выходу из камеры и подставил лицо прямо под луч люмоса.

На секунду она ослепла.

— Тони!.. — гневно воскликнул мистер Яксли, но Тони только нетерпеливо от него отмахнулся. Он склонился перед Луной, так быстро и так близко, что из-за слезящихся болящих глаз, прозревших одним мгновением, он казался большой черной птицей с белым ореолом вокруг растрепанных темно-каштановых кудрей. Она утерла лицо руками и проморгалась, глядя на него снизу вверх.

Он походил на странного непонятного ей зверя, и вместо человека Луна углядела в нем нечто большее — он был хищником. Большим, опасным и безжалостным. С белыми зубами, скалящимися в острой ухмылке, с равнодушными хмельными глазами вечного опьянения и стойким запахом табака, который въелся ему под кожу.