Марфа Ильинична хмыкает. Сумасшедшая девица с длинными кошачьими волосами громко хохочет. И лишь Дантесса сохраняет спокойствие. Остальные же, неизвестные мужчины и женщины, человек восемь, смотрят на Эллу с осуждением. Кому нужен ещё один непослушный ребёнок, когда в доме и так бардак?

– Ты опоздала, – Марфа Ильинична стискивает тонкие губы и надувает щёки так, будто вот-вот лопнет.

– Извините, сударыня.

Вновь хмыканье и смех чокнутой кошатницы.

– Садись. Полагаю, с Дантессой и Хельгой ты уже знакома.

Элла молча садится напротив, улыбается девушкам и пододвигает к себе тарелку.

– Матильда Андреевна Норкина, – представляется женщина рядом с Эллой. У неё впалые тёмно-синие, как морской котлован, глаза, глубокие синяки и седые, точно иней, виски.

– Моя тётя?

– Предпочитаю быть Матильдой Андреевной, – голос у неё сухой, скрипучий.

– Это Фредерик Андреевич, – кивает на коренастого мужчину в огромных очках-окулярах. – Он совсем плохо видит. Это всё из-за того, что с драконами много времени проводит. Пепел глаза засоряет.

– О, понятно, – поддакивает Элла и исподтишка оглядывается: куда бежать? Драконы, окуляры, кошки в волосах. То ли Элла сходит с ума, спит и видит странные сны, то ли… Но это, конечно же, всё во сне мерещится. Не бывает летающих сарафанов, драконов и тыквенных домиков.

Тётя Матильда перечисляет родственников, но Элла почти не слушает её. Всё ждёт, когда случайный звонок телефона прервёт странный сон.

Потайная дверь в углу, замаскированная картиной, тихо отворяется, и в щель просовывается голова с напомаженными бакенбардами.

– Господин Норкин сегодня не спустится ужинать. Опять гарпия.

Элла чувствует и облегчение, и разочарование. С одной стороны, ей очень бы хотелось увидеть дядю. С другой стороны, он наверняка такой же странный и неприятный тип, как и другие члены семьи. Хотя Дантесса кажется вполне адекватной особой, несмотря на болтовню о левитации. Она сидит, чуть скривившись, как все обычные подростки, в противовес гордым, неестественно прямым тёткам. Хельга и вовсе взобралась на стул с ногами, согнула перед собой колени и уныло ковыряет вилкой, которую вот-вот выронит. Элла чувствует, как напрягается тётя Матильда, стоит ей пересечься взглядом с кем-то из девушек. Особенно её раздражает Хельга, которая теперь отковыривает кусочки курицы и складывает узоры по краям тарелки. Впрочем, Элла не уверена, что на лице тёти отражается именно раздражение, может, то брезгливость и сожаление?

Ужинают при свечах, и в углах играют мрачные тени. Чучело филина над камином будто следит за каждым движением Эллы, так что девочке безумно хочется накинуть мантию-невидимку!

Когда трапеза окончена, домовой – тот самый, с бакенбардами и любитель сидеть на печке – убирает тарелки, подмигивает Элле и исчезает. Интересно, кто будет мыть посуду?

Дантесса с фарфоровым чайником обходит стол и разливает крепкий чай с запахом малины. И вдыхая этот аромат, Элла вдруг думает, что возможно, этот дома – не самое плохое место. Разве в скверных местах подают такой замечательный чай?

– У тебя, наверное, много вопросов, Элла? – спрашивает кузина, останавливаясь рядом.

– Как в таком маленьком чайнике помещается столько воды?

– Как? Ну, так было всегда, – смущённо отвечает Дантесса. – Не знаю, как тебе объяснить. Скажи ещё, что ты о скатерти-самобранке не слышала.

Марфа Ильинична стучит чёрными ногтями по столешнице, отбивая марш суровости. Элла виновато опускает взгляд. Кажется, она спросила нечто такое, что знают и младенцы, и букашки.

– Дантесса, почему бы тебе не уложить Хельгу спать? ― размеренно произносит экономка. ― У неё сегодня выдался переполненный впечатлениями день. Согласись, ей это вредно. Пусть хорошенько выспится.

Белокурая девушка обречённо смотрит на сумасшедшую. Та вытащила из ивовых зарослей волос рыжего кота и теперь плетёт ему ошейник-косу из волос, а несчастный зверь жалобными глазами взирает на собравшихся и неуверенно мяукает.

– Мы ещё не пили чай, госпожа Марфа Ильинична.

– Дорогая Дантесса, ты, кажется, забываешь своё место, – резко огрызается тётя Матильда. – Иди. Чаевничать будешь в другой раз.

Девушка печально кивает и передаёт чайник тётке.

– Пойдём, Хельга.

Дантесса поднимает кошатницу как пушинку и за руку уводит.

Элле стыдно. Неужели это всё из-за её дурацкого вопроса о чайнике? Бедная Дантесса, она кажется такой милой. Интересно, за что её недолюбливают?

– Знаешь, Элла, – тихо произносит Марфа Ильинична, пронизывая взглядом огонёк свечи, – я была против твоего появления в доме. Но слово барина есть слово барина. Я не могла ничего сделать, а теперь… Теперь из-за тебя над нами всеми висит дамоклов меч. И эта распроклятая гарпия, чёрная птица, будет приходить за тобой и приходить, пока не отберёт. И нам нервы трепать!

Элле страшно. Взгляд экономки стеклянный, мёртвый. Хочется встать и бежать прочь, но Элла, точно жертва на заклание, прилипает к стулу. Рядом с ней тётя Матильда фыркает:

– Да уж, своих проблем у нас мало было…

– Ну, чего вы в самом деле-то? – рядом с мужчиной в окулярах сидит старик с заплетённой в косу бородой. Кажется, его зовут Фридрих и он очень дальний родственник. – Зачем вы пугаете девочку, акулы ненасытные? Нет своих детей – так нечего чужих травмировать.

И тут же осекается, поджимает губы, опускает взор. Минут на пять в гостиной воцаряется гнетущая тишина. Элла вглядывается в лица родственников, пытается прочесть тайну. Марфа Ильинична – мрачна, похожа на змею, которая выбирает удачный момент для прыжка. Мужчина с окулярами смотрит вниз, старик Фридрих виновато теребит бороду. Тётя Матильда медленно и глубоко дышит, едва слышно считает до десяти. Остальные Норкины, имена которых Элла не запомнила, хмуро молчат и гипнотизируют чашки. У морщинистой старухи дрожат руки, мужчина с проседью в неожиданно рыжих волосах теребит часы, двое седых близнецов исподлобья поглядывают на Матильду, ожидая когда солнце сменит бурю. От этого всеобщего выжидательного стыда Элле не по себе.

С улицы доносится пронзительный крик, крик отчаяния и боли. Марфа Ильинична вздрагивает и почти бегом уходит.

– Жди здесь и не смей ничего трогать, – грозит Элле пальчиком тётя Матильда и, путаясь в длинной юбке из синего бархата, спешит за домоправительницей. Остальные Норкины лениво отодвигают стулья и покорно следуют за тёткой.

Элла остаётся в одиночестве. Пить чай не хочется, пусть остывает. От вида пирожков тошнит.

– Ну и семейка же мне досталась.

На улице раздаётся ещё несколько возгласов, и наступает подозрительная тяжёлая тишина. Слышно, как тикают часы. На мягких лапах пробегает бело-чёрный пушистый кот. Он замирает посреди гостиной, тревожно оглядывается на Эллу, разок мяукает и семенит прочь, исчезая под тумбочкой.

Решив, что оттуда кот не мог далеко уйти, Элла встаёт на колени и заглядывает под тумбочку. Может, игра с ним скрасит ожидание? Но под тумбочкой ничего: ни кота, ни тайного хода, ни малюсенькой двери как в сказке об Алисе. Ничего. Даже пыли. Наверное, хозяйственный домовой регулярно вычищает все углы.

Приглядевшись, Элла вдруг замечает разбухшую книгу в кожаном переплёте. Она неожиданно проявляется на ковре, как секретное послание, написанное лимонным соком. И Элла готова поклясться: листы шевелятся, чуть приподнимая тяжёлый переплёт.

Девочка вытаскивает фолиант. На каждой странице вместо букв – чернильные кошачьи следы, побольше, поменьше, с когтями и без. Элла проводит рукой по шершавой бумаге. Вдруг книга взвивается, выпрыгивает из рук и зверем шипит и клацает зубами. В ужасе любопытная Варвара падает и отползает в сторону, а ожившая чертовка выпускает мягкие кошачьи лапы и возвращается под тумбочку.

– Какой ужасный механизм, – бурчит Элла. – Наверное, мой дядя чокнутый профессор. А эта Хельга, небось, его лучшая ученица. Жаль, что они не разрешили мне Тошку взять. Ему бы тут понравилось.