Водитель встаскивает девичий чемодан на скрипучее крыльцо.

– Всё. До встречи. Удачи, юная Норкина.

Садится в машину и уезжает.

Холодная и костлявая рука Марфы Ильиничны опускается на плечо Эллы.

– Это твой новый дом, Элла.

Девочка вздрагивает и оборачивается на домоправительницу. В свете высокого газового фонаря и дымки звёзд Марфа Ильинична резко напоминает Бабу Ягу: с изогнутым зигзагом носом, густыми бровями и злым огоньком в глазах. Элла моргает, и видение рассеивается. Перед юной мечтательницей вновь лишь старая уставшая женщина.

Экономка провожает Эллу в спальню на втором этаже. Света не зажигает, и они всё время двигаются в полутьме, что сверкает десятками зелёных глаз. Элла подпрыгивает и тихонько взвизгивает, когда нечто пушистое ударяет её по ноге. Марфа Ильинична шикает.

В сумраке Элла нащупывает кровать и садится, сбрасывает старенькие замшевые ботинки. От них ужасно устают ноги: малы становятся. Элла давно решила их оставить у подъезда, чтобы нуждающиеся забрали, но так и не успела. А покидая квартиру Демидовых, так торопилась, что случайно всунула ноги в не ту обувь и страдала всю дорогу от машины до спальни. Какое блаженство их снять!

Элла падает на подушку.

– Завтрак в восемь, – Марфа Ильинична заводит будильник и опускает на тёмный куб-тумбочку. – Постарайся не опаздывать. Спустишься на первый этаж, налево, потом направо, красная дверь. Не заблудись и не беспокой своего дядю.

За окном виднеется серебристое блюдце озера, тонущее в мороке ночи. На берегу будто танцуют длинноволосые утопленницы, заходятся в задорном хохоте и прыгают в воду, взрывая туман сотней брызг.

Не раздеваясь, Элла ложится спать.

Утром солнечные лучи застенчиво пробиваются через тюль. И при свете Элла лучше разглядывает спальню. Здесь нет ни проклятой прялки, ни заколдованного зеркала, ни даже россыпи цветов. Словом, на первый взгляд, увы, самая обычная комната.

Но приглядевшись….

Кровать без ножек искусно подвешена тросами к потолку подобно качелями, и сверху спускается плотная ткань для штор, которую ночью Элла приняла за полог. Но кто-то просто не догадался, что шторы вешаются на окна.

«Точно из странной сказки!»

Письменный стол намертво прибит гвоздями к стене. От кресла к полу тянется метровый канат, чуть потёртый по середине, точно его пытались перегрызть. Книги, настольные часы, горшок с розовыми фиалками, даже ручки и карандаши золотыми цепочками с крючками крепятся к стенам, столам и полкам. Кто бы раньше не жил в этой комнате, но, наверное, доставлял хозяевам много хлопот.

«Точно из страшной сказки».

Элла соскакивает с постели и чувствует себя необычайно лёгкой, почти невесомой. Ноги буквально сами отрываются от пола. И чуть подпрыгнув, девочка восторженно зависает в воздухе. По ступням дует лёгкий ветерок.

– Класс! – Элла делает три резких поворота на цыпочках, воображая себя балериной, и на несколько секунд вокруг неё поднимается воздушный вихрь, но тут же пропадает, как только юная фигуристка замирает.

Проверив, не упадут ли шторы-полог, Элла отодвигает в сторону тюль и забирается на подоконник, прямо как дома у Демидовых. И, как обычно, прислоняется к стене, подгибает под себя правую ногу. Что ж, вполне привычно. Жить можно!

За высоким кованым забором колышется пшеница. И в поле уже поют крестьяне-работяги из деревянных избушек на окраине. А лес – голубые ели, точно нарисованные небом, щетинятся острыми макушками. Но озера, которое примерещилось в ночи, нет.

Элла лишь пожимает плечами. Может, и в самом деле показалось. А жаль, она-то уж губу раскатала и думала с русалками познакомиться, вместе поплескаться и посмеяться! Впрочем, русалки, говорят, хитры и коварны. Как знать чего от них ожидать?

Фантазёрка скользит к шкафу, где в дальнем углу висит её одежда, но половины не хватает. Кто-то пробрался в спальню ночью и тихонько при свете луны прикарманил любимые джинсы с дыркой на коленях и футболки с выцветшими киногероями. И вместо них заполнил шкаф чёрными, серыми, тёмно-синими и болотно-зелёными (самыми нудными оттенками!) сарафанами, да ещё добавил белых блузок с ажурными манжетами и строгие рубашки. На верхней полке лежит нижнее бельё и колготки, такие же скучные: белые и серые. Без единого яркого пятна.

«Наверное, меня хотят однообразием уморить».

Для первого выхода лучше надеть то, что приготовили хозяева дома.

Когда гостье остаётся лишь две ступени до первого этажа, с третьего долетает испуганный визг и взрывная музыка бьющегося стекла. Без лишних раздумий Элла опрометью бежит по лестнице наверх. Вдруг кому-то нужна помощь? Мушкетёры в беде не бросают!

На третьем темно: ни одной лампы, ни одного огарка свечи. Только из оконца в конце коридора застенчиво пробивается дневной свет. Неужели для домочадцев освещение – это сказка для запугивания детей?

В полумраке Элла замечает приоткрытую дверь и осторожно заглядывает.

На полу в кругу осколков чашек сидит девушка лет семнадцати. Высокая причёска светлых кудрей растрёпана, пышное кукольное платье измято, бархатная туфелька отброшена в угол. Как принцесса, отчаявшаяся дождаться принца! В её тёмно-синих глазах дрожат слёзы. Один хрусталик срывается, скатывается по щеке, падает на атласную юбку и, как мячик, отскакивает и катится к ногам Эллы, осторожно обходит её и неторопливо устремляется прочь.

– Я могу помочь? – нерешительно интересуется Элла.

Девушка-куколка всхлипывает.

– Разве что переоблачишься в меня и сдашь экзамен по левитированию предметов. Эти чашки меня совершенно не слушаются!

Элла удивлённо хлопает глазами и опускается на пол рядом с новой знакомой. Нет, та не выглядит сумасшедшей, скорее так раздосадована, что шутки у неё выходят несмешными. Во всяком случае, математичка в школе уж куда более чокнутая дама, но ведь не опасна же!

– Прости, что ты пыталась сделать?

Незнакомка шмыгает носом и рукой печально обводит осколки.

– Я должна заставить чашки танцевать в воздухе, но они падают и разбиваются на первом же па. Уже устала их всякий раз склеивать. Ладно. Попробую ещё сотню раз.

Хлюпает носом и вытирается платком, затем, нервно скомкав его, бросает в дальний угол.

– Тебя как звать, чернушка зелёноглазая?

– Элла, ― протягивает руку, и странная девушка слабо пожимает её кончиками пальцев.

– Дантесса.

– Необычное имя.

– Это в честь Эдмона Дантеса.

– Твоим родителям он нравится?

Дантесса пожимает плечами.

– Откуда мне знать? У меня, в общем-то, нет родителей. Только книга…

Но договорить ей не удаётся.

– А-а-а! – пронзительный визг разрывает пространство. От неожиданности Элла подскакивает и, зажав уши, оборачивается.

За её спиной стоит растрёпанный призрак: белая-пребелая кожа, огненно-красные глаза навыкате, раскрытые пухлые губы, точно ужаленные осами. И кошки.

До невообразимости много кошек.

Повсюду: в медных волосах девицы, на тонких руках с синими венами, в складках измятого бального платья. Кошки ластятся, довольно урчат, трутся о ноги, путаются в волосах. Они вьются вокруг неё как пыль, совершенно невесомые, почти не существующие, как призраки, то появляются, то исчезают. Кошки – они точно, непослушный узор гранатовых косточек, словно кто-то разорвал ожерелье, и теперь ветер незатейливо перебрасывает бусины с места на место.

И прежде чем Элла осознает, реальность ли это или обман зрения, её оглушает вопль.

– А-а-а! – надрывается незнакомка и заходится в сухом кашле.

Серый кот спрыгивает с её рук и бросается на Эллу. Царапает, бьёт когтями по ногам, точно обезумивший дракон. Девочка, тихо повизгивая, вскакивает и бежит прочь, на первый этаж, едва не споткнувшись на лестнице. Кот устремляется за ней и пытается ухватить за пятку, самое лакомое для котов место.

– Ещё увидимся! – бросает ей Дантесса. Неуверенно машет рукой и обречённо, устало вздыхает.