Элла читает на подоконнике. Чуть дует по ногам из невидимой щели меж ставен, но девочка и не думает перебираться в другое место, ведь на коленях спит пушистый рыжий кот, вечный шалун, но столь тихий в редкие минуты усталости.

Девочке тринадцать, хотя порой за умные зелёные глаза ей дают и больше. Тёмные, почти чёрные волосы заплетены в косу. Ворот длинного свитера натянут по самый подбородок. Синие колготки протёрты на пятках и не заштопаны, и именно эти розовые пятки и щекочет холодный сквозняк.

Девочка отрывается от книги и смотрит в окно. Она только что прочла о том, как гасконец на постоялом дворе в Менге поссорился с незнакомцем в плаще, и теперь Элле нужна минутка, чтобы передохнуть от переживаний и продолжить чтение. Элла не видит пасмурных качелей за окном и не слышит барабанной дроби дождя по стеклу, в её мыслях только Д’Артаньян.

– Элла! – зовут.

Девочка вздрагивает. Разве опекуны уже вернулись с работы?

– Элла! – с кухни.

Она закладывает книгу атласной лентой, берёт на руки сонного кота и спешит на кухню. Никого. Только чёрный ворон царапает когтями раму открытой форточки.

– Ты кто?

Птица наклоняет голову и улыбается агатовым глазом.

– Чего тебе?

– Кар-р-р!

Рыжий разбойник поводит ушами, услышав ворона, и, вырвавшись, покарябав Эллу коготками, прыгает на стол.

– Нельзя, Тошка!

Но незваный чёрный гость успевает упорхнуть с форточки. Кот лишь недовольно мяукает и бьёт лапой по стеклу. Ох, уж эти пернатые! Вечно дразнят и нарываются на неприятности, но улетают, хитрюги! Ничего, ещё допляшутся! И тогда уж полетят во все стороны перья!

– Эх ты, Тошка. Вспугнул, – вздыхает Элла, обнимая друга. – Как думаешь, зачем ворон к нам пожаловал?

Кот лишь пробует вырваться из объятий и убежать по своим кошачьим делами.

– Я вот, шалун мой ненаглядный, думаю, мы упустили важное послание. Ну, ладно. Король-Ворон ещё пришлёт к нам гонца. Ты ведь его не ощиплешь?

Элла пристально смотрит Тошке в глаза. Разбойник протяжно мяукает. Он бы с радостью потрепал птичку, а то и самого вороньего короля.

– Обещаешь?

Рыжий всё же выворачивается, соскальзывает на пол и прячется в домике. Элла, махнув рукой, возвращается к «Трём мушкетёрам», на этот раз подобрав под себя ноги, чтобы сквозняк не дул по голым пяткам.

Её иногда тревожит воспоминание о крылатом посланнике. Тот проносится меж строк и разрывает ряды букв, перемешивая их в несуразное зелье. Опускается на шляпу д’Артаньяна, когда тот говорит с де Тревилем, и кричит о смертельной опасности. И тогда Элле отчаянно хочется заглянуть в конец книги и убедиться, что с любимым героем не случится плохого.

Вечером возвращаются Демидовы. Милая бездетная пара, охотно приютившая бестолковую сироту. Они далеки от идеалов. Демидов курит, дымя паровозом на балконе, и часто скрючивается от кашля. А Демидова любит сетовать подругам на тяжёлую долю и на девочку-юродивую, что они взяли на иждивение. Элла никогда не обижается. Ей даже жаль приёмную тётку. Та лишена огромного счастья каждый день открывать новый мир и тонуть в его удивительности. Она ходит на скучную работу, переваривает офисные дрязги, выплёвывает сплетни подругам, по вечерам жарит котлеты и смотрит телешоу.

Впрочем, Демидова не всегда называет Эллу блаженной, а только если девочка забудется и расскажет об охоте на Моби Дика или сражении с гвардейцами кардинала Ришелье.

Сегодня Элла молчит о гонце Короля-Ворона, и опекунша достаёт с верхней полки три конфеты к чаю. Сами Демидовы никогда сладостей не едят, хотя Элла знает, что в святилище их припрятано два пакета. Однажды девочка залезла туда посмотреть, из недр какого волшебного колодца берутся шоколадки и конфеты, и нашла.

Элле очень нравится у Демидовых, уж куда лучше, чем у Романовых, оставшихся в прошлом и на другом конце необъятной Москвы. По правде сказать, Элла немного кривит душой: Романовы её не обижали. Но у них вся жизнь подчинялась гнетущему расписанию: завтрак ровно в семь десять, всегда овсяная каша с комочками и вязкий кисель, домашнее задание под надзором и полчаса телевизора перед сном, даже если хочется почитать. Шаг влево, шаг вправо – укоризненные вздохи. Два шага – нудная лекция. Но всё справедливо. И если не раздражать взрослых, то в субботу плетущаяся, словно пьяная гусеница, бабушка-старушка вела девочку в зоопарк и протяжно охала всю дорогу. Элла даже сочинила небольшую песенку под её монотонное бормотанье.

Так, возвращаясь из зоопарка, Элла и встретила Тошку. Маленький грязно-рыжий исхудалый котёнок едва держался на тонюсеньких лапках. Бабка покрепче стиснула руку Эллы и с неожиданной прытью поволокла прочь. Бездомный заморыш жалобно пищал и обречённо брёл за девочкой, оступался, но упорно вставал. Наконец, Элла извернулась и подхватила бедолагу на руки.

– Родители будут недовольны, – только и сказала бабка.

Вечером квартира взорвалась страшным скандалом. Притащить блохастого зверька с помойки в чистую квартиру с недавним ремонтом и итальянской мебелью. Обдерёт обои, изгрызёт ножки кресел, загадит ковры!

Безропотного котёнка вышвырнули на улицу. Холодную дождливую ночь он провёл под неприветливым осенним небом.

Утром Эллу отвели в школу за руку, чего не случалось давно. Но после первого урока она сбежала. Котёнок нашёлся у подъезда под урной, куда забился в поисках сухого места. Он трясся от холода. Уши прижаты, шкурка черна как половая тряпка после уборки. Домой с ним нельзя, но и расставаться не хотелось до боли в груди.

Элла села в автобус и доехала до парка, где иногда гуляла летом с бабкой. Пассажиры жалостливо поглядывали на девочку, прятавшую под курткой комочек счастья.

В магазине Элла купила баночку сметаны и села на скамейку кормить котёнка. Тот неуверенно высунул мордочку из куртки, но тут же вжался обратно. Девочка чувствовала, как трепетно билось его сердце. Пушистый комочек потихоньку отогревался. Она поставила сметану на скамейку и пододвинула котёнка ближе к еде. В первое мгновение зверёк съёжился от холодного ветра, но Элла ободряюще погладила его по голове. Котёнок учуял сладкий запах сметаны и осторожно облизал краешек баночки. Распробовав, он жадно накинулся на еду.

– Красивый. Как его зовут? – раздался голос позади. Элла обернулась и увидела высокую женщину в драповом пальто, похожую на величественную скульптуру из чёрного мрамора. Волосы цвета вороного пера собраны в конский хвост, яркие стрелки у хитрых зелёных глаз, тонкие алые губы, чуть приоткрытые, словно что-то мешало их сомкнуть.

– Тошка, – ответила девочка, всё ещё любуясь незнакомкой, изучая волнообразный изгиб бровей, тонкий нос и скрещенные на животе кисти рук.

– Хорошее имя.

– Ага.

Элла тяжело вздохнула. Кто знает, может, это её последняя встреча с Тошкой? Он долижет сметану, вновь забьётся под куртку, но вечером? Что делать, когда неминуемо возвращение к Романовым?

– Почему ты не в школе?

Девочка прикусила губу.

– Вообще-то не стоит разговаривать с незнакомыми.

Женщина тепло улыбнулась.

– Конечно, не стоит. Но ведь я не зову тебя в тёмный переулок?

От дамы не веяло опасностью, тревога не витала в воздухе. Да и непохожа она была на тех, о ком говорят в криминальных новостях.

– Надо Тошку покормить, поэтому я и ушла из школы, ― Элла спрятала сытого котёнка под куртку.

– Что же, больше кормить некому?

– А у него никого, кроме меня, нет.

– И что же ты будешь делать вечером? Оставишь его одного?

– Не знаю…

Пока не пришла незнакомка, Элла молилась, чтобы вечер никогда не наступил. Оставить котёнка на улице – сердце разорвётся, глаза выплачешь. Но принести его домой, вновь переживать оглушительные пушечные выстрелы скандала, видеть, как кривится и расползается, подобно краске, лицо Романовой. Это выше сил.