Ильхам пристально смотрел на Чжао Чжихэна, а издевки Кутлукжана будто и не слышал.
Чжао Чжихэн задумался. Собравшиеся в уголках его глаз морщины говорили о закаленном характере и проницательности. Темное загорелое лицо. Вылинявшая синяя униформа. Ботинки времен Освобождения – на толстой подошве. Верные признаки сельского кадрового работника, видавшего и дождь и ветер. Он заговорил на уйгурском, не безупречном, но правильно и свободно:
– Арестовать или подвергнуть критике Ульхан? На каком основании?
– Она Исмадина, она не могла не знать, чем занимался ее муж. Да и сама вела себя как предатель Родины – пыталась бежать в Советский Союз; и вдруг вернулась назад – это очень подозрительно.
– Что скажешь? – Чжао Чжихэн обратился к Ильхаму.
– Я только вернулся, ситуации не знаю.
– А Ульхан ты тоже не знаешь?
– Ульхан… – Ильхам на мгновение запнулся и продолжал: – Она из бедной семьи, во время земельной реформы была активисткой, когда помогали Корее бороться с Америкой – записалась в добровольцы; а еще ездила в уезд выступать в агитконцертах. Когда вышла замуж – погрузилась в семейные дела, Исмадин не давал ей активно участвовать в производственной деятельности и политических мероприятиях. Я считаю, она не может быть плохим человеком. А если про Исмадина – то хоть и говорили, будто бы он связался с дурной компанией, но он тоже, в сущности, человек простой и чистый…
Чжао Чжихэн удивленно хмыкнул – он не ожидал, что Ильхам выскажется так ясно и прямо. В это неспокойное смутное время многие овладели искусством говорить расплывчато, уклончиво – ни да ни нет, и так и сяк – не то осел, не то лошадь, как говорится. Главное в позиции не то, правильная она или неправильная, честная или нет: главное, чтобы не было ответственности, никакого повода, никакого беспокойства себе лично, чтобы потом не утираться и не отмываться, когда полетят грязные брызги. Особенно в делах, которые прямо тебя не касаются. Ошибешься на сантиметр – а проблем получишь на километр ни за что ни про что. Вот поэтому-то и слышишь в период смуты: «да, могло быть и так», «трудно сказать», «не стану утверждать», «да ну! вряд ли… хотя, если подумать, то кто его знает» – и тому подобные выражения. Ну кто, скажите, в такое-то время будет говорить о других что-то хорошее?
Но еще больше удивился Кутлукжан. Настолько, что спросил по-простому, без намеков и уловок:
– Ты считаешь, что она и ее муж невиновны?
– Я могу сказать только, что раньше не замечал за ними ничего плохого. И еще вот я думаю: какой бы сложной ни была ситуация, как бы ни обострялась борьба, мы должны следовать указанию Председателя Мао – не упустить ни одного врага и не обвинить понапрасну ни одного хорошего человека. А вы что предлагаете? – задал Ильхам встречный вопрос.
– Ну да, конечно, – ответил Кутлукжан.
Чжао Чжихэн покивал, поддерживая слова Ильхама, а потом спросил как бы сам себя:
– Арестовать Ульхан. А на основании чего? Устроить публичную критику и проработку? Что критиковать и против чего бороться? Она хотела уйти «туда»? Мы считаем, что даже те, кто уже ушел, во всяком случае, большинство из них, вовсе не обязательно стали нашими врагами; ведь мы боремся с ревизионизмом, а не со всем советским народом. К тому же Ульхан вернулась сама, неважно, почему и как – но не ушла же насовсем. Она знала что-то о делишках мужа? Может, знала, а может, и не знала толком. Может быть, много знала, а может, и вовсе ничего. Здесь надо вдумчиво, тонко работать, в идеологическом плане поработать. А если ни с того ни с сего подвергать критике и прорабатывать – смешаются разные по сути понятия, пойдут показания под давлением – а от этого для раскрытия дела никакой пользы. И что еще хуже – это может повлиять на колеблющихся, присматривающихся; от идеологической неразберихи у них в головах ясности не прибавится. Не стоит забывать и об Исмадине – какая у него была роль в этой истории с воровством? Что он конкретно делал – мы так и не выяснили… На основании чего вы полагаете, что именно Исмадин главный преступник?
– Так ведь… Конечно же он…
– Предполагать недостаточно. Надо разобраться как следует. – Чжао Чжихэн повернулся к Ильхаму – Это хорошо, что ты приехал, нам предстоит серьезная схватка. Сейчас главная задача – выступить против враждебных сил, которые подрывают авторитет нашей Родины, – и победить. Они пользуются отдельными трудностями, с которыми мы сталкиваемся: в производстве зерна, в повседневной жизни – и смыкаются с нашими классовыми врагами внутри страны, пытаются разрушить единство народов, расколоть нашу Родину. Они главной целью своей сделали Синьцзян, особенно районы Или и Тачэн. Тому есть исторические причины, проблема не возникает на пустом месте, это все неспроста. Мы обязаны решительно и четко вести воспитательную работу: горячо любить партию, горячо любить Родину, защищать ее единство и целостность. Надо вести работу против враждебных сил внутри страны, за сохранение единства народов. Чтобы сдержать напор врага, нужно не забывать о главном: мы имеем дело с противоречиями двух разных видов, неодинаковыми по своей сущности, надо четко различать их и действовать правильно. Мы – марксисты, мы всегда верим массам, опираемся на массы, привлекаем на свою сторону подавляющее большинство; если не объединить большинство – врага не победить. Но пока не бьешь врага – нет возможности объединить и учить народные массы. Товарищ Кутлукжан, как обстоят дела у вас в большой бригаде, как боретесь с врагом? Какие меры применяете к «четырем элементам»?
– Они… они вроде ничего такого…
– Так что, ничего? А мы тут как раз кое-что слышали.
– Да, я вернусь и займусь там этим, надо будет… – и Кутлукжан сделал энергичный жест рукой, как будто раздавил что-то.
Чжао Чжихэн рассмеялся, а потом обратился к Ильхаму:
– Товарищ Ильхам, я слышал вчера, что вы вернулись…
– И вы еще вчера об этом узнали?
– Ночью ездил к вам в большую бригаду, там дежурные дружинники сказали. Я только что говорил с начальником Айшаньской коммуны. Мы предлагаем вот что: тебе надо войти в ячейку большой бригады, помочь в работе коммуны и производственных бригад. Сейчас надо направить внимание на борьбу с подрывной деятельностью. Сходи к товарищу Талифу у него там есть что порассказать. Ну, что сам думаешь? И ты, товарищ Кутлукжан, какого мнения?
– Ну хорошо, хорошо. – Кутлукжан встал и собрался прощаться.
– Еще один вопрос есть – члены коммуны недовольны: говорят, вы какой-то комендантский час установили? – спросил Чжао Чжихэн.
– Тут вот какое дело: когда пшеница пропала, мы потребовали от членов коммуны вечером после девяти часов не выходить со дворов – чтобы такого больше не повторялось. С сознательностью ведь ситуация сложная…
– Разве это правильно? – Чжао Чжихэн посерьезнел, но тон его голоса был по-прежнему ровным. – Не поставив в известность начальство, не согласовав с органами безопасности – так вот взяли и объявили комендантский час? А какой резонанс будет? Вы на ячейке обсудите, отмените это решение и объясните массам.
– Но… да, хорошо. Все сделаем, как советует коммуна.
– Заходи ко мне в обед, чаю попьем, побеседуем, – пригласил Кутлукжан Ильхама, выходя из кабинета Чжао Чжихэна.
– Хорошо, – ответил тот, приложив руки к груди в знак благодарности.
Очень худой, с глубоко посаженными глазами и острым, пронзительным взглядом, спецуполномоченный по общественной безопасности в коммуне Талиф разговаривал по телефону. Звонили издалека, из большой скотоводческой бригады; от коммуны туда верхом добираться дня два, не меньше. В районе Или вперемешку живут разные народы; а потому многие – особенно кадровые работники – знают несколько языков. Когда Ильхам вошел в кабинет, Талиф как раз разговаривал по-казахски с руководящим работником большой скотоводческой бригады: «Что? Забивать скот? Нельзя… Проведите разъяснительную работу, ударьте по негодяям, повышайте бдительность… Что? Зачем люди из ассоциации эмигрантов СССР приехали в горы? выдавать удостоверения эмигранта кобылам и племенным быкам? Пусть катятся прочь оттуда! Скажи им – правительство нашей страны строжайше указало: самовольно раздувать ассоциацию и раздавать направо-налево удостоверения незаконно, это нарушение международных норм. Тех, кому уже выданы удостоверения, мы проверим до одного, а те, у кого на руках удостоверения, не прошедшие проверку и неподтвержденные, лишатся статуса эмигранта. Если они не прекратят эту противозаконную практику, мы примем необходимые меры для защиты суверенитета нашей страны и обеспечения спокойствия населения… Да, я и Чжао уже едем».
