– Любиська! Любиська нас герой! – вскричала Маруська. Мальчики притихли и напугано поглядели на неё. Именно так называли Любимку его подхалимы, на которых он променял своих друзей во времена, когда был на коне.

– Да! – бодро вскрикнула Лиска. – Он исполнит мечту и не забудет о нас! Я точно знаю!

В её голосе звучала истинная и непрошибаемая уверенность в том, что именно так все и будет.

В последние дни у Варвары было очень много работы. Все писари были на важных заданиях вне города и девушке приходилось бегать по всему городу с поручениями первостепенной важности. Что делать, других у начальника тайной службы просто не бывает. Зато отец больше не пытался лезть к ней в голову, говоря, что полностью доволен её самостоятельной работой.

Варвара понимала, что это ложь. Отец никогда и ни кем не доволен в полной мере. Поэтому он использует Зелёный Сглаз, чтобы читать мысли своих писарей и управлять их телами. Харитон любил за всем следить лично.

Но её голову он больше не трогал, просто давал бесконечные и нудные поручения. Варвара понимала, что таким образом отец проявляет заботу о ней, и с радостью поддавалась этим уловкам. Работа в эти дни казалась для неё спасением.

С тех пор, как Любимка вернулся в город, он безвылазно сидел в монастыре и никого не желал видеть. Она приходила пару раз и разговаривала с настоятелем. Он посоветовал ей подождать. Варвара не спорила. Она не знала, что сказать Любиму при встрече.

И вот теперь она бежала по очередному ужасно важному и срочному заданию отца, а из головы не шли мысли о друге. Впереди она увидела девушку, едущую на коне, и прибавила шага.

– Пелагея!

Всадница остановилась. Небольшая, но бодрая кобылка нетерпеливо дёрнула головой и топнула копытом. Совсем ещё юная девица погладила её по шее и обернулась. Пёстрое платье с подолом до каблуков, прямые светлые волосы до пояса и широкое лицо, которое кажется ещё шире от улыбки.

– Здрава буди, Пелагея, – сказала Варвара. – Стало быть уезжаешь?

Она кивнула на валик одеяла и туго набитый мешок с пожитками, притороченные к седлу. С другой стороны из кожаного чехла торчал гриф лютни. Пелагея перекинула ногу и легко соскочила с кобылки.

– Стало быть уезжаю, – ответила. – Теперь меня здесь ничего не держит. Князь огорчён, но все понимает. Пожаловал мне эту кобылу. Сказал, что её зовут Плотва. Но это не по мне. Я переименовала её в Ласточку.

Кобыла фыркнула и закивала головой.

– Видишь, ей это больше по душе. Мужчины. Разве они знают толк в именах?

Варвара слушала её беззаботную болтовню и понимала, что девушка менестрель сейчас пытается делать то же самое, что её отец с уж-жасно срочной работой или настоятель Чудова монастыря со скорбным лицом и успокоительными речами. Не похоже на Полю. Она всегда была прямой и честной.

– Значит ты тоже считаешь, что с Любимом все? – спросила она и ощутила тянущую пустоту в груди. Вот эти слова и произнесены. Она боялась сказать их самой себе, сказала Пелагее.

Девушка менестрель тут же посерьёзнела и кивнула:

– Да, Варя. История Любима-воина завершена, дальше будет совсем другая сказка. Печально, правда?

Пелагея с прищуром глянула на подругу. Та смутилась и ответила взгляд.

– Да. Правда! Это так!

Менестрель невесело улыбнулась.

– А я думала, что ты рада.

Дочь библиотекаря тяжело вздохнула.

– Не знаю, Поля. Впервые я не уверена в том, что происходит. Любим был счастлив, когда шёл по пути воина. Он жил в полную силу, а теперь…

– Варя, не стоит стыдиться своих чувств, – менестрель положила руку на плечо Варвары. – Ты любишь его, из вашей истории вышла бы замечательная песня. Но, увы, люд прост и глуповат. Они не поймут песню, где нет лязга мечей, похищенных княжон и пожертвованных жизней.

Она вздохнула.

– Раньше у вас все это было, а теперь нет. Нет и не будет. Для вас это хорошо, а вот для меня, как для сказителя…

Она вздохнула. Кобыла нежно куснулась её щеки губами. Мол, не грусти, подруга. Прорвёмся. Пелагея рассеяно погладила её, но глаза остались задумчивыми.

– В том и дело, что я не уверена в своей любви, – проговорила Варвара. – Я знаю, что необходимо для счастья Любимки. Но я не могу сказать, что я сделала для этого все, что требуется. Когда он искал лекарство от смерти для моих ног, ему все твердили, что его нет и быть не может. Но он даже мысли такой не допустил. И мир повернулся так, что это лекарство появилось. И Любим добыл его.

Пелагея слушала очень внимательно.

– А я не сделала это для него, понимаешь? – продолжала дочка библиотекаря. – Я решила для себя, что невозможно Любиму стать богатырём и спряталась за этой отговоркой. Я понимаю, что это себялюбие, я радуюсь тому, что теперь за него не нужно будет беспокоиться. Но ведь это не правильно. Как можно не беспокоится за несчастного человека?

– Не понимаю я, чего ты себя винишь, – ответила Пелагея. – Ведь это и правда невозможно. В нем нет земной тяги. И силу перводемона у него забрали.

– Если бы дело касалось меня, Любима бы это не остановило, – тихо ответила Варвара.

– Прежнего Любима, – так же тихо сказала Пелагея.

– прежнего… – как эхо повторила Варвара.

– Я бы не уезжала, если бы не видела, что он поменялся, – Пелагея тяжело вздохнула. – Я всегда верила в него, знала, что он выпутается из любого затруднения. Но теперь… Я не хочу использовать слово "сломался", но…

Она замолчала, глядя вдаль. Варвара оглянулась. По площади шагал Любимка с ведром и метлой. Он не смотрел по сторонам и не заметил их. Путь его лежал в сторону острых брёвнышек школы богатырей.

– Видишь? Он сдался, – проговорила Пелагея. Она одним движением оказалась в седле. – Это значит, что и мне более нечего делать в этом городе. Желаю тебе успехов, подруга. Надеюсь, ты знаешь, что с ним таким делать. Прощай.

Она ударила пятками в бока кобылы, та бодро поцокала в сторону Троицких врат кремля.

Варвара с болью глядела вслед знаменитому менестрелю. Она чувствовала, что Пелагея осуждает её.

Конечно осуждает, – проговорила она себе. – По сути она была моей соперницей. Ей не нужен был Любимка любящий, ей нужен был Любимка герой, Любимка спаситель Руси.

– Но теперь он мой, – проговорила она с улыбкой. – То, что он оставил свой затвор – добрый знак. Скоро можно будет поговорить с ним и мягко направить на нужный путь. Он утешится. Обязательно утешится и навсегда станет моим. Мы будем вместе, и ничто нас не разлучит!

***

Любим не видел беседующих девушек, ибо думал только о школе богатырей. Батенька отговаривал его, предлагал дать другое послушание. Отрок отказался.

– Я должен раз и навсегда избавится от ощущения, что туда можно вернуться.

Настоятель смерил его полным боли взглядом и не стал возражать. Это правда, подумал настоятель. Коли сам Любим отчаялся, значит шансов на то, чтобы вернуть силу никаких.

И вот теперь отрок брёл к школе богатырей и изо всех сил пытался взять себя в руки. Богатырские состязания закончились, все тягатели вернулись в школу, чтобы продолжить совершенствоваться в мастерстве владения тягой. Все, кроме него.

Он посмотрел на небо. Солнце достигло наивысшей точки на небосклоне, выше которой зимой подняться не в его власти. В это время у тягателей свободное время, сейчас зима, пойти некуда, поэтому большинство из них в гриднице. Он заставил онемевшие ноги двигаться. Так даже лучше. Порвать все связи раз и навсегда.

Он брёл по Соборной площади, два собора величаво несли свои золотые главы, даже не замечая унылую букашку, ползущую у их подножья.

***

В тягателтской гриднице было людно. Зимой на улице холодно, всех тянет собраться у жарких печей. Тем более после того, что устроил им первый наставник Стоян.

– Земная тяга, помимо прочего, способна защитить от жара и холода. На дворе зима, и я намерен выяснить все ваши способности, которые касаются холода, снега и льда!