Рим рассчитывал, что скоро он своими руками обрушит воображаемое Крепостное право, длившееся столь долго, которое он сам же и воссоздал.
Глава 6
Он провалился в сон, глубоко и бесповоротно. Такое недолгое пробуждение выбило его из имеющихся сил, и Рим уже стремился ощутить всю сладость постели во всей ее красе. Вот веки закрылись, и Рим отправился в путешествие.
То была не темнота, в которой он присутствовал при имитации. То не было его собственной темнотой, кажущейся такой уютной, теплой. Это была более близкая стезя, в которой Рим распадался на мелкие частицы и собирался вновь тем же самым человеком, каким был в реальности. Но здесь, в мире грез, в несуществующем, лишь кажущемся, каковым он считал, мире, могло произойти все, что угодно. Большие, странные звери, неведомые здания и куча ярких красок, которые буквально въедались в голову и не уходили даже после пробуждения. Цвета, от которых хочется плеваться, ополоснуть рот и забыть, забыть, забыть. До чего едкими они были!
Рим обнаружил себя у Мрачного переулка. Внезапно, не ожидая этого от самого себя. Он не совсем понимал, что происходит и почему ему приснилось именно это место, которое он видел и пересекал не так давно. Сейчас его тревожила единственная вещь: ноги начали идти сами по себе, через этот переулок, мимо машин и мусорных баков. Сквозь сон Рим ощутил дуновение ветра. Он попытался остановиться, однако этого не случилось. Ноги не слушались головы, а глаза смотрели вперед, словно всматриваясь во что-то. Или в кого-то. Тот мерцающий фонарь светил, пока светил и проливал свой желтый свет на тот конец переулка. Неведомо откуда, у Рима появился страх. Страх перед тем, дабы он не погас. 'Пожалуйста, пусть он погорит еще немного, хотя бы еще пару секунд...'.
Не прошло и пары секунд, как Рим про себя проговорил эту просьбу. Фонарь потух, резко, неожиданно. Рим чуть было не вскрикнул во сне, но сдержался непонятно почему. Видимо, какая-то часть сознания давала сопротивление, чтобы не попытаться разбудить Женьку. Но ноги не остановились и продолжили свою ходьбу к столбу. Рим был уверен полностью - он шел именно к столбу по определенной причине.
Темная, лишенная света комната замерла. В окна не светила луна, не стучал ветер. Его голос умолк час тому назад. Медленно, без скрипа, в палату открывалась дверь. А сквозь дверь...просачивалось нечто. Или же оно поначалу так делало, а затем передумало. Словно решило, что в физической оболочке будет легче и бесшумнее пройти в нужное место. Конечную точку, в которой большую проблему будет возможно решить раз и навсегда. Дверь открылась сильнее, и легкий стук каблучков, который был едва слышим, влетел в тихое место, сливаясь с шумом галогеновых ламп, светящих в коридоре. Черные волосы и серые глаза остановились посередине комнаты, будто выжидая, пока свет мерцающего фонаря не погаснет вновь. Тогда будет возможно подобраться поближе и нанести фатальный удар.
А она уж точно знает, когда это можно сделать удобнее всего.
Рим попробовал посчитать секунды, как только фонарь загорится. Счет успокаивает и помогает мыслить здраво, считал он, так что с легкостью сможет преодолеть этот участок, как Рим преодолел его и в воскресенье. И вот, фонарь загорелся своим светом еще один раз. Рим уже был готов к тому, что (вот она, сущность, гребаная, нечеловеческая сущность) нечто выпрыгнет на него из мусорного бака, из любого темного угла, до которого было подать рукой. Он даже зажмурился, готовясь к самому страшному моменту из всех снов, которые мимо него проходили тысячами. Распахнул глаза, и с глубоким облегчением вздохнул. Будто бы кто-то вне сна открыл окно в душной комнате.
'Тридцать пять, тридцать шесть...'. Мрачный переулок будто бы растягивался в пространстве, и Рим уже невольно предположил, что его поход до столба обретет вечность. Как и его сон. Почему нет? Все самое непредвиденное, что могло произойти, уже произошло - ему диагностировали опухоль мозга, жить осталось ему всего ничего, скорее всего. Рим уже волей неволей начал думать о том, что это даже не сон. 'Я охренею, если так выглядит мир после смерти. Либо это он и есть, что еще хуже. Ты просто идешь по Мрачному переулку, только и всего. Идешь бесконечно. И толк всей жизни, если ты...'.
На счете 'сорок восемь' фонарь закоротило. Он начал неистово мерцать, искры доносились из лампы и обильно падали на смесь глины и щебня, обжигая его до состояния камня. Рим вскрикнул, не сдержавшись, и этот крик уже дошел до нужных ушей. И, что самое главное, эти уши тотчас же оказались настороже, внимая всем звукам, распространяющимся в комнате.
Фонарь потух, и Рим начал считать по новой. 'Лютый кошмар. Возможно, я бы лучше умер, нежели переживал это, будто бы я и не сплю'. Рим был уверен в том, что он все еще жив. И, быть может, ему вряд ли дадут умереть слишком быстро. 'Двадцать один, двадцать два...'.
Когда Рим произнес сквозь сон 'двадцать два', Лера уже стояла рядом с койкой. Окно и вправду оказалось распахнуто, и сделала это она, дабы почерпнуть энергию из окружающего мира не через стеклянную оболочку. Серые глаза обратились в черный цвет, волосы же не изменили своего цвета. Лера улыбнулась, и достала из кармана медицинского халата револьвер. Сквозь улыбку ничего не проглядывалось. Ни зубов, ни языка - о чем-либо человеческом не шло и речи. Только гудящая темнота. Лера, или как она себя называла, Лия, же никогда и не была человеком.
Она вгляделась на странное оружие, переданное ей одним из братьев в жуткой битве. На рукоятке была надпись: 'Выжигатель, модель В-12' Золотое, с расписными знаками и символами хранителей, оно блестело, а в длину всего ствола источало ненавистное ей свечение, которое могло принести боль и смерть. Поэтому Лия позаботилась о том, чтобы ни единый его фотон не коснулся ее неорганической кожи, и надела перчатки и очки. Черные перчатки дымились от недавней пальбы. О, как же ей хотелось расплавить голову этому придурку-врачу! Он еще посмел насмехнуться над ней, тогда в палате! И какое облегчение она испытала, когда Лев рухнул с прожженной башкой к себе на стол, а затем сполз на пол. 'Что с тобой стряслось? Ах да, я же только что пробила тебе мозги, сученыш!'. От громких звуков и запахов дыма сбежалась куча людей, в попытках узнать, что произошло. А потом счет пошел на десятки, сотни. Этаж за этажом, она вычищала людей, как пыль с забытых полок, и так продолжалось до тех пор, пока в здании не осталось еще какой-либо живой души, кроме Женьки и Рима, естественно.
Лия не сомневалась, что это будет чрезвычайно просто - зайти к ним в палату, не привлекая большого внимания, и проделать отверстия в темечках каждых из них. Ей как можно сильнее хотелось ощутить вкус смерти на губах, устроив маленький переполох в 'сумерках дня Святого Георгия', но в очертаниях больницы. Всего двух жертв не хватало до круглой цифры 'пятьдесят'. Лие всегда нравилось делать такие сопоставления с существовавшими в других мирах событиями. Событиями, которые, конечно же, здесь все забыли. Это ли не истинное кощунство - вырвать из книги первую половину страниц и сжечь их, а затем нелепо и небрежно вклеить туда тетрадные листы? 'Да!', думала Лия, и абсолютно так же она думала о том, как легко нажимается курок выжигателя, и как из ствола материализуется ярчайший луч света, которые пробивает головы трех медсестер подряд, образуя аккуратные почерневшие дырки в местах, где раньше были глаза.
