Женька лежал, уставившись в одну точку. Перевел взгляд на большой черный ящик, и включил его с пульта, для фона. Показывали вечерние новости, как обычно. Женька убавил громкость, повернулся к Риму. Все еще лежит, не шелохнется. И тут его внимание привлекли большие буквы, написанные поверх бумаги. Он взял лежавший под кроссвордами журнал, и всматривался в буквы. Большой кегль говорил 'ПУЗЫРЬ'. По всей видимости, он начинался прямо с обложки. Выпуск вышел еще на прошлой неделе, в среду. Заголовок гласил что-то про торгаша и трамвай с рейсом 13. На обложке также красовалась фотография, а на заднем фоне - еще куча подобных ей. На первой стояла семья из четырех человек, глава семейства, его жена и дети. А вот сзади, присмотревшись, Женька обнаружил...себя, еще маленького, стоящего у белой 'Волги'. Он улыбался. Рядом отец, обнимающий его за плечи, смотрящий прямо в камеру. Легкая ухмылка затаилась в уголке рта. В воспоминаниях всплыло упоминание его Сан Санычем: 'А, да чего только не напишут в местных журналах'. 'Почему я сначала не подумал о том, что у них в редакции есть такая фотография? Да и откуда она могла у них появиться?'. Потом перевел взгляд на еще пару снимков. В большинстве своем лица то улыбались, то смеялись. Но некоторые люди как-то странно смотрели, и что волновало Женьку - одинаково. Прямо, пусто, безжизненно. Таращились в объектив, который их фотографировал. 'Что их беспокоит...или кто? Фотограф, что ли? Я не могу понять, что это за эмоция'. До ушей Женьки доносился шум телевизора. Никто не говорил, а эфир заполнили помехи.
Женька смотрел на фотографии, как загипнотизированный. Непроизвольно моргнул. И вот тут вся кожа съежилась и превратилась в гусиную. Женька ощутил всем нутром, как страх овладел им в мгновение ока. Картинка поменялась. На ней улыбались все лица. Абсолютно все до единого. Каждый человек улыбался, обнажив зубы. В черно-белом журнале эти зубы, белые точки, выделялись по-особому. И, черт подери, эта зловещая улыбка была одинаковой и такой реальной, как будто это были настоящие лица. Руки не слушались и не хотели отцепляться от журнала. Звуки из ящика стали будто бы громче, и через них пробивались крики. Человеческие крики. Женька метнулся глазами к фотографии, на которой он был со своим отцом. Отец жутко улыбался, Женька - нет. С чего бы? Он ощутил, как эмоции того Женьки, что на снимке, транслируются ему через бумагу. 'Мама, он боится...вернее, я боюсь...чего я боюсь?'. По рукам прошла дрожь, и страницы начали колыхаться, как на легком ветру. Он взглянул на заголовок, и едва не лишился чувств.
Там, во всю страницу, размашистым, почти неразборчивым человеческим (а то ли был вообще человеческий?) почерком, было вырисовано одно единственное словосочетание: 'МЕРТВЫЙ МАЛЬЧИК'. Дата пропала, а ее место заняла пара слов: 'Твой последний день в жизни'. Женька смотрел на подзаголовки, вчитывался в текст. Везде было написано одно и то же, большими буквами. 'МЕРТВЫЙ МАЛЬЧИК'. На экране сквозь помехи проступала такая же надпись. У всех лиц на фотографиях оказались выколоты глаза, изо рта шла черная субстанция. Все они кричали, и их крик доносился из колонок телевизора. Женька было попытался закричать, но не смог. Ужас парализовал и голосовые связки. 'Это...о Риме?'. Журнал и телевизор словно услышали его мысли, и выражение везде сменилось одним и тем же словом. 'НЕТ'. Женька увидел, как на ожившей фотографии он же плакал. Слезы текли по щекам, капали на землю, окрашивая черно-белую фотографию красными красками. 'Похоже, что я совсем свихнулся. Уж слишком много крови я повидал за последнее время. Кровь, кровь, кровь повсюду'. В руке был пистолет, узкое дуло которого он вставил себе в рот, а сзади стоял темный, темный силуэт, который нельзя было разобрать. Он душил мальчика, прижавшись к нему всем своим телом, голова к голове и настоящий, реальный Женька словно ощущал это давление со спины, как и нехватку воздуха. Во рту стоял металлический привкус, не только из-за оружия. Густая, соленая, теплая жидкость текла будто бы из ниоткуда, заполняя рот, и Женьке по-настоящему захотелось сплюнуть. Казалось, что вот-вот он потеряет сознание, что он захлебывается кровью.
И вдруг, внутри головы мальчик закричал: 'Ты знаешь, чего я боюсь больше всего на свете? Что сейчас этот гребаный выжигатель даст осечку, вот чего! Потому что я всунул дуло в рот, а кровь затекла внутрь! Я не боюсь смерти, не боюсь того, что не увижу больше света, своих корешей, да! Я боюсь того, что не унесу с собой на тот свет этого мудака, просто потому что я не зажал ствол между зубами! Зажми зубы, твою мать! Зажми зубы!'. Вместе с внутренним голосом закричал и телевизор.
Вот тут руки и ожили, бросив 'ПУЗЫРЬ' вперед, к шкафу. Женька словно очнулся от жуткого сна. Голоса мгновенно пропали. Волосы оказались мокрыми от собственного же пота. Он запомнил все, что с ним происходило. И он поклялся бы всем на свете, чтобы забыть то, что он видел. Женька был уверен - это могло продлиться целую вечность. Журнал утянул бы его с головой, в свои реалии, и тогда бы он не смог выбраться из объятий этого...существа? Да, возможно, это был человек, но в нем не ощущалось абсолютно ничего человеческого. Женька потянулся к стакану воды, который стоял на тумбе, и осушил его до дна. Во рту оказалось невероятно сухо. Пить хотелось еще, но больше он не стал. Да и зубы адски болели. Сам того не понимая, он крепко их стиснул.
Помехи ушли, картинка на телевизоре вернулась. Беседовали двое - мужчина - ведущий и женщина - гостья. Женька попробовал достать до журнала, который он откинул до шкафа, костылем, и это у него ловко получилось. Он взглянул на фотографии, на заголовок, на себя. Улыбались лишь некоторые люди, в том числе и он. Все изменения исчезли, и Женька с облегчением вздохнул. Он потянулся к своему портфелю, и вытащил ежедневник вместе с ручкой. Записать было что, и только что случившееся, и весь понедельник вкупе. Тем более что он не сделал ни единой записи. Но прежде нужно было отвлечься, хоть каким-нибудь образом. Поэтому Женька взял с тумбы другой журнал, и пролистал до судоку. Ему нравилось выставлять цифры в пустые клетки. Это успокаивало.
Женька смог уснуть лишь ближе к трем часам ночи, делая заметки в ежедневнике и попеременно решая кроссворды.
Глава 3
Пока Женька направлялся к хирургу, он подумал о том, что произошло в последние два дня. 'Либо мы сходим с ума, либо весь мир катится к собачьим чертям'. Он прикинул, может ли случившееся видение (пока он полагал его таковым) не более чем обычным действием промедола. Кто знает, какие побочные эффекты могут вызвать препараты, название которых явно не говорит ничего хорошего? Женька не стал отметать такую версию даже с учетом того, что ему пришлось заставить поверить себя в существование магии и такого человека, как Сан Саныч.
Женька постучал в нужную дверь, и получил положительный ответ.
- Лев Владимирыч! Хорошие новости - Рим очнулся!
- О! - Лев чуть не выронил стопку документов из рук. - Сколько он уже в сознании?
