Здоровье – как самовнушение.

Вот, например, этот случай

Со смертью ребёнка в крещение…

Врач разве сделал бы лучше?

Он людям бы дал утешение?

Власти над жизнями нет

И не может быть у человека.

Мы все – как один человек,

И едина над нами опека.

Тут медленно Синсэр поднялся

И с хрустом в плечах потянулся:

– Ох, знаешь, а я задержался.

Вот как бы я завтра проснулся…

– Спасибо за вечер, и, слушай,

Прости меня, если не сложно.

Я очень ценю твою дружбу,

И, если грублю, не нарочно…

А в этой истории всё же

Ты точно не дьявол для них…

– Так и я уже думаю тоже, —

Направился Синсэр к двери, —

Я тогда никого ведь не спас,

И Господь не просил всех об этом,

Но вот перед тысячью глаз

В этот день одержал я победу.

Как будто я, правда, всесилен.

Я этому рад, если честно,

Меня ведь тогда не казнили,

Случилось ну просто прелестно

Всё как никогда для меня,

Не пришлось и свести с собой счёты…

Дождусь ли я этого дня,

Когда свыше Миссия придёт и…

Вдруг дверь перед ним отворилась

С тяжёлым пугающим скрипом,

И тут же в таверну ввалилось

Вдруг тело какое-то мигом.

Шатаясь на длинных ногах,

Очень быстро, как тень, пролетело

С проёма дверного туда,

Только пару шагов всего сделав.

Вошедший (ну или скорее

Влетевший, ввалившийся) будто

Запутался в длинном плаще и,

Казалось, на долю секунды,

Пройдя мимо Синсэра, встретил

Вблизи его взгляд очень точный.

В полночном пугающем свете

Здесь Синсэр ту фразу закончил:

– Как символ святого почёта

Терновый мне венчик отдаст.

Ну, а ты бы что сделал?

– О чём ты?

– Спаси эту девочку, Ганс…

Стих третий

Пилигрим

Он мгновенно исчез из таверны,

Последнюю фразу сказав

Очень тихо, на ухо, наверно,

Встречному. И неспроста…

Удивленный от слов посетитель

Рывком повернулся к двери,

Но священника там не увидел,

Тот будто растаял в ночи.

Дверь захлопнулась громко, оставив

Героев на разных фронтах:

Синсэр – в хладном полночном астрале,

Кристина же вновь не одна…

Подлетел путник быстро, как птица,

И рухнул на место, где прежде

Сидел до него уже Синсэр.

Не сняв своей верхней одежды,

Мужчина достал портсигар,

Закурил он неспешно, без сил

И, вдыхая желанный кумар,

Одним жестом налить попросил.

Его странный потрёпанный вид,

Утомленность в горящих глазах,

Словно искорки есть ещё в них,

Где осталась одна лишь зола,

Привлекал чем-то необъяснимым,

Как будто скрывается нечто

Под тайным холодным массивом

Его атмосферы беспечной…

Мужчина не взрослый на вид,

Но как будто измотан годами,

Не юноша и не старик,

С изумрудного цвета глазами.

Сверкали зрачки из прищура

Кошачье-змеиного взгляда,

И взгляд был уставший и хмурый,

Наполненный сетью загадок.

В дурманящей горечи дыма

Зрачки так ходили неспешно,

У путника необъяснимо

Глаза излучали насмешку.

Под ними чернелись круги,

На лице его бледном и остром;

Меж губ его тонких, сухих

Тихо тлела углём папироса.

И дыма белёсые полосы

Точно как нитями сотканы,

Путались путнику в волосы

Под серебристые локоны.

Редкий блондинистый цвет,

А не сплошь сединою покрытый.

Таких в этом городе нет.

Он был точно не местный, как видно.

Порезами были покрыты

Его очень острые скулы,

Остры так, что сами могли бы

Порезать кого-то в секунды.

– Не спится? – спросила Кристина,

Налив незнакомцу вина. —

Отчего же вы так молчаливы?

В ответ – лишь одна тишина.

– В это время никто не заходит,

Как правило, я закрываюсь,