Психей не совсем понял, что тот имел в виду — на его неискушенный вкус фреска была нарисована чудесно, — но, узнав, что автором творения оказался ненавистный соперник, не стал возражать. А его возлюбленный наклонился и, зажав ладонями гладкие щеки Психея, проговорил, прерывая каждое слово поцелуями, словно впечатывая в его кожу сказанное:

— У тебя нет соперников, мой чудесный Психей, я никого и никогда не любил и не полюблю, кроме тебя. Только ты — любовь моя. Навечно.

Оторвавшись, наконец, от медового рта Лучник спросил:

— Но ты так и не сказал мне, как тебе нравится твой новый дом? Доволен ли ты? Все ли твои желания исполняются, всего ли в достатке? Пришлись ли по вкусу одежда, украшения?

— Всё просто восхитительно! Чертог замечательней я себе и во сне вообразить не мог, как не мог и представить, что одежда и драгоценности могут быть столь прекрасны и изысканны! — воскликнул Психей.

— Да? А отчего же ты их совсем не носишь? Я имею в виду, драгоценности, да и одежду выбираешь самую простую… Лучший кузнец на свете создал эти украшения по моему заказу именно для тебя. Тебе они совсем не понравились или мастер недостаточно постарался? Нет?.. Тогда я желаю видеть их на тебе. И в постели тоже.

— Хорошо, я надену их для тебя в следующий раз, — послушно ответил царевич. — Но я не мог и вообразить, что их изготавливали для меня, думал, что бабочки — просто совпадение… Но как… когда ты успел?.. Скажи, кто ты? — в который раз задавал свой вопрос Психей. Он приподнялся на локте, напрягая глаза и пытаясь вглядеться в кромешную тьму. — Я понимаю, что ты не можешь быть простым смертным. У тебя в друзьях ветер и мастер, за мгновение изготавливающий невероятной красоты предметы, ты можешь быть невидимым и писать огненными письменами, ты видишь в темноте, подобно кошке, ты, ты… Должно быть ты — полубог, появившийся по прихоти бога, — плод увлечения прекрасной смертной?.. Или, быть может, ты сам божество из соседней чащи? Недаром в ней все звери ручные.

— Я не то и не другое. Может, хватит на сегодня расспросов? — Лучник притянул к губам ладонь юноши и стал целовать по одному его пальцы, слегка прикусывая и посасывая, и намекая, что не прочь снова начать любовную игру. Но Психей, который обычно боялся настаивать, на этот раз не дал сбить себя с толка.

— Где ты проводишь дни? Где твои чертоги, помимо этого дворца, конечно? Я больше не чувствую днем твоего присутствия.

— Как же ты невыносимо скучен сегодня, Психей! — любовник отбросил в раздражении его руку. — Ну раз уж тебе так важно знать, то у меня есть обязанности, которые я с тобою совсем было забросил и которые тем больше требуют сейчас моего внимания. У меня много домов, но нигде я не задерживаюсь подолгу. Этот дворец любим мною особо — в нем я всегда скрывался от шума и суеты и от навязчивых родных… О нём никто из моих сородичей не знает, так что можешь ничего не бояться. Впрочем, неважно… Теперь он всецело твой… Но я надеюсь, что мой Психей позволит безумно влюбленному в него Лучнику и дальше проводить здесь свои ночи? — промурлыкал он совсем другим голосом, одним движением устраиваясь меж бедер царевича. Он положил стопу Психея к себе на плечо и стал покрывать невесомыми поцелуями внутреннюю сторону ноги юноши, слегка прикусывая нежную кожу и подбираясь к налившемуся члену. — У меня как раз появилась идея поинтереснее, чем играть в вопросы и ответы.

Психей застонал, почувствовав бархатный жар обхватившего его рта и больше ни о чем в ту ночь не спрашивал.

***

Он уже оставил надежду, что Лучник расскажет о себе хотя бы самую малость, как на другую ночь любовник, словно извиняясь, сам заговорил и слегка приподнял завесу тайны, которой окутал все свое существование:

— Я не могу тебе пока открыть, кто я и что я. Не спрашивай и не допытывайся, почему… Ты должен набраться терпения, возлюбленный мой, и я обещаю, что в свое время ты всё узнаешь. Знай и, прошу, верь мне: мы всегда будем вместе: ты и я, я и ты. Никто и никогда не разлучит нас! — Он крепко прижал к себе Психея, помолчал немного, а потом продолжил: — Потерпи немного, отрада моя, и я заставлю царя признать тебя и сделать равным, а затем и связать нас навеки узами. Жены у меня нет и не будет… Царь должен понять мою страсть. Он сам, польстившись на лилейное тело одного мальчишки, настолько потерял от желания голову, что забрал во дворец и объявил новым виночерпием. На пирах его, впрочем, никто не видел — напитки он, если и подносит, то лишь одному нашему властителю. Царь поселил его в своих покоях и проводит с ним всё время, не в силах ни на миг оторваться. Он даже гостей принимает, держа виночерпия у себя на коленях. Я сам видел: мальчишка так и ластился к нему, так и тёрся о могучую грудь, выпрашивая ласки. А когда ему наскучило, он начал забавляться с бородой и локонами любовника, вплетая в них разную всячину и звонко смеясь при этом. И всегда такой грозный царь лишь млел и разве что не урчал, любуясь на шалости своего котенка… Все его приемы сейчас необычайно коротки: он ясно дает понять, что горит желанием остаться со своим сокровищем наедине.

— Этот мальчик царя, он красив?

— Конечно. Очень! Иначе царь на него бы и не глянул… Но все же, мой Психей прекрасней, милей и очаровательней всех на свете. Ну, полно, не красней так.

— Я не люблю бород и зрелых мужей и рад, что ты так же юн, как и я.

— Правда? Ну тогда я могу быть спокоен, — поддразнил Лучник, прикусывая в поцелуе губу Психея. — Одно плохо. Царь был неосмотрителен и про мальчишку прознала жена. Царица всегда была ужасно ревнива, а уж подобное — любовник мужа в собственном доме — не могло не вызвать ее страшный гнев и ярость, и они вдребезги разругались. Царица привыкла, что муж не перечит ей из-за пассий и по крайней мере, внешне, всегда сохраняет приличие. На самом же деле, наш властитель быстро пресыщается, теряет интерес и уже не заботится о дальнейшей судьбе своих возлюбленных, так что со стороны кажется, будто он и правда послушен воле царицы. Но на этот раз всё иначе, и виночерпия своего он не отпустит… Царица так бранилась, видя, что ее уговоры не действуют, так кричала, требуя отослать назад любовника, что было слышно на тысячи миль вокруг. Ну и царь не отставал… Бедный мальчишка так перепугался громов и молний, что забился в чулан и несколько дней только рыдал и отказывался к кому-либо выходить, особенно к своему любовнику. Он и сейчас еще не вполне отошел от потрясения и скорее напоминает тень прежнего игривого котенка. Понятно, что настроение у царя отвратительное и с просьбами его покуда лучше не тревожить… Вот, придет в себя его виночерпий [1], умилостивится царица, тогда я и попробую. Потерпи лишь немного.

Психей мало что понял из этой речи, но обещал терпеть, тем более, что Лучник снова был тверд и горел желанием.

***

Психей исполнил обещание и стал носить украшения и в постель: пояса, ножные и ручные браслеты, ожерелья и цепочки, обручи и перстни, напоминая себе статую какого-то божка в храме. Но Лучник умудрился превратить освобождение от всех этих побрякушек в ласку: очень медленно снимая предмет за предметом и целуя оголившийся участок кожи или же используя их совсем не по назначению в любовных играх. Так что Психей и сам с удовольствием включился в забаву и наряжался впредь, горя желанием и покрываясь сладкой дрожью предвкушения.

Он жил теперь лишь свиданиями со своим Лучником: дни проводил в томлениях и грёзах о нем, чтобы ночью отдаться со всей страстью ненасытного, переполненного желанием тела… Одно огорчало Психея: как он ни пытался, у него не получалось застать миг разлуки, когда возлюбленный покидал его до следующей ночи. Царевич надеялся хоть так, хоть в просвете двери, увидеть Лучника. Но, увы, Психей всегда оказывался слишком утомлен их любовными усладами: веки неизменно смеживал сон и он крепко засыпал на мокрых и сбитых простынях, чтобы проснувшись в неизменном одиночестве уже светлым днем, снова жить ожиданием встречи. Силясь ускорить течение времени, он подолгу спал. И все равно остаток дня до ночи тянулся нескончаемо, нестерпимо долго, и Психей, нетерпеливый, частенько набрасывался на возлюбленного, едва тому стоило взойти на ложе. Царевич накидывался на него, шутливо рыча, как изголодавшийся лев, опрокидывал любовника на спину и, крепко держа за руки, взбирался на него. Тот лишь смеялся, позволял Психею недолго насладиться победой, а затем перекатывался, устраиваясь сверху. Они затевали шутливую борьбу, борьба незаметно перерастала в ласки и поцелуи, и Лучник позволял ему пригвоздить себя спиной к ложу и, оседлав, начать дикую скачку.