– Ты запутался – недобро сощурившись, сказал я, доставая кривой чёрный нож, скалящийся отблесками пламени, пляшущими на лезвии. Мне хотелось что-то ответить, но губы не поддавались, они оказались сшитыми.

– Ты запутался – повторил я и двинулся к себе лежащему на алтаре.

***

Проснулся я от неожиданной боли, так яростно вырывался во сне, что со всей дури въехал правой рукой в стену – зашипев от боли, сел на кровати. Пошарив под подушкой, левой, неотбитой рукой, не с первого раза нашёл телефон и узнал, что в миру сейчас раннее утро. Да уж, верно сказано, сон алкоголика тревожен и краток.

В комнате было темно. Окно, полностью закрытое чёрным третуром, я трогать не стал, сомневаясь в том, что за ним было хоть что-то достойное внимания. Зевнув, я двинулся в сторону кухни. Откуда-то воняло козлом, чуть позже я понял, что от меня – всё верно, козёл и есть, разве что рога не растут и то пока, ну и ладно, нюхать меня некому. Всё что меня интересовало – кофе. Болезненно сморщившись от яростно взвывшей кофемолки, я погрузил своё внимание в смартфон: новостная лента мне сообщила о начале карантина, или как наша ссыкливая деспотия назвала это – каникулы. Хмыкнул – на моей жизни это могло сказаться в самой малой степени. Помолотый кофе перекочевал в джезву и, залитый водой, воздвигся на зажжённой конфорке, я отошёл к столу и взял две вещи моего каждодневного утреннего ритуала: анальгин и томик Омара Хайяма. Первый был отправлен в рот, второй же – открыт в случайном месте.

«Я познание сделал своим ремеслом,

Я знаком с высшей правдой и с низменным злом.

Все тугие узлы я распутал на свете,

Кроме смерти, завязанной мёртвым узлом»

«Вот уж точно, старичок!» – подумалось мне после того, как рубай рубанул мне в голову. – «А можно мне чего-нибудь не на заданную тему?». Отложив книгу я вернулся к плите, кофе готовился сбежать из турки, некоторое время я держал её в руках то приближая, то отдаляя от пламени, давая зёрнам лучше вывариться, после чего всё слил в полулитровую кружку с брендом Крушовицы на боку и проследовал за свой письменный стол. Наивные люди подумали бы, что дальше последует работа… она, конечно, была: письма на почте, ждавшие ответа или черновик сценария, лежащий в столе уже который год. Но для меня это был явственный бред, я взял геймпад от своей Sony PlayStation и оживил большой телевизор, стоявший на столе. Выбирать игру долго не пришлось, что может быть лучше Dark Souls поутру? Боль от похмелья и боль в геймплее – всё, что вам нужно, если вы крепки духом и решимости ничего не делать, как и раньше, как и всегда. Первый глоток кофе прибавил ясности мысли, второй настроил зрение, всё ещё немного плывшее после конской дозы спиртного, выпитого прошлой ночью, сигарету – в зубы.

Прошло около десяти минут, вот вроде бы и самые сложные игры современности, а когда проходишь их столько раз… мысли отправились в полёт.

***

Шли месяцы. Мэрия таки решилась и посносила к чертям все ларьки, очистив лицо моего города от россыпи уродливых прыщей, из центра даже исчезли крысы размером с собаку, отжиравшие свои бока на отбросах бесконечных шаурмячных. Интернет истерил, в свойственной ему манере, о уничтожении аутентичности и потери облика привычной столицы. Меня это веселило, не знаю, в каком городе жили те люди, которые это писали, явно не в том, где прошла вся моя жизнь. Придя под памятник Грибоедову, в место, где я провёл всю свою юность, я внезапно увидел площадь, такой, какой её задумывали – она оказалась красивой. Невдалеке от памятника Пушкину снесли ублюдскую стеклянную пирамиду, а вслед за ней и непонятные полумагазинчики – полубары, оказалось, там был вход в метро, о котором я даже не знал. Но всё хорошее жизнь всегда уравновешивает полным черпаком дерьма, так что на столь редкое явление, как благоразумие родных чиновников, город ответил сумасшедшей бабой, вышедшей погулять на улицу с отрезанной головой ребёнка. Шокированная этим человеколюбием зима пошла на убыль.

За моими окнами снег сбежал с мостовых того, что во времена задолго до моего рождения звалось Хитровкой, а залетающий в форточку с треснувшим стеклом воздух стал теплее.

Кстати об этом, проблемы с дыханием более-менее прошли, во всяком случае, каждодневное существование перестало полниться спорадическими попытками издохнуть прямо здесь и сейчас. Зиму и весну я провёл почти полностью в объятьях «света», мало видясь со своей «тёмной половиной», хотя, и она посещала меня, наполняя мою постель не только стонами, но и нежной внимательностью, не позволяющей мне утонуть в море наплывающего страха.

Минуты летели как-то по касательной, лишь слегка задевая меня. Визиты раз или два в неделю в отчий дом, где матушка ускоренно старела под надзором племяшки, оседали внутри мутным осадком готовности. Мне, ровно как и всем окружающим, было понятно, что уже скоро я перееду, освободив племянницу от цепей, висящих на её крыльях молодости, и у меня это не вызывало ни малейшей ноты отрицания. Моё обиталище обмелело – люди, обивавшие мои пороги, стесали зубы своего тусового оскала об моё безразличие. Оставались лишь самые верные или потерянные, и вот у них был траур – чёрные песнопения по ушедшей эпохе и крове, что столько значил для них… А у меня не был, я купался в болоте собственного безразличия, из которого выдернуть меня могли лишь касания любимых рук да предложение от друга: устроить литературный интернет-проект, что мы и воплотили в жизнь.

На излёте весны, когда один недальновидный мальчик решил половить покемонов в церкви, мы открыли «Мракографию» – паблик, собиравший в себе наши наработки по небольшим рассказам, разрезанным на маленькие куски для удобного потребления современным читателем. Всё лето я был занят тем, что причащался телами женщин, комплектовал посты, воскуривал то, что осуждается в нашей стране и ездил на фестивали. Пусть я делал это не так запойно как в двадцать два, но сложно делать что-либо, так же запойно, когда ты уже пару раз чуть не помер от собственного куража…

Лето стекало по небосводу, стремясь к своей окончательности, ветер задул с севера, и в воздухе стал нарождаться запах приближающейся осени, надувал ли он в голову дурные мысли, хрен его знает, но факт остался фактом – я вдрызг разругался с другом. Претензии, накопившиеся за время ведения совместного проекта, вылились в скандал во время одной из наших ночных пьяных прогулок. Нашпиговав друг друга словесными гениталиями, а по одарённости в этом занятии наш брат может оставить широкую общественность далеко за красивыми спинами, мы прекратили всяческое общение. В таком положении вещей и случился мой переезд, на который мне было плевать до самых последних дней. Общественные тризны по прощанию с моей берлогой оставляли меня холодным всё лето, но в последние вечера мерзкий червь сомнений пожирал меня изнутри. Так или иначе, выбором ситуация не располагала, и я отправился жить в дом, из которого ушёл в светлые времена своего семнадцатилетия.

Пришлось подыскать себе обычную человечачую работу, чтобы не огорчать мать видом безработного разгильдяя, непонятно откуда берущего деньги, да и должники мои, коими долгие годы полнилась столица, либо вернули долги, либо посваливали из нашей благодатной родины куда-то, где их ждала лучшая жизнь, и не было слышно моего ласкового голоса в телефонной трубке. Поскольку места в фирме, где я работал ранее, не было, а вопрос стоял ребром, пришлось прибегнуть к дауншифтингу и со всего размаху усесться в кучу навоза, которая зовётся техподдержкой. Техподдержкой крупного провайдера. Чтобы описать рабочую смену в этом аутсорсовом адском котле, представьте следующее: вы вынуждены тратить свою жизнь на то, чтобы максимально глупые и злые люди в момент острой фрустрации орали на вас матом на протяжении двенадцати часов, на что вы в свою очередь, должны отвечать максимально дружелюбно и решать задачи уровня отстающего третьеклассника.