Наконец, проехав почти через всю деревню, конь остановился у крайней хатки, за двором которой виднелась покосившаяся околица и начинался такой же густой кустарник, что и в начале деревни. Хатка эта, так же как и все увиденные Егором, была огорожена низеньким, но крепким плетнем. Белые её стены несли на себе следы гораздо более свежей покраски, чем все остальные хаты в деревне. Егор мог бы даже уверенно сказать, что красили её совершенно недавно. Двери хаты были плотно прикрыты, а окна, что уж совсем роскошно для такого случая, были застеклены мутными стеклышками, плотно пригнанными в частой решетке деревянной рамы. Хата, благодаря неуловимым признакам заботливого ухода, казалась вполне себе жилой, что ни как не вязалось с пустотой всей деревни. Впрочем, и здесь не видно было ни души.
Афанасий спрыгнул с козел и, подойдя к плетню, откинул жерди, загораживающие въезд во двор. Взяв коня по узду, он по-хозяйски завел его во двор и начал спокойно распрягать. Показав Егору на сруб колодца с высоким «журавлем», примостившийся во дворе почти у самого плетня, он отдал короткое распоряжение Егору:
– Коня напои.
Сам Афанасий неторопливо и заботливо распряг коня, после чего одобрительно похлопал его по крупу:
– Молодец, чертяка!
Егор, покрутив головой, увидел у крыльца небольшую бадейку, в которую и решил набрать воду для уставшего коня.
Вода в колодце была чистой и пахла такой свежестью, что Егор не удержался и отпил несколько глотков. От холода воды у него заломило зубы. В оставшуюся воду он бросил пучок сена, выдернув его из-под мешков, и стал поить коня. Конь пил неспешно – сухая трава мешала ему. Она, брошенная в бадью, кололась и не давала глубоко опустить морду в холодную воду.
Вытянув воду, конь поднял голову и фыркнул. Егор налил еще. Конь еще раз выпил все до дна. Только после третьего ведра конь, не допив, мотнул головой и отошел к кибитке, возле которой начал дергать траву, растущую прямо во дворе.
– Ну-ка слей умыться, – попросил Афанасий Егора.
Егор прямо из ведра лил воду на руки Афанасию, а тот, сняв рубаху, с видимым удовольствием мыл руки, пыльную шею и лицо. Он растирал холодной водой крепкому загорелому жилистому телу, пофыркивая от удовольствия. На загорелой коже Афанасия яркими пятнами выделялись уродливые белесые шрамы: один широкой полосой протянулся на правом плече, а второй звездой раскинулся на спине. Закончив умываться, Афанасий насухо обтерся чистым отрезом полотенца, которое загодя достал из своей дорожной сумки.
– Сам-то тоже умойся, а то пыльный весь – почти приказал Афанасий.
Он взял из рук Егора ведро и начал лить воду на подставленные Егором руки, после чего подал ему специально подготовленное полотенце.
– Пойдем в дом, – позвал заканчивающего обтирать полотенцем лицо Егора Афанасий.
Перевернул ведро на сруб, Афанасий шагнул в сторону дверей дома.
– А хозяин? – удивился Егор, не решаясь следовать примеру Афанасия.
– А хозяин скоро будет, – спокойно ответил Егору Афанасий и, дернув ручку, открыл дверь так, как будто он пришел к себе домой.
Делать было нечего и Егору пришлось идти за ним. Пройдя через небольшие сени, Егор вслед за Афанасием вошел в хату. Хата была чистой и довольно просторной. Слева, прямо напротив оконца, на крепком дубовом срубе стояла печь, которую, Егор мог поклясться, совершенно недавно белили. Справа, напротив дверей, в уголке стоял добротно сделанный из толстых широких досок деревянный стол с приставленными к нему такими же добротными скамьями.
Афанасий по-хозяйски бросил на скамью свою дорожную сумку и, отдернув занавесь, заглянул в устье печи.
– Ну вот мы и с обедом! – радостно проговорил он.
Взяв стоявший у печи ухват, Афанасий вытянул им из глубины печи корчажку, прикрытую сковородой. Ловко поставив корчажку на стол, он убрал ухват обратно к печи, после чего уселся на скамью у стола. Затем, вынув из своей сумки каравай ржаного хлеба и нож, Афанасий ловко отрезал от каравая пару толстых ломтей. Проделав это, он так же аккуратно убрал нож в ножны, после чего, убрав нож в сумку, вынул оттуда две деревянные ложки.
– Чего сидишь? Приступай! – обратился Афанасий к Егору.
Обтерев ложку полотенцем, Афанасий аккуратно снял сковороду с корчажки, после чего зачерпнул из корчажки находившееся в ней варево. Егор, уже уставший удивляться, не стал дожидаться повторного приглашения и взял вторую ложку. Следуя примеру Афанасия, он то же тщательно вытер ложку полотенцем и, взяв ломоть хлеба, зачерпнул из корчажки душистого варева.
Содержимое корчажки, состоявшее из каких-то круп и небольших кусков мяса, чем-то напоминало кулеш, но было несколько гуще, доходя в своей консистенции почти до состояния каши. Оно было еще теплым и явно было сварено накануне.
Афанасий, который за все время трапезы не обронил ни слова, спокойно убирал из корчажки ложку за ложкой, периодически закусывая хлебом. Егор, проголодавшийся от долгой дороги, не отставал. Гости уже очистили половину корчажки, а хозяин все не появлялся.
– Спасибо бы хозяину сказать. Обед вкусный, да без хозяина грустно, – попытался пошутить Егор, дожевывая остатки хлеба и вытирая ложку.
Афанасий молча, словно и не слыша Егора, то же бросил в рот остатки куска хлеба и начал обтирать свою ложку.
– А скоро ли хозяин будет? – еще раз попытался завести разговор Егор.
– Соскучился, что ли? – криво улыбнулся Афанасий.
– Да как-то не по-людски получается, – начал оправдываться Егор. – Мы тут трапезничаем, а хозяин и не знает.
– Не твоя печаль, – несколько грубовато ответил Афанасий и, видимо смягчившись, тут же добавил: – Сыт хоть?
– Спасибо, сыт, – коротко ответил Егор.
Афанасий молча убрал в свою сумку ложки, снова накрыл корчажку сковородой и отправил её ухватом обратно вглубь печи. Егор же, уже не зная, что и сказать, замолчал, подумав про себя, что попал он, вероятно, из огня да в полымя.
Тем временем Афанасий, убрав свои вещи в сумку, вышел с ней из хаты, махнув Егору рукой, что бы тот следовал за ним. Уже во дворе Афанасий, спрятав сумку под облучок, спокойно, все так же по-хозяйски, пошел в сарай, пристроенный у хаты, еще раз перед этим махнув Егору, что бы тот и здесь шел за ним.
В сарае Афанасий взял стоявший в углу топор и, передавая его Егору, сказал:
– Пойди за дом. Там банька. Наколи пару полешек помельче, да баньку затопи. Полешки в дровянике возьми. Он там же, рядом с баней. Да воды натаскай из колодца. Ведра в бане возьмешь. Огниво вот еще возьми.
Выдав указания и вручив Егору мешочек с огнивом, Афанасий спокойно вышел из сарая, явно не сомневаясь в том, что все его поручения будут безоговорочно выполнены. Егор покрутил в руках топор и, продолжая путаться в своих мыслях относительно происходящего, пошел выполнять полученные от Афанасия распоряжения.
За домом действительно стояла небольшая банька, вросшая в землю. Почти за самой баней начинался плетень. За плетнем начинался спуск к подошве холма, на котором раскинулась деревня. А вот дальше, у самой подошвы холма, широко, насколько только мог охватить взор, раскинулось болото. Покрытое травой и мхом, с редкими низкими кустами, оно создавало обманчивое впечатление, что это зеленый луг, если бы не темные прогалины, в которых тускло поблескивала темная болотная вода. Судя по тому, как широко раскинулось болото, дальше за селом дороги явно не было. Зачем Афанасий заехал в эту непонятную запустелую деревню и куда дальше собирался держать путь? Вопросы в голове у Егора крутились с бешеной скоростью, но ни на один из них ответа пока не было.
Насмотревшись вдоволь на расстилавшееся перед ним болото, Егор решил продолжить начатое и заняться растопкой бани. Он поставил топор у стены, после чего направился в баню за ведрами. Согнувшись в три погибели, Егор кое-как протиснулся в небольшую низенькую дверцу бани и, приглядевшись в сумраке, увидел два стоящих у стены деревянных ведра. Рядом с ними стояла кадка для воды. Тут же стояла небольшая посеревшая от времени скамья. У противоположной стены был сооружен полок, довольно широкий и, вероятно, удобный. С краю примостилась небольшая печь-каменка. Все это освещали тусклые лучи света, с трудом пробивающегося через такое небольшое оконце, которое и оконцем-то назвать было трудно – скорее это была дыра в стене, так как прорублена она была прямо через одно из бревен стены без всякой рамы или намеков на неё.
