— Поди сюда, мой мальчик. Мы давно с тобою не болтали.

Чарли подошел к отцу. Глаза у мальчика были печальные, он весь съежился и выглядел маленьким и жалким.

Лицо отца омрачилось. Он вздохнул и залпом опрокинул стакан.

— Сын мой, тебе досталась на долю тяжелая жизнь: ни товарищей, ни веселья, вечная работа и забота. Что делать, Чарли! Тебе известно мое положение. Я не много мог сделать для тебя. Но все, что я мог, я сделал.

— Папа, — неожиданно сказал Чарли, — возьми меня с фабрики. Отдай меня в школу, папа!

Голос его звучал робко и дрожал от волнения. Слезы душили мальчика. Отец слушал внимательно и глядел на него удивленно. Чарли говорил все громче и громче. Говорил долго, горячо, убедительно. Совсем как большой. Он рассказал отцу, как ему тяжело жилось. Как холодно, сыро и темно было в подвале на фабрике. Как там пищали и бегали огромные крысы. Как трудно было ему работать. Как он там заболел и валялся в судорогах. Рассказал, что вечно голодает. Он еще маленький и не умеет управиться с деньгами. Он часто их тратит зря и потом ему нечего есть. Он совсем один, за всеми другими детьми кто-нибудь да смотрит, за ним никто. Другие дети учатся и ходят в школу. Из них выйдут ученые, образованные люди. Из него ничего не выйдет. Он вырастет дураком. Сын умолял отца отдать его в школу. Учиться его самое большое, самое горячее, единственное желание. Он будет учиться лучше всех и каждый год получать награды. И потом, когда вырастет, будет зарабатывать много денег и возьмет отца из тюрьмы.

— Отдай меня в школу, папа!

В первый раз сын так откровенно говорил с отцом. Диккенс, конечно, догадывался, что мальчику жилось нелегко, но мало и редко об этом думал. Такой уж беспечный был человек. Привык, что мальчик приходил в тюрьму веселый и никогда не жаловался.

— В первый раз слышу, — сказал он, глядя на него удивленными, большими глазами. Сын стоял перед отцом, дрожа от волнения.

— Что ты говоришь, мой мальчик? Тебе так плохо живется? Ты хотел бы поступить в школу? За чем же дело стало? Не огорчайся. Ты поступишь, говорю тебе, ты поступишь в школу!

Он встал и выпрямился во весь рост.

— Я отдам тебе последнее, заложу все свои лохмотья. Мне ничего не нужно, уверяю тебя, что мне ничего не нужно. Конечно, тебя необходимо убрать с фабрики. Мальчик с твоими необыкновенными способностями не должен работать на фабрике. Ты должен учиться. Ты непременно поступишь в школу.

— Не говори ему пустяков, Джон! — раздался вдруг голос матери. Она незаметно вошла в камеру и слышала конец их разговора. — На какие же это средства он будет учиться? Мы и так еле сводим концы с концами. Прямо счастье, что Лэмерт устроил его на фабрике. Там из него хоть дельный человек выйдет. А так он совсем пропадет. Ни за что не позволю взять его с фабрики! Нет, это невозможно, Джон. Уж как тебе угодно. Ты знаешь, я всегда все делала по-твоему — и вот теперь мы дошли до полного разорения. Ты хочешь еще и мальчика погубить! Нет, нет, я этого не допущу!

Отец и мать долго спорили. Отец повторял слова мальчика, говорил, что он мал и не может жить один, что он слаб и не в силах работать на фабрике. Мать сердилась, попрекала отца, плакала. Наконец, отец устал спорить и уступил матери. Решено было, что Чарли по-прежнему будет работать на фабрике, но его возьмут от этой злой старухи Ройлэнс. Она совсем не смотрит за мальчиком. Надо его устроить у каких-нибудь добрых, хороших людей, поближе к тюрьме. Пусть будет у родителей на глазах.

Тут пришла маленькая служанка. Она обрадовалась, узнав, что Чарли возьмут от старухи Ройлэнс. Она знает, где его можно устроить. У нее есть знакомая семья по соседству, ей дают там иногда шитье на дом. Ее знакомые живут близко от тюрьмы и сдают маленькую комнатку. Совсем дешево. Очень добрые и хорошие люди. Чарли будет у них жить и каждый день сможет приходить в тюрьму. Обедать ему, конечно, придется на фабрике. Ходить сюда слишком далеко. Но он каждое утро сможет завтракать в тюрьме со всеми. Он больше не будет один.

Чарли утешали и уговаривали. Но он угрюмо молчал. За обедом почти не ел и рано собрался домой. Отец пошел проводить его к воротам.

В нижней галерее было тихо и пусто. В эти часы арестанты сидят по своим камерам. Отцу не хотелось отпускать сына. Он тяжело опустил руку на его плечо и ходил с ним взад и вперед по галерее.

Отец был печален. Он говорил, что трудно ладить с женщинами. Будь его воля, он взял бы Чарли с фабрики. Чарли учился бы в школе. Он отдал бы сыну последнее.

— Не все ли равно, есть мне или умирать с голоду! Не все ли равно, сегодня, через неделю, через год оборвется моя жалкая жизнь! Кому я нужен? Жалкий арестант, дряхлая, никуда негодная тварь!

— Папа, папа! Не говори так, папа!

— Чарли, — продолжал отец подавленным голосом, — ты не помнишь меня молодым, ты бы не поверил, что видишь теперь того же самого человека. Ты бы сказал, то был мой отец, а этот в тюрьме, за решеткой, другой человек… Я был молод, я был красив, я много работал и много зарабатывал, мой сын! Люди завидовали мне!

— Папа, дорогой! — Чарли крепко прижался к отцу.

— Жаль, что не сохранился мой портрет. Ты бы видел, каким я был, ты гордился бы мною. А теперь ты можешь смеяться надо мной. Смейся, смейся. Отвернись от меня! Не слушай меня, красней за твоего отца, презирай отца, презирай, Чарли! Я сам презираю себя. Я упал так низко, что вынесу и это.

— Папа, папа, — говорил Чарли, прижимая к себе его руки. — Не говори так… ведь ты не один… Я ведь тут с тобой… Я тут, папа!

— И все-таки меня даже здесь уважают. Даже здесь. Спроси, кого больше всех уважают в тюрьме? Назовут твоего отца. Спроси, с кем всегда вежливы, над кем никогда не смеются? Назовут твоего отца. Спроси, кого будут больше всех жалеть, когда он умрет с горя в этих стенах? Назовут твоего отца. Что же это значит, Чарли? Неужели мой сын будет презирать меня? Неужели обвинит меня, когда вырастет? Когда я умру, ты меня даже не пожалеешь, никогда не будешь вспоминать!..

Он низко опустил голову и заплакал. Потом поцеловал мальчика: — бедный мальчик, такой умный и добрый. Как бы этот мальчик любил его, если бы знал прежде. Как бы гордился своим отцом. Они вместе поехали бы кататься в экипаже… Все уступали бы им дорогу и завидовали…

Сын с удивлением посмотрел на отца. «Бедный папа — подумал он. — Столько горя натерпелся в жизни, а совсем как маленький. Все какие-то пустяки на уме. Я ему говорю, что мне нужно учиться, а он толкует про катанье и экипажи. И зачем он жалуется на маму? Будь он сам другой, мама не стала бы с ним спорить, она бы его послушалась и сделала бы так, как он хочет».

Мальчику стало ясно, что он напрасно говорил с отцом и что отец ему не поможет. Теперь он узнал это наверное. Но он не сердился на отца. Он его утешал и уговаривал, словно старший младшего. Уверял, что никогда больше не будет его огорчать. — Теперь, когда ты сидишь в тюрьме, я люблю тебя еще больше, чем прежде. Я всегда буду любить тебя, папа!

Отец успокоился и поцеловал сына.

— Ну, ступай домой, мой мальчик! Ступай домой.

С этого дня Чарли стал какой-то другой. Сразу стал старше. Он сдержал свое слово и никогда больше не жаловался отцу. Он жалел и любил его по-прежнему, но боялся огорчать. Да и к чему жаловаться? Отец не пойдет против воли матери. О матери Чарли думал с гневом. Он не мог забыть, что она заставила его работать на фабрике. Этого он ей никогда не простит, не может простить, не должен прощать! Семья стала ему точно чужой. С Фанни он тоже дружил меньше. У нее было много подруг, она жила своей веселой жизнью, непохожей на жизнь брата.

На новой квартире Чарли понравилось; маленькая комната на чердаке была светлая и веселая. Хозяйка сама каждый день ее убирала, приносила мальчику воду для умыванья и заботливо стлала ему постель. В комнате стоял пузатый комод, а над ним висело зеркальце в золоченой раме. У окна мягкое, удобное кресло. Комната выходила во двор. Во дворе росло большое дерево.