Чаще всего среди членов королевской семьи новые наряды заказывает старая королева, она же и главная покровительница Приска. При возникновении нужды, Флавий сообщает своим помощникам, те в свою очередь сообщают своим, и так приказ передается по цепи, пока не окажется в самом низу иерархии дворовых. Тогда какой-нибудь несчастный слуга, ниже которого во дворце попросту нет и которому поэтому дело не на кого свалить, наслушавшись жутких историй о Приске и его ателье, отправляется к портному на негнущихся ногах. Этот слуга из ателье благополучно не возвращается и спустя несколько дней к Приску отсылают нового. Так продолжается, пока сообщение не доставят по адресу, а приказ не будет исполнен, или пока не исчерпаются слуги, чего произойти не может в виду их обилия. Вопросов Приску никто не задает, - благородные в ателье не исчезают. На смену исчезнувшим слугам приходят новые, а от простолюдинов, желающих служить при дворе, во все времена отбоя нет. Таким образом, поддерживается давным-давно сложившийся баланс тонкой и чувствительной к малейшим новшествам схемы дворового мироустройства, благодаря которой карманы некоторых людей наполняются деньгами, а в семьях бедняков сокращается количество голодных ртов. Что до ателье, то оно пускай размером и небольшое, но потеряться среди здешнего разнообразия проще некуда, - проще, чем, к примеру, чужестранцу потеряться при первом посещении столицы Фэйр, и оттого опасно входить в ателье в одиночку, без приглашения со стороны хозяина.
Прогуливаясь по коридорам дворца, Люций шагал нарочито размашисто, потому что любил слушать звонкое щелканье своих каблуков по мраморным плитам пола. В большинстве помещений дворца акустика превосходная, и в коридоре, где расположен вход в ателье, тоже, но только не в самом ателье. Всякий раз открывая дверь, Люций делал паузу в бесконечной череде своих размышлений, заносил ногу над порогом и медленно опускал ее по другую его сторону. Несмотря на то, что ткань, устилающая пол ателье, была тонкой и физически настолько поглотить звук не была способна, внутри ателье звуки шагов полностью стихали, а голоса звучали плоско.
Вот и теперь, входя, король слегка замедлился, на краткий миг весь обратился в слух, и только когда нога его коснулась пола по ту сторону порога, а он привычно не услышал ничего, Люций обреченно вздохнул и вступил в темноту. Она, темнота, на ощупь была такой же мягкой, как и все в ателье, а еще холодной и липкой. Неприятная темнота, не всем людям такая темнота придется по нраву, Люций же ненавидел темноту всеми фибрами души и в любой ее разновидности.
Где-то в помещениях ателье раньше, еще до переезда сюда Приска, был камин. Он и сейчас где-то там находится, погребенный под всем этим тряпьем, что новый хозяин понавесил, но так как портной пламени вблизи себя не терпит, камин вот уже много лет не разжигали. Камин - это еще что, у Приска в обиходе ни люстр, ни канделябров, ни подсвечников не имелось - он жил и работал в кромешной темноте, но надо сказать, на качестве работы кутюрье эксцентричные условия его существования никак не сказывались. А во всем прочем Приск был паинькой - образцовым, так сказать, жильцом. Он не курил, не пил, не заводил романов. Он перерос давно все эти человеческие слабости, но и во времена своей молодости, отнюдь не бурной, не был на них падок. Даже Флавий, мужчина не первой свежести, порой уходил в запой, и Флавию его слабость прощалась (в основном из-за того, что и в нетрезвом состоянии главный камердинер был профессионалом каких поискать), но никогда не Приск, всегда трезвый и в одном единственном присущем ему настроении, непохожий на живого человека.
Очутившись внутри, король осмотрелся, отлично зная, впрочем, что осмотр ни к чему не приведет. Затем он, помня о специфике места, плотно затворил за собой дверь. Стал, привалившись спиной к закрытому проему, ожидая пока глаза пообвыкнуться. Темнота внутри была настолько плотной и беспросветной, что и пять минут спустя расположение предметов в комнате оставалось для Люция загадкой. Востря глазами по окружению, напрягая их до предела, король добился лишь головной боли. Максимум, что он сумел различить, - это примерные очертания ближайших к нему предметов. Деревянная мебель, в отличии от источников света, в ателье водилась. Была она, как и все прочее здесь, обита тканью. Проживай здесь слепой, что разом бы объяснило львиную долю странностей места и его хозяина, мягкая обивка мебели не составляла бы никакой загадки. Но штука в том, что Приск при том, что жил в темноте и не бывал почти на свету, отлично ориентировался в пространстве и даже как бы видел, но по-своему. Иначе никак не объяснить то, как ловко он перемещался по захламленным пространствам комнат.
В лучших традициях Икария Приск являлся посетителям внезапно. Его стандарты по вопросу неожиданных явлений были не менее, а то и более высоки, чем у первого советника, если таковые у последнего вообще имелись. Все же в случае с Икарием неожиданные явления были частью его натуры, в случае же с Приском имели место метод и осознанное развитие соответствующих качеств. Приближенные к Приску люди знали, что портной живет по строгому режиму. Все его существование, таким образом, каждый этап ежедневной рутины был выверен с точностью до минуты. Приск не делал больше необходимого, даже когда сам этого хотел. Он не делал дозволенного, но необязательного без крайней на то нужды, он никогда не просил больше нужного ему, чтобы работать. Никогда не заламывал цену за свои услуги и не менял ее, как бы не менялись условия рынка. Приск был аскетом, насколько может быть аскетом кутюрье.
В то время суток, когда Люций явился в ателье, Приск принимал посетителей. И хотя Люций знал распорядок дня портного и знал, чего от него следует ждать, он в очередной раз прозевал явления Приска, а Приск не пожелал пощадить сердце и нервы короля, в мягкой форме возвестив о себе.
- Ваше величество? Ну наконец-то... Должен вам признаться, моя мерная лента уж вся свернулась, ожидая вас, - прошептал королю на ухо Приск, безо всяких прелюдий и приветствий. Перепуганный Люций, резко обернувшись, потерял равновесие и едва не упал. Он почему-то вдруг оказался посредине комнаты, хотя совсем не помнил свой путь сюда. И даже более того, совершенно точно помнил, что никуда от двери не отходил. Подобные фортели иногда выкидывали в ателье Приска пространство и время. Не известно только был ли в них замешан сам портной, или же это место так играло с посетителями?
Никто и никогда не видел лица Приска, а если учесть, что в ателье не было ни одного зеркала, можно предположить, что и Приск уже очень и очень долго не видел своего лица. Но и без лица, то немногое, что удавалось рассмотреть посетителям становилось потом предметами пылких споров, не в связи с чем-то аномальным во внешности кутюрье, хоть и без этого не обошлось, но в первую очередь, по причине того, что описания отдельных черт его сложения разнились от случая к случаю. Для одних Приск был высоким и худым мужчиной, с разной степенью выраженности высоты и худобы, для других, напротив, - низким, но широким толстяком. Голос его, как и комплекция, постоянно менялся. В рассказах клиентов он то пел высоким, почти что фальцетом, то громыхал во всю бездну низами. Вместе с голосом у портного нередко менялась и манера речи, а также наиболее часто употребляемые Приском слова и выражения. Порой в словесности своей, а особенно, когда что-то не ладилось в рабочем процессе, он допускал отборнейшую ругань и, надо сказать, даже у такого, казалось бы, видного мастера как Приск в работе издержки случались. Впрочем, случались они крайне редко и чаще всего виноваты в тех издержках были именно клиенты, имевшие обыкновение утаивать от портного свои правдивые размеры, делая заказы через посредников. В большинстве же случаев говорил Приск нежно, тщательно подбирал выражения, и в речи своей не был лишен изящества, присущего поэтам или другим художникам.
