- Ага, справлялся по теме. Смотри: мы в перерывах от сетования на судьбу-злодейку занимаемся в основном тем, что раскалываем глыбы угля, так?

  - Так...

  - Измельченную породу грузим в ведра, а затем все это сбрасывают в глотку во-о-он тому чудовищу старожилы, правильно говорю?

  - Правильно...

  - Потом, то, что прошло мимо нее, забрасывают лопатами вдогонку за основной массой, но это уже не важно. Стало быть, мы и так при деле, - располагаем всем необходимым для осуществления задуманного мною плана. Что требуется - это спрятать одну большую необработанную глыбу под россыпью угля положенного размера, и никто не заподозрит подмену.

  - Ну не знаю... А ты уверен?

  - Конечно, уверен, - Рори махнул рукой на обуглившихся скелетов, ожидающих перед часами, - эта ветошь и себя давно не помнит; с чего ты взял, что разницу заметит, когда ничего вокруг не менялось веками?

  - Ты прав...

  - Да брось, когда я тебя подводил? - спросил Рори, и не давая опомнится, добавил, - все понял?

  Мямля кивнул.

  - Отлично, тогда приступаем! - дал отмашку Рори, поднимая кирку.

  Глава II

  В ту ночь пробуждение лорда Мортимера было сопряжено с рядом обстоятельств, которые он не привык испытывать и потому никак не мог знать, что его подданные, не принадлежащие к благородному сословию, имеют обыкновение называть эти обстоятельства - "неудобствами".

  Пробудившись, лорд долго лежал на роскошной кровати под балдахином, шелков которого не видел из-за ледяной корки, покрывающей веки. Силился открыть глаза, но не мог этого сделать, и не понимал, что происходит, а оттого приходил в ярость.

  Его члены в ту ночь были мертвее обыкновенного, что заставило владыку Холлбрука вспомнить о неизбежном финале - выгорании рано или поздно ожидавшем его, равно как и любого неупокоенного. Такой ход мыслей не понравился лорду Мортимеру и взбудоражил его еще сильнее.

   - Фердинант! - кричал Мортимер истошно, а летучие мыши, размером с откормленного ягненка, испуганно ворошили крыльями и перебирались с места на место, стуча внушающими страх коготками по отвесному карнизу. - Фердинант! - вопил лорд, а эхо его голоса, проскользнув через щель закрытой двери, разносилось по коридорам и помещениям Хельмрокского замка. - Фердинант! - кричал Мортимер, пока старый слуга, сгорбившись и прихрамывая, пробирался к покоям лорда через горы мусора и вышедшей из строя мебели, захламляющие пространства коридоров в восточном крыле замка.

  Дрожащие пальцы Фердинанта непрестанно перебирали ключи, словно четки, а из пересохших губ его то и дело вырывался пар. Старый и верный слуга не был мертв, ибо лорд Мортимер не терпел общества других неупокоенных подле себя.

  Годы шли, и увядающее тело все чаще подводило Фердинанта, - вот и теперь: остановившись перед дверью дворецкий силился вставить ключ в замочную скважину, но тот никак не хотел попадать в нужное место. К тому моменту, как ключ проскользнул в отверстие, из горла лорда доносились только слабые стоны, отдаленно напоминающие связную речь.

  Очутившись в спальне, Фердинант первым делом закрыл окно, сквозь распахнутые створки которого ветер заносил в помещение холод улицы. А там и правда было холодно, и несмотря на то, что холод - неотъемлемое обстоятельство, сопутствующее жизни в Хельмроке, такого мороза, как теперь, здесь не случалось уже давно.

  Закончив с окном, Фердинант подбежал к столу и принялся суетливо рыться в завалах писем. Так уж вышло, что в привычке лорда было ведение длинных и пространных бесед с самим собой. Смысловая нагрузка таких писем сводилась к минимуму, а состояли они по большей части из восхвалений себя любимого, порицаний всех остальных и витиеватых бравад. В письмах лорд Мортимер также был склонен обсуждать личность короля Фэйр, своего сюзерена. При том, что имени нынешнего короля лорд не помнил, а должного обращения к особе выше себя по статусу намеренно избегал - все это обезличивало неизвестного, над деяниями которого так сокрушался лорд, тем самым лишая писем ценности как компромата со стороны возможных недоброжелателей. Также безопасности правления лорда здорово способствовали регулярные казни людей, заклейменных предателями, их тела после смерти вывешивались на всеобщее обозрение в клетях вдоль стен Хельмрока, где бедняги проводили свое посмертие.

  Спустя несколько минут напряженных поисков Фердинант изъял наконец искомое - перочинный нож, завалившийся внутрь конверта; ножом слуга разделил смерзшиеся веки лорда, так что тот прозрел. К сожалению, на рассудке Мортимера это чудесное прозрение никак не отразилось, и он продолжил отчаянно хрипеть, оторопело уставившись на дворецкого.

  Лорд силился поднять руку, но она слишком обледенела за день сна под открытым окном, а глинтвейн, текущий в жилах Мортимера, - от холода застыл, превратившись в стуженое вино. Изморозь покрывала шторы, занавески и стены комнаты. Те же из летучих мышей, что не выскользнули в дверь по причине великой отожранности - такой, что и нелетучие они теперь мыши вовсе - вяло попискивали в негодовании, валяясь вдоль стен гроздьями.

  - Я сейчас, мой лорд! Я сейчас! - пролепетал испуганный Фердинант и побежал за дровами.

  Глава III

  - Нет, право же, это сущее безобразие! - гневно сказал лорд, когда в его комнате наступила оттепель. Он сидел теперь в кресле перед разожженным камином и в задумчивости водил бокал из стороны в сторону, помешивая его содержимое. У ног лорда лежали нелетучие мыши, некоторые из них расположились ближе к очагу, иные же - терлись о чулки хозяина, марая ткань ворсом. У питомцев не было имен, но хотя сам Мортимер ни за что бы этого не признал - он был к ним до того привязан, что, верно, не сумел бы продолжать существовать, лишившись своих "шерстяных мешков". К сожалению, на жену любовь лорда не распространялась - и спустя несколько веков брака владыка, будучи не в силах более сносить общество супруги, замуровал бедняжку заживо в западном крыле; ее стенания и по сей день доносятся оттуда.