На коленях лорда лежал любимец - наиболее толстый и отожранный мышь - он время от времени вяло потягивался, лениво вороша бесполезными крыльями, и прижимал уши к голове после каждой вспышки негодования лорда.
- Что они себе позволяют!? - кричал лорд в моменты помутнения, сотрясая воздух длинными руками и вращая глазными яблоками на выкате. Его вертикальные зрачки то сужались, то расширялись, в них отражалось и пылало пламя камина, прибавляя сходства с глазами дракона. Из-за особенностей освещения острые аристократические черты лица лорда, озаренные пляской огня, приобретали зловещий оттенок. Они, впрочем, не подобрели бы, даже окажись лорд в детском приюте среди милых сироток, ибо лицо Мортимера было таким же каменным и беспристрастным, как и его сердце, терзаемое сейчас мукой невозможности казни виновника.
- А кстати, кто они? - спросил вдруг лорд вполне осмысленно и спокойно, отдышавшись после очередного припадка. - Кто виновен?
Фердинант вздрогнул и едва не уронил серебряный поднос с бутылкой молодого красного, когда Мортимер обратился к нему. Он теперь сидел, склонив голову на бок, и привычно глядя не на слугу, но как бы сквозь него - в условную точку за дворецким. Владыка так на всех смотрел, кто ниже него в иерархии, а тех немногих, кто выше - принимать не любил и делал это редко, лишь в случае крайней нужды. Благо, прочие лорды, да и сам король (кто бы там сейчас не правил Фэйр) сторонились Мортимера в силу множества причин. И если жесткость для наместника - это скорее вынужденная мера, нежели порок, то жестокость, которую лорд проявлял по отношению ко всем без исключения преступникам, не делая поправку ни на пол, ни на возраст, внушала страх в сердца подданных, и даже тех, кому опасность расправы со стороны Мортимера не угрожала - то есть жителей остальных регионов королевства.
Помешательство лорда имело многочисленные аналоги в истории не только Фэйр, но и других мировых государств. "Охота на ведьм" - его распространенное название, но вопреки ему, страдали от издержек правления лорда далеко не ведьмы - создания достаточно хитрые, сведущие и изворотливые, дабы не только не попасться, но даже извлечь выгоду из, казалось бы, безвыходного положения, - страдали простые граждане и даже смерть в Холлбруке от страданий не освобождала. А муки длились очень долго и личность часто распадалась раньше, чем догорала неупокоенная душа.
- По всей видимости, мой лорд... - начал Фердинант, съежившись так, будто дразнил льва, находясь при этом по неправильную сторону вольера, - По всей видимости "Это" снова произошло...
- "Это"? - озадаченно переспросил Мортимер, его точеные брови недоуменно сложились домиком, - "Это"... - Ах, "Это"! - по мере того, как к лорду приходило понимание, его вид становился все более свирепым. Теперь Мортимер и правда напоминал дикого зверя: льва, или другую большую кошку. Его черная грива вздыбилась, а желтые ногти на гибких тонких пальцах, напоминающих паучьи лапки, удлинились и заострились кончиками, превратившись в полноценные когти.
Смахнув рукой мыша с колен, на что тот лишь жалобно вякнул, лорд поднялся и решительно пошел на Фердинанта, - слуга поспешно уступил ему дорогу. К его счастью, Мортимер не был настроен на кару гонца, принесшего плохую весть, и пройдя мимо оторопелого дворецкого, исчез в дверном проеме. Почти сразу же комнату покинул и бедный Фердинант, который, не имея права разгрузить поднос без разрешения хозяина, был вынужден всюду с ним таскаться, что приводило к забавным курьезам, в особенности, когда Мортимер, в очередной раз погрузившись в раздумья, забывал о собственных приказах. Что примечательно, когда кто-то их не выполнял в его присутствии, лорд тут же об этом вспоминал и наказывал лентяя со всей строгостью. Только природная расторопность и опыт множества десятилетий в услужении позволяли Фердинанту не пасть лицом в грязь во всех смыслах.
Высокая и тощая фигура Мортимера бесшумно скользила коридорами, а за ней неотступно и по пятам следовал несчастный дворецкий, непоспевающий, страдающий от одышки и вынужденный глотать пыль вперемешку со спорами черной плесени, растущей внутри стен. И стоило Фердинанту миновать поворот, выйдя в новый коридор, как бархатная накидка лорда уже исчезала за следующим поворотом, дразнясь ярко-алыми полами.
Спустя множество залов и лестниц дворецкий вышел в холл - крупнейшее помещение замка. Сейчас сквозь прорехи в дырявой кровле вниз падал снег - дело в разгар лета небывалое даже для Холлбрука, где три из четырех сезонов - осенняя депрессия разной степени тяжести, а четвертый - зима - до которой еще далеко. Вдоль стен расположились ветхие строительные леса, где-то накрытые брезентом, а где-то и толстым слоем пыли. Некогда устойчивые теперь взбираться на них было чревато гибелью под завалами - обладая тем же темпераментом, что и хозяин, Хельмрокский замок яро защищал исконный облик, противясь переменам.
Безупречно ухоженные туфли слуги непроизвольно выстукивали чечетку на каменных ступенях. Здешние лестницы явно не были построены с расчетом под нужды пожилых людей, и всякий раз, спускаясь вниз, престарелый дворецкий вынуждено прибегал к помощи поручней.
Красная ковровая дорожка, некогда устилающая лестницу, была давным-давно съедена молью - ее особой разновидностью, зародившейся в здешних гардеробах и платяных шкафах, на что регулярно жаловались скелеты, также обитающие там. Изначально Фердинант покрывал их из жалости, не докладывая лорду. Спустя некоторое время слух о сердобольности дворецкого вышел за пределы этих стен, и как результат молвы: к настоящему моменту все шкафы замка, помимо шкафа самого Мортимера, а также шкафов западного крыла были населены неупокоенными бродягами.
Фигура лорда застыла в неподвижности у главного входа в замок. В последнее время Мортимеру нередко доводилось впадать в кататонию - некий ступор, когда тело дубеет, а разум выходит за его пределы и бродит где-то, да так, что по возращению обратно ничего из своих странствий не выносит. Однажды некто из сословия слуг, пока еще в замке они содержались, расхрабрился дотронуться до лорда, чтобы впечатлить девушку, тоже из прислуги. Лишившись руки, бедняга спился, а девушки на него больше не смотрят, зато узнал, что на ощупь кожа лорда идентична поверхности свечи. Со времени того инцидента слуг в Хельмрокском замке не держали, только верного и безукоризненного Фердинанта Мортимер оставил из соображений приличия и личной привязанности, в силе своей сравнимой с привязанностью к мышам.
Приблизившись к лорду, дворецкий неуверенно помахал дрожащей ладонью перед его остекленевшим взглядом. Лицо Мортимера ничего не выражало, что, впрочем, для лорда было характерно, а вот слюна, вытекающая из правого уголка его рта, - была явно не к добру. По всему выходило, что следует позвать Ганса - придворного лекаря и просто умного человека - только вот он с некоторых пор избегал общества лорда, поселившись в тайных помещениях и проходах, которые здесь встречались повсеместно. Их общая площадь равнялась площади помещений замка, обозначенных на плане, который Мортимер никому не показывал (даже самому себе), а то и превосходила ее, если учитывать подземелье и многочисленные тоннели, уводящие за пределы замка, в частности - в Нижний город.
