Талант у нынешнего государя несомненно имелся: явно выраженный к живописи, в меньшей степени - к музыке. К сожалению, ни достижения в живописи, ни в музыке не учитываются, когда речь заходит о вечной памяти и уважении.
Столица Фэйр полна причудливых строений, архитектура которых зачастую совершенно ни на что не похожа. Одни здания пугают, другие - впечатляют, ну а третьи - не вызывают ровным счетом никаких эмоций, помимо отвращения, или что еще хуже - искренней жалости к потугам создателя.
Всю сознательную жизнь король терялся в тени своего отца, построившего не одно памятное строение, но великое их множество, - человека большого таланта, ума и трудоспособности, но маленькой души и черствого сердца. Так получилось, что в маленькой душе отца не нашлось места для сына или жены, он и завел-то их только по необходимости оставить наследника и по политической нужде.
Старый монарх при жизни был желчным, от желчи и умер. Он был приверженцем радикального материализма, оградился от магии и чудес, не верил даже собственным глазам, попросту не имел чем верить, чего уж говорить о вере в сына и его способности. Вместо того, чтобы воспитать достойную себе замену и оказать чаду всяческую поддержку, как сделал бы хороший отец, старый король, обнаружив, что таланта к зодчеству у мальчика нет, отмахнулся от сына, вверив того многочисленным учителям. Он содержал мальчика, но и близко не был ему отцом, и даже на смертном одре, преисполнившись ненависти и зависти к живым и здоровым, он подозвал его к себе не напутствия ради, но для того, чтобы излить последнюю порцию яда в его уши.
Через всю свою жизнь король пронес то последнее воспоминание об отце, - жизнь безбедную и лишенную внешних тягот, но полную сомнений и внутренних противоречий. Когда же пришло время - наступила пора взойти на престол - принц не был готов, но был истощен и духовно подорван. На коронации он увидел множество лиц из знати, смотрящих на него и, как ему казалось, чего-то от него ожидающих. Часть из них была ему знакома, о части он знал лишь понаслышке, многих лиц не знал вовсе. Некоторые улыбались искренне, улыбки других таили злобу, но глубже зависти и улыбок был неподъемный груз обязательств, на которые вынужденно обрекал себя. Это бремя воплотилось для него в весе тяжелой короны, что легла на его каштановые кудри, подминая неприкаянные вихри, - короны, на сколь великолепной и притягательной для личностей сильных и властных, на столь же и отталкивающей слабых и неуверенных в себе людей.
Во снах и наяву, когда оставался наедине с собой, он видел мумию, что некогда была его отцом, чувствовал черные ее пальцы, с неожиданной силой обхватившие его запястье, и тонул в колодцах глаз умирающего. Он помнил все до мельчайших подробностей, - помнил запахи в комнате больного, видел скомканную простынь, одеяло в пятнах, пылинки, кружащиеся в лучах света. Позади него были и другие люди, была мать с абсолютно бесстрастным лицом - за долгие годы брака муж высосал ее изнутри - она отомстила ему сыном, - бездарностью и величайшим разочарованием.
Сидя подле больного, мальчик почувствовал шевеление, рискнул взглянуть на отца и встретился с ним взглядом. Растрескавшиеся губы что-то шептали. Он наклонился, чтобы расслышать и тогда отец приподнялся ему на встречу, верно, истратив на это движение те немногие запасы сил, что еще у него имелись.
- Ты никогда не сравнишься со мной, сын мой... Слышишь меня... Никогда! - сказал ему на ухо старый король, прежде чем испустить дух. Он говорил тогда многое, но услышал сын только это. Затем глаза больного, и так невидящие, окончательно остекленели, и дальше он лишь слепо таращился в потолок, не приходя в себя. В это мгновение откровения короля не стало, и хотя еще какое-то время его грудь, истощенная болезнью, порывисто вздымалась, разума внутри тела уже не было, а душа? Была ли когда-то?
Теперь правитель Фэйр сидел в полутьме крошечной комнатушки башни - одной из многих башен, примыкающих к королевской библиотеке. Сидя, он наблюдал перед собой чистый лист бумаги для черчения, разнообразные принадлежности и справочники, открытые на нужных страницах, в руке держал механическое перо, - одно из последних изобретений своего отца. Под столом и у ножек стула пол был захламлен бумажками - скомканными планами. Этим планам не суждено было осуществиться, а с течением времени количество отбракованного материала лишь умножалось. В такие неплодотворные дни, как сегодня, король уйму времени и сил затрачивал на борьбу с собой, стремясь вложиться в жесткие рамки графика, которые сам же для себя и устанавливал.
Занимаясь живописью, - король испытывал непритворное вдохновение, музицируя, - все больше ориентировался на аудиторию, а для себя уже давно не играл. Если говорить о личных предпочтениях, то черчение и точные науки лишь нагоняли на него скуку.
Архитектура привлекала монарха в детстве; привлекала ровно до тех пор, пока он верил, что подает успехи. Однажды принц невольно подслушал разговор учителя с кем-то из придворных о том, что мальчик (он) к архитектуре совершенно не способен и даже более того, - абсолютно бездарен. Вскоре учителя сменили на менее болтливого, что лишь утвердило мальчика в мысли об отсутствии у него таланта. Дело усугублялось натянутыми, а в более поздний период и откровенно враждебными отношениями с отцом. Сначала старый король сам давал ему уроки, но быстро осознав бездарность сына, вверил его обучение многочисленным учителям. Занятий было множество и во многих сферах принц демонстрировал незаурядные способности. Родись он в другой семье, в другом месте или в другое время, и отношения и ожидания от него были бы другими, но он родился в Фэйр, вырос и стал королем, и должен был делать то, чего ждут от короля его подданные.
Не посмертия ради корпел король над планами, но прижизненной славы желал он. Превыше всего на свете мечтал он затмить отца, но год пролетал за годом, а желанной славы и успеха не предвиделось. Он лишь коротал свой век, сидя в каморке библиотеки, но никак не жил его без сожалений; был недостаточно решителен, чтоб пойти наперекор всему; недостаточно талантлив, чтоб победить на чужом поле. Все видели это, и он это видел, и, что еще хуже, - понимал, что все это видели, а оттого лишь болезненнее становилась его данность, лишь больше боли причиняла реальность.
Механическое перо так и не опустилось на бумагу. Король поднялся и направился к окну, разбрасывая скомканные планы. Подойдя к окну, он распахнул его, впустив шум улицы и запах полдня.
"О, этот чудный запах, ни с чем несравнимый аромат полдня! Как я люблю этот полуденный букет и каждый день он тут как тут, играет в салки с ветром за моим окном... И все, что за окном, - мое..." - король вдохнул полной грудью, легкие его наполнились благодатью, порыв ветра подхватил короля и унес. Казалось, все то, что волновало короля еще секунду назад, отошло теперь в далекое прошлое, и нет больше тоски и не будет никогда.
