Но иногда шумные поиски его отца ни к чему не приводили, тогда он поворачивался к Райану и требовательно вопрошал: «А где твои?» Райан, не поднимая взгляда на отца, заставлял свое тело застыть и отвечал: «У меня ничего нет». Затем заросшее щетиной лицо отца становилось ближе, как и вонь его дыхания, дыма и пота, и он выплевывал: «Не ври мне, парень. Где ты их держишь?» Райан молчал и никак не подавал виду в ожидании того, что, как он точно знал, произойдет дальше – его схватят за руку, потащат в спальню, швырнут внутрь и заставят искать. И тебе лучше надеяться, что ты что-нибудь найдешь.

Он находил пять центов и парочку пенсов на комоде, пыльный четвертак под кроватью. Райан клал их на краешек кровати, и отец тут же хватал их, но при этом оставался в проеме, загораживая проход. Потом Райан ползал на четвереньках по комнате, проверял кучку грязной одежды, до дна перерывал свой крошечный шкаф. Затем отодвигал от стены маленький комод, купленный на барахолке, и искал за ним. Может, даже поднимал матрас, чтобы показать, что и под ним пусто.

«Думаю, это все», – бормотал он, и иногда его отец смотрел на него с презрением и шел до конца обыскивать весь дом. Но чаще отец продолжал стоять и говорил: «Лучше найди еще, черт тебя дери, если жить не надоело». Тогда Райан делал притворно-задумчивый вид и оглядывал комнату. Потом изображал, будто что-то вспомнил, подбегал к своему рюкзаку на спинке кровати, расстегивал молнию и переворачивал его вверх дном над кроватью. Из него сыпались карандаши, тетрадки и одинокий четвертак. «Я о нем забыл», – говорил мальчик. Отец выхватывал монету и со свирепым взглядом отвечал: «Ага, забыл, конечно».

Райан смотрел на грудь отца, но не в его глаза. «Я берег его для пиццы в школе», – мог сказать сынок, и если повезет, то здоровая рука всего лишь ударяла его по затылку и сваливала на кровать. В самом же лучшем случае отец тогда выходил из спальни, а еще через десять минут начинал раздирать подушки и кричать на мать Райана, а потом выскакивал за дверь, бросая напоследок: «Просто чертовски прискорбно, когда человеку приходится собирать бутылки на шоссе только для того, чтобы купить себе пива!»

Только тогда Райан мог с улыбкой пошевелиться. Он уже собрал и продал все бутылки на улицах рядом с их домом и спрятал монеты в банку из-под пепла, которую Пол однажды оставил в своем дворике. Он уже десять раз перепрятал эту банку под своим любимым деревом в лесу за домом. По последним подсчетам, в банке было одиннадцать долларов и сорок семь центов. Скоро ему придется искать вторую. Он понятия не имел, что купит на эти деньги. Он лишь знал, что его отец никогда их не получит.

Эта зима нанесла Демарко и другие раны. Журналисты преследовали его, требуя рассказать о последних часах жизни Томаса Хьюстона. Делать это он наотрез отказался. Одна киностудия предложила ему гонорар, равный его трехлетней зарплате, за авторские права на его историю.

– Это не моя история, – сказал он им. – Мне нечего продавать.

Однажды он совершил ошибку, согласившись встретиться с представителем «Кливленд мэгазин», анонсировавшего статью в память о Томасе. Журналистка была молода и полна энтузиазма, и Демарко согласился только из уважения к своему другу. После получасового разговора она спросила:

– Не могли бы вы рассказать нам о том, как вы все же выследили убийцу? Как вы собрали все факты и все поняли?

Тогда ему захотелось уйти, но еще хотелось поступить правильно по отношению к своим коллегам и их профессии. Поэтому он ответил честно, хотя и уклончиво.

– Дело не только в сборе фактов, – сказал он. – Факты – это только часть истории. А иногда всего лишь набросок. Сначала нужно выяснить, что произошло. Это самая легкая часть. Потом нужно узнать, почему это произошло. Вот в чем вся трудность. Это лишь верхушка айсберга, а все остальное скрыто под водой.

Он ждал, что она спросит: «Разве не так говорил Хемингуэй?» Но она только улыбнулась и кивнула, широко раскрыв глаза, словно он собирался поделиться с ней древней мудростью.

– Есть текст, а есть подтекст, – продолжал он, пытаясь вспомнить весь разговор с Томасом и слова писателя. – Есть следствие и вывод. Есть история и предыстория. На самом деле, без второго не существует первого. Вас, к примеру, не было бы без матери. И без отца. Нет настоящего без прошлого.

– Ух ты, – сказала она, яростно чиркая в блокноте. – Обалдеть. Это превосходно.

Он извинился, вернулся в свой кабинет и закрыл дверь. Когда статья вышла, он даже на нее не взглянул.

И всю эту зимы Демарко снова и снова думал о Ларейн, постоянно задаваясь вопросом, правильное ли решение он принял. Да, их отношения после расставания были токсичными, но разве стоило оставлять ее наедине с этим ядом? Каждые выходные он боролся с желанием съездить в Эри и проведать ее. Ему удавалось отговорить себя с помощью мысли о том, что она встречает незнакомцев в барах, ведет их к себе домой и занимается с ними сексом только потому, что знает – он следит за ней; следовательно, если он перестанет это делать, такое поведение прекратится. Такая логика хорошо работала после захода солнца, но при свете дня от нее не оставалось и следа. В ее действиях присутствовал и элемент саморазрушения. Возможно, она хотела стереть свои воспоминания так же сильно, как он – свои.

Психотерапевт, к которому он ходил после смерти Хьюстона, попытался пробудить эти воспоминания, и какая-то часть Демарко болела за то, чтобы все получилось. Но другая часть, молчаливо вышколенная с четырех или пяти лет, оказалась невосприимчива к унылому перечню тщательно сформулированных вопросов, так что от них Демарко лишь клонило в сон. Как этот инцидент повлиял на ваши отношения на работе? У вас проблемы со сном? Вам не кажется, что вы слишком много пьете?

Зачастую Демарко хотелось ответить честно, но из его уст вылетали только полуправдивые реплики. Одно лишь упоминание о малыше Райане заставляло его вздрагивать, шрам на его лице сжимался еще сильнее. Психолог назвал смерть ребенка «несчастным случаем», и это разозлило Демарко. Была ли глупость случайностью? А невнимательность, пусть и мимолетная? Нет, так называемый «несчастный случай» произошел по его вине – не по вине другого водителя, не по вине Бога, не по вине судьбы, никто не был виноват, кроме него самого. И эту вину он принимал полностью.

Наконец, он вернулся к службе, к своей рутинной работе по поддержанию хоть какого-нибудь порядка во всех деревнях, селах и фермах округа, где главным общественным событием года была фермерская выставка в конце лета.

И там ему пришлось столкнуться с самым обременительным раздражением той опасной зимы. То, как с ним обращались его сослуживцы… как шеф всегда смотрел на него, когда считал, что Демарко не видит, будто Райан вот-вот рассыплется на части и… что? Выпустит своих демонов? Подожжет все бараки яростью своего несчастья?

Господи, спасибо тебе за Джейми. Он повторял эту мантру каждый раз, когда впадал в гнев или, еще хуже, в безмолвную и бессильную безнадегу. Она и понятия не имела, с каким отчаянием он цеплялся за нее, потому что всю неделю он не слишком-то уделял ей внимание. Прикосновение руки, чашка кофе, тут какой-нибудь жест, там улыбка. Демарко всегда чувствовал себя виноватым – будто он играл с ней, эксплуатировал, чтобы выжить самому.

Субботние ночи были другими. Он занимался любовью так, словно точно верил, что утром потеряет ее. А если так, то он потеряет последнюю частичку себя, которая, возможно, заслуживает жизни.

С первыми теплыми днями марта на юго-западе Кентукки начались гаражные распродажи. Аарон Генри, опозоренный учитель восьмых классов и известный педофил, ходил на них каждые выходные. Он искал первые издания книг, старые украшения, женские сумочки, DVD-диски, музыкальные инструменты, работающие айподы и MP3-плееры, красивую стеклянную посуду, керамические статуэтки, фигурки известных персонажей и любые другие предметы, которые можно отмыть и выгодно продать на «Ибее». Он всегда носил бейсболку и зеркальные авиаторы, держался подальше от трейлерных площадок, где почти все было хламом, как и от богатых районов, ведь там были слишком высокие цены для выгодной перепродажи, и никогда не покупал возле школы, в которой раньше учил.