Подойдя к дому — а в этот день Зольф отчего-то решил дойти до собрания пешком, — он едва ли не кожей почувствовал, что что-то было не так. Он привык к подобному ещё со времён ишварской войны — все, кто не обладал подобным чутьём, очень скоро остались кормить бродячих псов и шакалов. Это ощущение было почти забытым и отчасти очень даже приятным, но все положительные стороны резко обратились в недостатки, стоило вспомнить, что алхимия была ему недоступна.
Он почувствовал чьи-то руки на затылке, сладковатый запах ударил в нос. Кимбли попытался уйти от захвата вниз, но перед глазами потемнело, и наступила тишина.
Багровый алхимик пришёл в себя в тёмном затхлом помещении. Он сидел на стуле, руки его были скованы за спиной — опять! — ноги привязаны. Он поднял голову, силясь услышать или рассмотреть, есть ли кто-то ещё кроме него в этом гостеприимном месте.
— Очнулся, — грубый хриплый голос словно вонзился в мозг. — Разговаривать будем?
Человек, говоривший с ним, стоял в тени.
— Смотря о чём, — пленник неловко пожал плечами.
— А это мы будем определять, о чём, — хохотнул голос, — твоё дело маленькое — на вопросы отвечать. А спрашивать я буду.
Волосы на затылке встали дыбом. Скованные руки лишали Кимбли способности связно мыслить — слишком много воспоминаний связывало его с этими ощущениями. Все его усилия были направлены на одно: удержать самообладание. Не выказать страха. Не показаться слабым.
— Ну попробуй, — равнодушно бросил Зольф.
Наёмник в углу был готов взорваться — надо было у того франта-заказчика просить двойную цену.
— Ты чего это? Непонятливый?
— Да нет, наоборот, — протянул Кимбли.
— Дерьма кусок! — вышел из себя похититель, подскакивая к пленнику и хватая того за лацкан пиджака.
Уж очень раздражал честного криминального элемента связанный человек, не спешивший паниковать и просить отпустить его, а даже в таком положении ухитрявшийся представлять ситуацию так, словно он сидел в удобном кресле и вёл светскую ни к чему не обязывающую беседу. И сейчас, безвольно повиснув в руках наёмника, этот тип ухмылялся.
— Перестань, — раздался вкрадчивый голос из тёмного угла, — не надо грубить нашему достопочтенному гостю.
Страх с новой силой сжал сердце Зольфа липкой потной ладонью, заставив дыхание участиться, губы — пересохнуть, а самого Кимбли — испытать совершенно парадоксальное болезненное удовольствие: наконец-то размеренность и некоторая пресность здешней жизни оказалась разбавленной острыми ощущениями. Хотя, что таить греха — всё его существо жаждало подобных эмоций, но из совершенно иной отправной точки. А никак не оказаться приведённым силком невесть куда невесть зачем, ещё и со скованными руками.
— В гости, между прочим, по собственной воле ходят, а не силком тягают, — заметил Кимбли, нервно дёрнув головой, после того, как его отпустили.
Голос в углу рассмеялся.
— Это смотря к кому. Я, например, если в гости зову, ко мне на всех четырёх поспешают, — с явной улыбкой отозвался голос. — Давай, расскажи мне, мил человек, что ты знаешь о бомбе.
Зольф рассмеялся. Он ожидал подобного, но в несколько ином антураже. Пусть смех и вышел слегка истерическим, бывший алхимик даже немного расслабился — тут у него не было поводов чего-либо скрывать, а, судя по голосу, его собеседник, прятавшийся в тени и табачном дыму, был способен на конструктивный диалог. Хотя скованные руки по-прежнему мешали ясности мышления.
— О какой же именно бомбе?
— А ты не юли, — посоветовал голос. — Может, тогда и снисхождение проявим. Помнишь бомбу, что на испытаниях взорвалась?
— На память не жалуюсь, — отозвался пленник. — Да только не одна она там взорвалась.
— Выкладывай всё, что знаешь. И без промедления, а то я же на предмет снисхождения и передумать могу.
***
— Вы всё слышали, — пожал плечами Веллер, закуривая. — Ничего нового.
Безногий разозлился. Он так рассчитывал на этот разговор!
— Выходит, придётся разговаривать по-другому, — глаза инвалида блеснули.
— Вы уверены? — лицо Готтфрида выражало сомнение.
Он был уверен, что Кимблер сказал правду. И теперь стоило трясти этого Рубера, с которым их невольный гость так и не встретился. Но, похоже, его подельник был настолько ослеплён жаждой личной вендетты, что был инвалидом не только по состоянию опорно-двигательного аппарата, но и зрения, слуха и, по всей видимости, мозга.
— Пустите меня с ним поговорить, — Безногий рвался в бой.
— Нельзя, — отрезал Веллер. — Вы представляете себе, что будет, если он вас запомнит и доложит полиции? С учётом того, сколько раз его допрашивали и, по всей видимости, безрезультатно, нас тут же заподозрят во всех делишках, которые кто-то хочет повесить на него. А нам бы не подставляться, а сыграть на опережение!
— А мы от него избавимся, — предложил инвалид.
Веллер закурил ещё одну. Похоже, учёный, на которого он делал ставку, сдулся, раз готов рисковать всем ради того, чтобы заглянуть в глаза чудовищу из прошлого.
— Даже думать об этом забудьте, — в голосе Готтфрида зазвенел металл. — Я и так ума не приложу, как бы его поделикатнее отсюда выставить.
***
Анна, словно тень, следила за Ноа в те моменты, когда не была с Исааком. Ничем примечательным цыганка не занималась — работала в цветочной лавке, а вечера и редкие выходные проводила дома. Ни друзей, ни личной жизни — ровным счётом ничего. Вежлива и ровна в общении с клиентами, смотрит в рот мальчишке с золотой косой — от слежки за подобным объектом недолго и помереть со скуки. Стремится не трогать никого руками — единственная особенность, но о её причине разведчица догадывалась, пусть и не хотела до конца верить в подобные возможности. Но если это и правда так — зачем ей нужны обрывки чужих воспоминаний? Девчонку можно понять.
На сближение Анна пока не шла — всё же прямой контакт и есть прямой контакт, придётся обнаруживать себя, изворачиваться — а ей было совершенно не нужно, чтобы в Центре узнали, что дело с бомбой она не забросила. Зато походив по придуманным бытовым предлогам в полицию и покрутившись около, разведчица выяснила, что очень странную взрывчатку — вроде бы как, экспериментальную — привозил на испытания некоторый химик из одной из крупных корпораций. Это было уже очень похоже на след, по которому она решила идти, но очень и очень осторожно.
Очень быстро удалось выяснить, что тот самый химик и жертва скандального убийства в церкви, которое тут же было подхвачено и разлетелось слухами по всему Мюнхену, а то и за его пределами, — одно лицо. Это чертовски осложняло дело. Складывалось впечатление, что новая информация вместо того, чтобы вносить ясность, запутывает ещё больше.
***
Ласт смотрела на часы — Зольф снова не вернулся. Что-то подсказывало ей, что на сей раз и правда случилось что-то серьёзное — он позвонил ей из дома Хаусхоффера и сообщил, что будет поздно и хочет прогуляться. Однако уже светало, а Кимбли так и не пришёл. С трудом соврав Марии что-то про поездку по работе, она вышла из дома, ведя Вильгельма на поводке. Пёс вёл себя беспокойно: оглядывался, скулил, но этот факт Леонор списала на то, что животное скучало по Зольфу, которого успело полюбить всей искренней собачьей любовью. Однако вскоре Вильгельм дёрнулся и потащил свою хозяйку прямиком к раскидистому кусту благоухающего шиповника, под которым белело нечто явно не растительного происхождения. Спустив собаку с поводка, гомункул следила за движениями мощного чёрного тела, пробирающегося сквозь колючки. Когда же пёс вернулся, Ласт ощутила подползающий к горлу ком — огромные зубы почти нежно сжимали шляпу Зольфа.
Похоже, всё развивалось стремительно. Что теперь делать, Ласт не знала — идти в полицию? У неё в этом мире не было ни таких возможностей, ни таких рычагов, как в Аместрисе. Она стояла перед домом, сжимая в руках злополучную шляпу — она точно принадлежала Кимбли. Тот же оттенок, тот же фасон — да она даже пахла им! Дог сидел рядом, понурив голову.