***

— То есть как — у него есть алиби? — Кугер словно подавился этими словами. — Черти б его побрали, это сраное алиби! Надо закрывать дело поскорее, какой скандал — чтоб у старины Петра, да в исповедальне! Вон, какие шутки уже пошли! Дескать, не такая-то уж церковь и всепрощающая, что его сам старина Пётр прям из конфидента-то и прибрал…

— Если сам Пётр, то как раз всепрощающая, — меланхолично отметил Хан, которому это всё порядком надоело.

Он был убеждён, что дело куда сложнее, чем кажется на первый взгляд. Возможно, оно даже имеет международную важность. Странно только то, что им на голову не свалилось другое управление и не прибрало к своим длинным лапам всю проделанную ими работу.

— Отставить чёрный юмор! — гаркнул полицайрат.

Как ни хотелось Кугеру обвинить Кимблера в убийстве, мозаика не складывалась — алиби этого хлыща было подтверждено его же сотрудником, таким же полицейским, хотя и пониже в звании.

— Проверьте всех сотрудников обоих химических концернов. Сначала тех, кто был на испытаниях, потом — тех, кто выше рангом. Потрясите тулистов — только осторожно, начните с малого. И первым делом — все контакты Рубера. Что жрал, где срал, с кем спал.

— Есть! Разрешите приступать? — Хана преисполняло нетерпение покинуть кабинет начальника и пропустить кружечку пенного. И навестить Грейсию.

— Валяй, — махнул рукой полицайрат.

Когда за комиссаром закрылась дверь, Кугер достал из кармана замызганный чулок и, посмотрев на него с отвращением, подумал: «С твоего появления, чертовка Леонор, все полетело коту под хвост».

***

Веллер, оставив Шаттерханда в гостинице, решил наведаться в дом старой подруги Дитлинде — если дело с наследством не решилось (а он был уверен, что оно затянется не на месяц, а то и не на целый год), то можно было бы расположиться там. Каково же было его удивление, когда, вскрыв замок при помощи шпильки для волос, он увидел мирно спящего прямо на чехле кресла Ульриха.

— Ну здравствуй, — он легонько толкнул мальчишку в плечо.

Жив, значит. На костылях — но жив. Уже хорошо.

— Херр Веллер… — он залился краской до корней белёсых волос. — Простите… Я…

— Не мямли, — строго посмотрел на мальчишку мужчина и, откинув чехол с ещё одного кресла, сел и закурил. — Выкладывай, что и как.

Поначалу Готтфрид хмурился, но потом по-отечески улыбнулся.

— Будет тебе, — он покачал головой. — Неудачи у всех случаются. Лечись пока.

Мальчишка просиял — он уже было решил, что Веллер ни за что не простит ему досадной неудачи, ведь он посрамил память великой своей матери. И теперь, когда ему дали понять, что не все безнадёжно, он был готов, словно верный пёс, следовать любым указаниям Веллера.

— Мы тут с моим приятелем поживём немного, если не возражаешь. Примешь гостей? — Готтфрид подмигнул. — Да и тебе подмога сгодится, покуда нога болит. И прислугу наймём.

О таком счастье Ульрих и помыслить не мог — подумать только, принять в гостях самого херра Веллера, которому он был стольким обязан!

— Разумеется! — мальчишка улыбнулся кривыми зубами. — Почту за честь!

Он не путался под ногами и даже не позволял себе подслушивать разговоров своих гостей, хотя удержаться от соблазна было порой чертовски сложно. Друг Веллера, инвалид без обеих ног, смотрел на мальчишку слегка снисходительно, и Ульрих никак не мог для себя решить, обижает его этот факт или не очень. Зато у Безногого был красивейший кот, который иногда приходил к Ульриху, садился на больную ногу и принимался безмятежно мурчать.

— Вы знаете, где расположен дом Шварцев? — Безногий понизил голос и прищурился — он явно был обрадован тем, что наконец-то выяснил, кто такой Ульрих Эккарт, о котором толковали Элрики. Как и тем, что, похоже, мальчишка был попросту обычной пешкой, ничем не угрожавшей ни ему самому, ни его грандиозным замыслам.

— Хотите потолковать с этим Кимблером пристрастно? — усмехнулся Веллер. — Это можно. Давно хотел потолковать с кем-нибудь. А здесь прекрасный подвал.

Шаттерханду очень хотелось, во-первых, выяснить, что известно этому человеку, а во-вторых, посмотреть ему в глаза. Вряд ли он узнает его, но тем слаще будет месть.

— У вас есть выход на каких-нибудь головорезов? Так, чтобы ничто не вело к нам? — пульс Безногого участился в предвкушении.

Веллер скривился — зачем говорить о подобном вслух? Неужели за столько лет его пособник так и не привык к тому, что у Готтфрида всегда есть всё?

— Обижаете.

***

Гретхен ждала возвращения Евы с работы. С того момента, когда подруга забрала её из больницы, потянулись очень странные дни. Она не знала, ищет ли её отец, она переживала за младшего брата, но возвращаться домой для неё сейчас было равносильно смерти. Девушка постоянно ощущала жгучий стыд за одно своё существование. То же, что росло у неё под сердцем, вызывало панику, липкий страх и чистую, ничем не замутнённую ненависть.

Когда уставшая и явно недовольная Вайс вернулась с работы, Гретхен накрыла на стол и молчаливой тенью ждала, пока подруга либо расскажет о том, как прошёл день, либо выразит желание обсудить что-то ещё.

— Ева, — смотря в сторону, лишь бы не встречаться с подругой взглядом, решилась начать разговор Гретхен, — я не могу…

Та подняла полный непонимания взор, но ничего не ответила.

— Я не могу родить этого ребёнка, — слёзы сами собой полились из голубых глаз. — Я не могу, этот паразит, это чудовище — оно выпьет меня, оно…

— Заткнись, — Ева с размаху ударила подругу по лицу.

Гретхен прижала ладонь к пылающей щеке, уставившись с полным непониманием на свою спасительницу. Она привыкла к затрещинам от отца, к издевательствам Берга, но поверить в то, что её ударила Ева?.. Ева, которая так нежно уверяла её в том, что всё позади, что она поможет ей справиться со всем произошедшим. Ева, которая гладила её по волосам, когда она просыпалась от кошмаров…

— Что ты несёшь! — бледное лицо Вайс исказилось гримасой брезгливости. — Он же живой!

Гретхен задохнулась от возмущения — она всю жизнь жила как вещь, как приложение, как средство. И вот впервые, когда Ева забрала её к себе, она ощутила себя живой просто потому, что она тоже была человеком, личностью! И это осознание сейчас у нее отняли, подразнив запахом свободы, — она вновь была не ценной сама по себе, а лишь как контейнер, временное вместилище для чудовища от семени Берга.

— А как же я?.. — голос был едва слышен.

— А что ты, — Ева скривилась ещё сильнее, — обычная потаскуха. Сама же подпустила его к себе! А теперь ещё и хочешь стать… убийцей!

Когда Ева уснула, Гретхен уже долго сидела на полу комнаты, думая, что делать дальше. Врача искать было не на что, да и слишком рискованно, хотя, в тюрьме хотя бы кормят… Она смотрела на спящую девушку с пониманием и сочувствием — Ева, добрая душа, не заслуживала такой подруги. Как и её младший брат не заслуживал такой сестры.

========== Глава 39: Scio me nihil scire/Я знаю, что ничего не знаю ==========

Der Körper bebt, beweist dass er lebt.

Ich brauch keinen Frieden, das Blut muss sieden.

Den Blick geradeaus, die Gedanken sind klar.

Wo bin ich gewesen, ich bin wieder da.

Sei stets gut zu mir,

Wenn mein stummes Herz wieder lacht.

Oh, mein Elixier,

Hast das Feuer neu entfacht.

Adrenalin!

Ost+Front «Adrenalin»

Кимбли возвращался с очередного собрания общества Туле, которые стали более редкими, однако с Хаусхоффером они всё же периодически встречались. У того по-прежнему квартировался Гесс, и, хотя Карл особенно ничего об этом не говорил, было понятно, что его это положение вещей не слишком устраивало. Зато старик был уверен в абсолютной непричастности бывшего алхимика к злополучному взрыву. О бомбе у него выяснить толком тоже ничего не удалось, но на это Зольф и не рассчитывал.

Да ещё и последние новости не радовали — Кимбли читал газеты и прекрасно знал, что в ту роковую ночь, когда бывшая машинистка из его отдела отчего-то бросилась под колеса «семёрки», в исповедальне у старины Петра был убит химик Ганс Рубер, назначивший ему встречу. И не нужно было обладать задатками гения, чтобы сложить произошедшее в единую картину — кому-то очень сильно понадобилось выставить Зольфа виновным в убийстве. Оставался самый основной вопрос: кому и зачем это было столь необходимо. Очевидно, это как-то было связано с той самой взрывчаткой, но как именно — Кимбли не знал.