Солдаты встретили их без энтузиазма, выделенные им отряды косо смотрели на юнца и на сумасшедшего учёного. А если приглядеться, можно было заметить, как Кимбли, поджимая и облизывая пересохшие губы, слегка дрожащими от возбуждения пальцами сортирует свои шприцы.

— Унтерштурмфюрер, разрешите доложить… — в глазах подбежавшего штандартенюнкера был страх. — На нас опять… пехотинцы…

Энви прищурился и посмотрел на изменившееся лицо Кимбли, тут же отдавшего приказ о построении и удержании обороны. Сам подрывник, ещё раз проверив личное оружие, поручил Зайдлицу доложить остальным и пошёл вперёд к линии наступления. Поначалу гомункул думал возмутиться — он не нанимался Багровому в адъютанты, но потом решил, что за хамство старшему по званию в такой ситуации его быстро накормят свинцом до отвала и предпочёл выполнить приказ, мстительно отметив про себя, что вернёт должок несносному алхимику.

К тому моменту, когда он, преодолевая сумятицу, мчался поближе к зоне активности, уже шёл ожесточенный бой. Он посмотрел на теснившую их советскую пехоту и обомлел.

Дождь пулеметных очередей прошивал их тела насквозь, мундиры напитывались вязкой красно-коричневой жижей, но они несгибаемо шли вперёд. Их лица были особенно пусты, страшно пусты — как те, которые он уже видел в подземельях штаба в Централе. Когда кончались патроны, они орудовали прикладами и штыками. Когда не было этой возможности — рвали голыми руками. И невероятно острыми блестящими зубами.

Зайдлиц открыл огонь по противнику, метя в головы, и не прогадал. Где-то слева пулемётчики тоже додумались до этой выгодной стратегии и теперь, пусть мало-помалу, вражеская армия замедлилась. Дело было плохо — их окружали, силы противника превосходили их численностью и без этих проклятых зомби.

Надо было найти Кимбли — если Энви не убережёт ценную жертву, которой тут адреналин понадобился, страшно подумать, что устроит Отец. Зольф нашёлся быстро — по характерным хлопкам пусть не слишком мощных, но взрывов.

— Унтерштурмфюрер, мать вашу! — вскричал незнакомый офицер, чей мундир был так заляпан кровью и грязью, что и знаков отличия не разглядеть. — Что вы в них такое пуляете, что они потом прут на нас и взрываются, а?! Приказываю немедленно прекратить! Возьмите винтовку и стреляйте, как все нормальные люди!

— Есть, штандартенфюрер, — процедил Кимбли, прикидывая, что делать дальше и как направить на несносного офицера живую — или мёртвую, черт её разберет, бомбу.

Советская бессмертная армия теснила их все сильней и сильней.

— Вот вы где! — завопил Энви, щедро поливая автоматными очередями головы неприятеля.

Зольф обернулся, проигрывая драгоценные мгновения. Взорвавшаяся голова его противника обеспечила ему спасение от мощнейшего удара штыком в грудь, вместо этого остриё прошло по касательной, распарывая ткань кителя на груди. Незнакомый офицер, в сторону которого упал импровизированный снаряд, со стоном осел на землю.

Зольф хмуро смотрел в потолок полевого госпиталя, когда над ним нарисовалась ухмыляющаяся физиономия Зайдлица.

— Отбили наступление, — выдохнул он, вытирая пот со лба и с мерзким скрежетом пододвигая колченогий стул, чтобы, по своему обыкновению, сесть на него верхом. — Скажи, Кимблер, ты всегда такая пафосная задница? Который раз наблюдаю тебя раненым — ты всегда разглагольствуешь о холодных объятиях смерти — твоей верной подруги? Интересно, если ты порежешь палец, будет такая же хрень, или ты умеешь бывать и поскромнее?

Кимбли только сильнее нахмурился.

— Что, нечем крыть? — хохотнул Энви. — Ты заболел никак?

Зольфу совершенно не хотелось объяснять гомункулу, что попади препарат из его ампул в открытую рану, уже не вражеский солдат, а он сам бы превратился в живую бомбу. Но, справедливости ради, крыть и правда было нечем — он вёл себя как экзальтированный подросток, слишком уж опьянила его битва.

— А с этим что? — с деланным равнодушием перевёл тему Кимбли, кивая на соседнюю кровать.

На ней спал тот самый штандартенфюрер, ныне тяжело раненый, что отдал Багровому самоубийственный приказ.

— Он чуть было не взорвался от возмущения твоими методами, — осклабился гомункул. — Пока его несли и он был в сознании, он очень громко требовал отдать тебя под трибунал.

*

По мнению Энви, Рас всегда был слишком человечным. И вот опять — теперь ему было жалко своих для кровавых меток и он требовал от Отца, чтобы тот дал ему возможность сохранить больше советских жизней за счёт других. Энви недоумевал: по его мнению, Расу и так выдали козырь в виде Бессмертной армии, и он совершенно закономерно завидовал. А завидовать Энви умел самозабвенно и со вкусом. Конечно, у них были концентрационные лагеря, прекрасно подходящие для меток. У них было множество оружия, и зольфовские «живые бомбы», но ему казалось, что Отец слишком выделяет Раса из прочих детей своих.

Также Зайдлиц прекрасно понимал, что подставил Ласт слишком уж откровенным намёком, но и дальше держать подрывника в неведении было как-то бесчестно. И рискованно. В конце концов, сестрица сама виновата — могла бы и не привязываться к человеку так сильно. И, пожалуй, Кимбли был прав: не стоило давать столько поводов для пересудов, но Энви не мог остановиться — игра по самой грани неимоверно заводила его, и отказать себе в удовольствии позлить всех окружающих он попросту не мог.

*

Они лежали на казённом белом белье с отпечатанными чёрной краской инвентарными номерами и смотрели в потолок. На сон оставалось без малого пять часов. Зольф смотрел на испещрённый паутиной трещин потолок, а в голове его эхом отдавался вопрос Энви: «Неужели Ласт тебе ничего не рассказала?» Он думал начать этот разговор прямо сейчас, без дальнейших расшаркиваний и экивоков, однако, скосив глаза на безмятежно лежащую рядом жену, решил, что позже. И так он снова не выспится, а этот разговор может отнять слишком много времени. «Время пока терпит», — отчего-то думал Кимбли, а по краешку сознания проползал странный вопрос: почему пока? Тишина как-то внезапно стала неуютной и колкой, хотя обыкновенно им было комфортно вот так просто молчать, не облекая своё взаимодействие в путы порой слишком грубых и прямолинейных по природе своей слов.

— Эшелон с химикатами разбомбили, — недовольно отметил Зольф. — А чёртов идиот Метцгер испортил мне сегодня два образца.

…Кимбли отчасти получил, что хотел — он разрабатывал экспериментальное химическое оружие. Гениальному подрывнику пришла в голову идея о превращении людей в живые бомбы, и эту идею он мало того, что воплотил — постоянно совершенствовал. Теперь в арсенале армии Рейха были разные виды сывороток, способных превратить человека или какую-то его часть в ходячую взрывчатку. В зависимости от химического состава препарата эти люди реагировали на разные вещи: на выстрелы, повышение температуры, удары. Зольф постоянно экспериментировал с новыми видами сыворотки и со способами её введения. Были разработаны специальные дротики, которыми обстреливали армию неприятеля. Как оказалось, этот способ был самым действенным против уникального и воистину ужасного оружия Советского Союза — Бессмертной армии. Против них ещё хорошо работал огонь, но в огнемётах очень быстро кончалось топливо. Хотя «взрывная сыворотка», как её окрестили солдаты Рейха, тоже имела свои ограничения — целить мертвецам стоило в голову, все иные ранения были не способны остановить этих вояк…

— Этот кретин решил, что с ним недостаточно почтительны. Очень жаль, что реакция не успела пройти полностью, и этому придурку не оторвало ничего особенно значимого.

Ласт повернула голову в сторону мужа — он смотрел вверх, его профиль чёткой тенью выделялся на фоне тёмной стены, освещённый заглядывающим в окно прожектором, от беспощадного света которого не спасали тонкие выцветшие занавески.

— У нас тоже не всё гладко, — выдохнула она, поворачиваясь к Зольфу и проводя пальцем по его плечу. — Ирма избила беременную.

— Ценную?