После того, как однажды Глаттони принялся объедать трупы не справившихся с тяжёлой работой заключённых, Ласт и Энви спешно запретили ему это делать, объяснив это тем, что в этом мире они могут быть для него ядовитыми, ведь при жизни их кормили всякими отбросами. Истинной же причиной такого запрета стал тот факт, что поймай эсэсовцы кретина-каннибала, никто уже не стал бы с ним церемониться. И тут никакие связи не помогут, итог будет один. А подобный итог означал не только потерю одного из своих, но ещё и раскрытие его аномальной природы, и тут уж оставалось бы только ждать, когда доберутся и до них.

— Скусно, — неразборчиво пробормотал он, хрустя костями. — А почему так мало?

Энви закатил глаза — как Ласт выдерживала этого слабоумного? Но Ласт только тепло-тепло смотрела и мягко поясняла:

— Глаттони, потерпи, скоро будет и еды вдосталь. Сейчас всем тяжело.

— И вам? — толстяк недоверчиво прищурил фиолетовые глаза-бусины.

— И нам, — вздохнула Ласт.

— И Кимбли? — не унимался Глаттони.

— И Кимбли, — грустно кивнула она. — Ему особенно — он же человек.

Глаттони на мгновение застыл, на лице отобразилась задумчивость.

— А почему ты о нём беспокоишься больше, чем обо мне? — как-то обиженно проговорил он.

Энви фыркнул — этот вопрос и его занимал не меньше Глаттони, особенно после последней выходки алхимика. Но Зайдлиц никак не мог определиться: обходить эту тему стороной или почаще доводить сестру расспросами подобного толка.

— Я о нём беспокоюсь ровно столько, сколько нужно, — отрезала Ласт. — Тебе удалось что-нибудь вынюхать?

Как-то раз Глаттони, когда они ходили на встречу с Отцом, устроил истерику, что не пойдёт в то место, где была назначена аудиенция. Он утверждал, что запах места изменился и теперь от него веет опасностью. Никто ничего не заметил, да и сама встреча прошла гладко. Ласт и Энви условились не говорить пока об этом Отцу, молчание Глаттони же было куплено парой лишних костей.

— Нет, — он покачал головой. — Больше ничего и никто так не пахли. И хорошо, уж очень, очень противный запах!

*

Рас мерил шагами кабинет. Чёртовы шведы оказали какую-то неведомую помощь экспериментальным лекарством нуждавшимся в лечении репатриированным военнопленным. А теперь те из них, что умерли, непонятно отчего не прошли мутацию в Бессмертных. Они попросту остались недвижимыми трупами! С учётом того, что Отец вынудил его передать проклятым фашистам часть сыворотки, часть заводов разбомбили, а оставшиеся едва справлялись с той нагрузкой, что легла на них, потраченная впустую сыворотка оказалась ударом ниже пояса.

Да ещё наглец Энви развёл руками и с препоганой ухмылкой заявил, что, по выражению Кимбли, “хрен вам, а не взрывная сыворотка”, потому как их химический завод разбомбили союзники. Вообще, конечно, Рас многое бы отдал, чтобы при личном разговоре посмотреть на выражение лица Багрового алхимика, который, судя по тому, что донёс Энви, порядочно распоясался при другом режиме.

Новостные сводки радовали Верховного главнокомандующего РККА. Их армия побеждала, хотя и несла существенные потери. Немцы были вынуждены, согласно их военным хроникам “сокращать протяженность фронта” — попросту, отступать. И отступать стремительно. И теперь Рас ставил на то, что пусть позже, но им всё же передадут изобретение подрывника Кимбли, и тогда будет наплевать, что они тоже передали свою драгоценную разработку немцам. Основная проблема заключалась в том, что климат Германии никак не подходил для удачной мутации. Все процессы превращения проводились в местах с вечной мерзлотой и наиболее холодными зимами: для успеха было необходимо, чтобы всё происходило крайне медленно, но и при достаточной вентиляции. Поэтому искусственные холодильные камеры отпадали — в них совершенно невозможно было организовать требуемый приток воздуха. Впрочем, чтобы процедура вообще оказалась осуществимой, обо всех этих тонкостях для начала стоило хотя бы знать. А эту информацию, само собой, Рейху передавать никто не собирался. В довершение всего, Слосс что-то говорил об определенных точках на карте, где должна была осуществляться мутация. Рас не слишком вникал: довольно было того, что на территории Союза таких мест было предостаточно. А вот были ли они в Германии?.. Поэтому теперь Рас ухмылялся в пышные усы и пожёвывал в предвкушении трубку.

*

Оберфюрер Ольбрехт, которому предстояло вести армию в наступление, был счастлив. Их разведка — наконец-то! — сработала как надо. И теперь ему вот-вот должны были поставить целых две роты Бессмертных солдат. Ольбрехт был уверен в успехе наступательной операции — Красная армия не ждет такого подвоха! И он сам, разумеется, получит благодарность и долгожданное повышение, перекочует наконец-таки в генералы! Поэтому он с нетерпением ждал своего звездного часа и весь лучился предвкушением.

Оберфюреру Ольбрехту уже доводилось иметь дело с советскими мертвяками. Один из них в свое время чуть было не отправил его на тот свет — стараниями одного сумасшедшего эсэсовца-подрывника, которого, вопреки его рапортам и доносам на самый верх, даже не отправили под трибунал. Ольбрехт терпеть не мог СС, хотя, разумеется, никогда и никому не сказал бы об этом даже под страхом смертной казни. Оберфюреру Вермахта претило то, что он и его солдаты вечно загребали жар своими руками, а потом первыми в захваченные города и села входили не изнуренные боями их войска, а только что переброшенные на свеженький успех бодрые и чистые эсэсовские подразделения. И теперь он предвкушал, как утрет самодовольные носы чванливому СС.

От радости Ольбрехта не осталось и следа, когда он увидел, что ему привели.

Раскоординированные, покрытые трупными пятнами и смердящие мертвечиной бойцы не то что были не способны вести бой — они не держались на ногах. Теряя на ходу осклизлые зловонные куски гниющей плоти, пошатываясь, они наступали на него, ощерив жёлтые острые зубы.

— Назад! — срывающимся голосом завопил оберфюрер. — Назад, это приказ!

Но зомби и не думали останавливаться. Лишённые рассудка, ведомые нечеловеческим голодом, они тянули искорёженные мёртвые руки к нему и ещё нескольким командирам, продолжая наступать нестройными рядами. Из чудовищных пастей пахнуло смертью. Ольбрехт завалился навзничь, пытаясь закричать, но из прокушенного горла вырвалось лишь глухое бульканье. Он ещё долго чувствовал запредельную боль, пока мертвяки глодали его живьём, словно сквозь толщу воды слышал предсмертные крики своих сослуживцев, пока не наступила вечная тишина.

Солдаты с недоумением смотрели на надвигающихся на них вояк. Судя по форме, они были своими. Только вот шли как-то странно — подламывающиеся ноги их не держали, одежда была пропитана чем-то, напоминающим то ли кровь, то ли гной. Звуки они издавали мерзостные, смотрели безумными кровавыми зенками, щерили желтые зубы и не слышали совершенно ничего. А потом принялись жрать.

*

— Серёга, — красноармеец потёр затылок. — Смотри! Что это ещё за хрень?..

— Немцы, — отмахнулся пулемётчик Серёга. — Ты бы не языком трепал, а ленту закладывал.

— Не, ну ты глянь только…

Пулемётчик прищурился. И похолодел. Он уже ходил в бои вместе с Бессмертными. Но то были свои, а не эти. И выглядели свои куда как лучше. То же, что теперь надвигалось на них, было больше похоже на оживший ночной кошмар, на нечто совершенно нереальное.

— Блядь… — он дрожащими руками принялся поливать пулемётным огнём нестройные ряды наступающих. — Суки! Как их… Того?..

— В башку меть! В башку, я тебе говорю! — его товарищ поддался панике.

Они не верили своим глазам. Неужели фашистские шпионы добрались до советских разработок?

Отвратительно воняющее полчище наступало и наступало. Пули, сохранявшие в целостности головы мертвяков, не останавливали кровожадных упырей.

— У-у-у, съел, кровосос? — орал в исступлении пулемётчик. — Подавись свинцом, утроба ненасытная!

Зомби сминали линию обороны красных, как старую газету. Крики агонии и голодное чавканье то тут, то там заставляли захлебнуться и замолчать пулемёты и автоматы. Запах крови и гниющей плоти наполнил воздух, перебивая запах пороха. Кто-то крестился, кто-то поминал всуе Генералиссимуса. Отбивались остервенело, со всей жаждой жизни, на какую только был способен человек.