Веллер выпустил облако дыма и усмехнулся:
— Поверьте, дружище, она ещё нас с вами переживёт. Если вы не бессмертны, конечно, — он развёл руками. — А то судя по тому, как вы всё ещё выглядите…
Эрнст помрачнел, задумчиво перебирая пушистую шерсть. Он не знал, отчего его организм словно находился в безвременье. Веллер неоднократно предлагал провести — разумеется, тайно — ряд исследований его тканей, но Шаттерхэнд наотрез отказывался. Отчего — он сам не знал. Отчасти ему было страшно. Отчасти — он не хотел, чтобы Веллер использовал эти его свойства в своих целях. Ему льстило отношение к его персоне здесь, он был в шаге от того, чтобы лучи славы озарили его с ног до головы. И он очень не хотел утратить некоторую “эксклюзивность”.
— И я настаиваю на том, чтобы не менять прислугу, — жёстко сказал Шаттерхэнд. — Ей персональную горничную можете нанять хоть зелёную, хоть синюю!
— Успокойтесь, — остудил пыл коллеги Веллер. — Никто не собирается ограничивать вас в ваших слабостях. Лучше расскажите, как там ваш “Малыш”. А то за всей этой суматохой…
“Малыш” был отдельной гордостью Безногого. Бомба, ещё более совершенная по сравнению с той, что он создал в Аместрисе. Конечно, были ещё “Штучка” и “Толстяк”, но Шаттерхэнд упорно отдавал преимущество урану, а не плутонию, и пушечной схеме. Вероятность самоподрыва, по мнению учёного, компенсировалась ничтожным процентом отказов, а стабильность урана была выше.
— О, мой “Малыш” почти готов, — лицо его осветила абсолютно искренняя улыбка. — Я доработал всё, что было из сомнительных недостатков у моего сокровища.
По приезду в США великолепному физику, занимающемуся разработкой урана понадобилось совсем немного времени для того, чтобы присоединиться к исследователям радиоактивности, а позже — войти в Урановый Комитет Бриггса. В процессе этой работы Эрнст получил доступ к засекреченному оружию, добытому в 1924 году спецагентом американской разведки в Баварии, в котором учёный и узнал свое потерянное детище, своё сокровище.
У Шаттерхэнда открылось второе дыхание. Он, помимо ядерной физики, увлёкся радиоэлетроникой и бионикой, и вскоре, не без помощи Веллера, смог создать подобие автоброни — облегченных протезов, работающих благодаря мини-трансформаторам, преобразующим импульсы нервной системы в переменный ток. Пока эти протезы оставались слишком сложными и дорогими в производстве, а также не всегда корректно работающими, чтобы выйти на массовый уровень, но парой относительно рабочих конечностей аместриец всё же обзавёлся…
Пропустив половину эмоциональной речи Эрнста мимо ушей, но вежливо кивая и поддакивая, Веллер уловил момент, когда стоило всё же проявить более живое участие в разговоре.
— Это грандиозно, дружище, — он с энтузиазмом посмотрел на собеседника. — Не зря я говорил вам, что вы — гениальный человек.
Шаттерхэнд зарделся. Он никак не мог привыкнуть к тому, что где-то кто-то и правда ценил его наработки по достоинству.
— Впрочем, — Веллер зевнул, прикрывая рот рукой, — утро вечера мудренее. У вас же завтра выходной?
Дождавшись от собеседника подтверждения, Готтфрид самодовольно усмехнулся:
— Отлично, тогда завтра и выслушаем нашу почтенную тётушку. Она обычно приносит если не добрые, так хотя бы ценные вести. Покойной ночи вам, друг мой, — он лучезарно улыбнулся и почесал за ухом кота. — И тебе, Вилли Второй.
*
Готтфрид не понимал, отчего тётка решила приехать в Штаты. То ли и правда предчувствовала близкую кончину, то ли собиралась ещё со свойственным ей азартом ввязаться в очередную авантюру. Мнения его и Магды очень часто не совпадали: она ставила на тех людей, в сторону которых сам Веллер бы в жизни не посмотрел, но при этом отвергала такие перспективные варианты…
Веллер с досадой вспомнил Ульриха. Мальчишка ещё некоторое время после их отъезда из Германии исправно выходил на связь, съездил хвостом за Элриками во Францию, оставил им подсказку на следующий объект — даже ухитрившись не попасться им на глаза! — а потом… Потом непонятно зачем решил заняться самодеятельностью. Говорил же ему Готтфрид — не нарывайся на конфликты с полицией, а он всё же решил творить свою вендетту. Напал на этого инспектора, Хана, кажется. Веллеру удалось даже узнать подробности: отчего-то его не поймали и не посадили. В дело тогда вмешался некий Эрвин Циммерман, который сначала спас полицейского и невесть как отговорил его предавать дело огласке. А потом зазвал Ульриха на съёмки какого-то детектива. Там-то и произошло странное. Абсолютно все отчёты говорили одно: несчастный случай.
У самого же Веллера осталось множество вопросов о личности этого Циммермана. Он прекрасно помнил, что именно этого юношу хвостом за Элриками отправил Шаттерхэнд. Он помнил, что тот предал его приятеля. И, судя по всему массиву полученной Готтфридом информации, этот Эрвин обладал очень, очень странными способностями. Ни один из разговоров с Эрнстом не пролил ни капли света на эту проблему. Со временем Веллер перестал спрашивать, отложив вопрос в долгий ящик. Однако он был убеждён в том, что Шаттерхэнд что-то знает, но упорно молчит.
*
— Должна отметить, что с открытым окном у вас и правда спится превосходно!
Магда Веллер была свежа и благостна. Она даже не отпустила ни одного комментария по поводу прислуги: племянник ещё не успел подсуетиться и нанять ей в помощь белую девушку.
— Кстати, юноша, — она обратилась к Шаттерхэнду, — у вас прекрасная кошка. Давно хотела поинтересоваться, что за порода, — старушка посмотрела на Готтфрида. — Ты же не возражаешь, если я заведу пару кошек?
Веллер тяжело вздохнул. Делать было нечего:
— Хоть троих, тётушка.
— Отлично, — старуха просияла. — Вы же посоветуете мне питомник, милейший Эрнст?
Лицо Шаттерхэнда приняло такое выражение, словно ему свело нижнюю челюсть:
— Всенепременно.
— Ладно, — вздохнула Магда. — Вернёмся к нашим баранам. Фридхен, дорогой, — нарочито слащаво произнесла она, и пришла очередь Готтфрида пытаться сохранить лицо, — в одном из моих путешествий мне довелось пообщаться с одним из католических легатов…
Веллер даже не попытался скрыть удивления: он никогда не был ни добрым католиком, ни вовсе религиозным человеком. В какой-то момент он даже испугался, не выжила ли старуха из ума.
— Как это относится ко мне? — немного раздражённо переспросил он.
— Не перебивайте меня, Фридхен, — озорные огоньки заплясали в старушечьих глазах: по её лицу было отчётливо видно, что доводить племянника идиотским обращением внезапно стало ей жизненно необходимо.
Веллер только вздохнул — каков со стариков спрос? Что они, что дети, право слово.
— Всё-всё-всё, — он шутливо поднял руки, показывая тётке пустые ладони. — Сдаюсь. Продолжайте же!
— Если говорить коротко — на сколько-нибудь обстоятельный разговор, вы, молодежь, нынче не способны… — продолжила старуха, и Готтфрид никак не мог взять в толк, издевается она или говорит серьёзно. — Готтфрид! С тобой очень хочет выйти на контакт никто иной, как Папа Римский. И с вами, юноша, — она кивнула в сторону Эрнста, — тоже.
Оба “юноши” опешили и переглянулись.
— Тётушка, — начал выходить из себя Веллер. — Я понимаю, вас всегда отличало особенное чувство юмора. Но вам не кажется, что это чересчур?
Магда нахмурилась и поджала аккуратно накрашенные губы. А после принялась расстёгивать узловатыми старческими пальцами ридикюль.
— Смотрите сами, коль на слово не верите, — скривилась она, швыряя на стол конверт с сургучной печатью.
Веллер дрожащими пальцами выудил желтоватую бумагу из явно дорогого конверта. Внутри него лежало именное письмо для “херра Готтфрида Веллера и херра Эрнста Шаттерханда”, подписанное лично Папой Римским Пием ХII, с его личной печатью.
1) Die Scheiße — дерьмо (нем.).
========== Глава 11: Melior tutiorque est certa pax, quam sperata victoria/Лучше и надежнее верный мир, чем ожидаемая победа ==========
