— А у вас — взривчатка, — парировал Рас.

— Я требую, чтобы и нам выдали зомбячью сыворотку! — Энви поднял вверх кулак.

— Да! — неожиданно поддержал его Глаттони, облизнувшись. — И еды!

Христос висел недвижно. Воистину — как дети, в самых плохих их проявлениях!

— Тагда нам нужна взривчатка, — не растерялся Рас, уравнивая счёт.

— Хорошо, — неожиданно легко согласился Отец. В его голосе прорезались нотки, от которых всем, кроме Слосса — ему было всё равно, так как он громко храпел, — стало не по себе. — Ласт. Пусть твой верный пёс передаст им взрывную сыворотку.

Ласт сузила глаза и поджала накрашенные губы.

— И без глупостей. Он, конечно, жертва ценная, но не незаменимая, — усмехнулся Христос. — Рас! А ты передашь наработки по проекту «Бессмертная армия». Чтобы игра стала честной.

Рас сжал зубы на мундштуке трубки.

— А еда? — заныл Глаттони, махая короткими ножками в воздухе.

— И еда, — зло выплюнул Христос.

*

— Красиво…

Ал оглядывал непривычный пейзаж. Самим бы им вряд ли пришло в голову отправиться в Новороссийск, но Ноа, рассматривавшая фотоснимки с открыток, в один прекрасный момент заявила, что им обязательно нужно посетить это место. Эд и Ал, памятуя о том, как цыганка безошибочно определила их главный ориентир при поиске бомбы, даже не сопротивлялись. Теперь они рассматривали местные достопримечательности и непривычную природу, направляясь к легендарной Суджукской косе.

— Эд… — Альфонс ошарашенно огляделся.

Сердце защемило, глаза защипало, по телу прошла дрожь. Ал не знал, как сказать брату о том, что он чувствовал, как лёгким эхом, порой более напоминающим забытое воспоминание, по долине струились едва уловимые потоки силы, так похожей на позабытую, оставшуюся по ту сторону Врат. Он не знал, как сказать об этом Эду, для которого алхимия была всем, чтобы не бередить и без того не заживающую рану.

— Что?.. — старший брат поджал губы, подозрительно воззрившись на Ала. Уж очень ошарашенным он выглядел.

— Здесь… Земля… — голос Ноа дрожал от благоговения. — Поёт… Тихо, мелодично, словно перезвон колокольчиков слышится — как аккомпанемент чудному голосу…

Альфонс с нежностью посмотрел на цыганку — как поэтично она описала то, что чувствовал он! Как тонко воспринимала мир! Такая хрупкая, искренняя…

— Что ты имеешь в виду? — голос Эда звучал глухо, в горле пересохло.

Кажется, он понимал, что к чему. Реакция брата, слова Ноа — он был уверен, что они чувствуют то, что было больше недоступно ему. По его собственному почину.

— Брат… — Ал спрятал глаза. — Это очень похоже на алхимию. Только в разы слабее.

Несмотря на то, что Эду казалось, что он готов к этому ответу, горечь и досада переполнили его сердце и были готовы выплеснуться через край.

В горле встал противный ком, мешающий говорить, поэтому Эдвард махнул рукой и, опустив голову и разом став ниже, понуро поплёлся в сторону.

— Пусть он побудет один, — удержала Ноа дёрнувшегося Ала. — Всё равно пейзаж просматривается, далеко не уйдёт.

А Эдвард и не собирался уходить далеко. Отойдя на несколько десятков метров, он тяжело опустился на крупный валун и закрыл руками лицо. По щекам предательски текли слёзы. Совершенно некстати вспомнилась Уинри, пообещавшая больше не плакать, если только не от счастья. Будто бы тяжесть всего мира резко свалилась на плечи Эда, воспоминания захлестнули его с головой, провоцируя новые и новые потоки никак не унимавшихся слёз. Родной мир, по которому он так скучал: улыбка Уинри и её голос, когда она так смешно ругалась по поводу очередной сломанной детали от автоброни, бабуля Пинако, несносный полковник, без конца цеплявшийся к нему по поводу и без, лейтенант Хоукай, майор Армстронг… Что с ними стало за это время? Кто ещё жив, а кто уже ушёл? Кто бы обрадовался его возвращению? Наверняка, Уинри уже похоронила его, нашла свою судьбу и обзавелась полным домом ребятишек… При мысли о том, что у неё за его отсутствие наверняка наладилась семейная жизнь, слёзы, было оскудевшие, вернулись и полились с удвоенной силой. «Мальчишки не плачут!» — гордо говорил себе Эдвард всегда, но сейчас было всё равно. Боль отчаянно требовала выхода.

— Чёртов дождь, — оправдывался перед собой Элрик, не поднимая глаз на небо. Он и так знал, что в нём — ни облачка.

*

Альфонс и Ноа стояли и молчали, глядя в чистейшее ледяное небо. Цыганка, которой передалось настроение Эда, едва сдерживала дрожь в тонких пальцах. Воздух был словно наэлектризован, будто сама природа этого странного места вступала в резонанс с движениями души бывшего алхимика. И мелодия, которую слышала Ноа, из жизнеутверждающего зелёного ля мажора переместилась в серо-чёрный с серебряно-стальными всполохами си-бемоль минор, передавая боль существа, некогда имевшего сродство к той силе, что порождала эту музыку.

Сердце Ала наполняло сострадание. К брату, перед которым он нет-нет, да чувствовал себя виноватым: ведь именно ради него Эд пожертвовал

тем самым, что составляло настолько значимую часть его сути. И если в этом мире, пока ничто не шевелилось в земной коре, это и было практически незаметно, то что же будет, если — когда! — они вернутся? Уже сейчас Альфонс испытывал, с одной стороны, невероятную вину за то, что из-за него Эдвард стал таким, а с другой — жгучий стыд, что он вообще допускает все эти мысли в отношении брата.

Но также Ал сочувствовал Ноа. Женщине, которая никогда не будет его; той, что отдала сердце его брату, несмотря на то, что ему это было совершенно не нужно. Он видел, как чутко она реагирует на все изменения, и испытывал вину ещё и перед ней — втянули же они её в переплёт! Долгие годы она моталась с ними по свету, не создав семьи, не приведя в мир новых людей, хотя, с другой стороны, как там говорили о цыганах? Что дорога им всего родней? Конечно, можно было вечно утешать себя тем, что никто не тащил её за собой на привязи, но Альфонс всё равно чувствовал свою ответственность перед Ноа.

Из раздумий его выдернула цыганка — она потянула его за рукав и приложила палец к губам. Тонкое лицо было сосредоточенно, в бездонных глазах промелькнула тревога.

— Смотри! — одними губами проговорила Ноа, указывая взглядом в сторону.

Сквозь розоватую дымку влажного воздуха вдали виднелась одинокая фигура седого высокого мужчины. Он присел на корточки, задумчиво провёл рукой под землей и принялся что-то аккуратно выкапывать из земли.

— Надо сказать Эду, — мотнул головой Ал. — Я сейчас.

Альфонс направился к брату. Он представлял себе, в каком состоянии Эдвард, и не хотел, чтобы его таким увидела Ноа. В первую очередь, ради самого Эда: уязвить брата тем, что кто-то кроме него станет свидетелем его слабости Альфонс не мог. Хотя какая-то частичка в нём очень хотела,

чтобы это видела Ноа — быть может, тогда она разочаруется в объекте своей уже даже не любви, а навязчивой идеи? Ал на секунду затормозил и потряс головой, прогоняя с края сознания недостойные мысли. Он ни за что не предаст брата.

— Эд… — холодная рука Альфонса легла на подрагивающее плечо Элрика-старшего.

— А? — отрывисто спросил он: ни на что более длинное и связное прерывающегося дыхания бы попросту не хватило.

— Эд, пойдём. Тут кто-то есть, мало ли…

— Угу, — кивнул Эдвард. — Я… Я сейчас.

Альфонс вздохнул и направился к Ноа — Эду нужно было немного времени, чтобы показаться им на глаза.

Когда же они втроём, наконец, оказались рядом, Эд нарочито резко повернул голову в сторону источника беспокойства, пряча покрасневшие и опухшие глаза.

— Брат… — глухо спросил бывший Стальной алхимик. — Он тебе никого не напоминает?

— Расстояние большое, — неохотно ответил Альфонс.

Признаваться в том, кого напомнил ему мужчина, Алу не хотелось даже себе.

— Вы опять что-то скрываете? — прищурилась Ноа. — Кого он должен напоминать?

— Давай подойдем и посмотрим, — пожал плечами Эдвард.

Алу не нравилась эта идея. В том месте, где слышались чёткие отзвуки алхимии, было слишком рискованно тревожить призраков прошлого,