Исключительно редкий эскиз к знаменитой картине «Сад утрат и надежд», сожженной ее создателем, эдвардианским художником Эдвардом Хорнером, выставлен сегодня на аукцион. Художник изобразил на нем своих детей, Элайзу и Джона, в саду их… ширского дома. Дети заглядывают в дом, где загадочная женская фигура – общепринято считать, что это Лидия Дайзарт Хорнер, жена художника – сидит за столом и что-то пишет.

От самой картины не осталось больше ничего, кроме нескольких старых фотографий плохого качества. Поэтому «Сад утрат и надежд» обрел почти мифический статус из-за печальной судьбы детей художника и картины. В свое время она стала сенсацией, эта работа, и выдающийся художественный критик Тадеуш Ла Туш называл ее «пожалуй, самым трогательным изображением детства и утраченной невинности, когда-либо запечатленным на холсте». Картина объехала Европу и Америку, и считается, что ее посмотрели около 8 миллионов человек.

Позже она вышла из моды, когда некогда непогрешимый Хорнер с его другими, более шовинистическими работами, такими как «Сиреневые часы» и «Мы построили Ниневию», был отвергнут критиками и публикой. Известно, что Хорнер возненавидел свою самую знаменитую картину и выкупил ее у арт-дилера Галвестона за 5000 гиней, фактически разорившись. Он умер вскоре после этого в первую волну эпидемии испанки.

После того как сгорела картина и умер художник, его репутация немного восстановилась; росла и загадка «Сада утрат и надежд», и с годами картина стала считаться одним из величайших утраченных шедевров. Эскиз к картине написан маслом на коммерчески грунтованном холсте, и под слоем краски видны перо и чернила. Выполнен быстро, изобилует деталями и заметками, которые художник намеревался перенести на картину, и поражает не только мастерством техники и приемами импрессионизма, но и языком классической структуры, за который так ценили Хорнера. В верхнем левом углу эскиза присутствует непонятная искусствоведам деталь – золотая полоса, предположительно падающая звезда, которой нет на фотографиях оригинала картины или эскиза. Эксперты не могут объяснить ее появление, а Ян де Хоэртс, экс-директор британской галереи Тейт, язвительно отозвался о предстоящем аукционе, заявив, что это очевидная подделка. «Хорнер не „делал“ золотых полосок. Это добавил не он. Эскиз скомпрометирован, как и обстоятельства его продажи».

Эскиз размером всего лишь 32

×

25 см продается анонимным коллекционером, который купил его у покойной дочери художника Стеллы Хорнер (родившейся после смерти ее отца). Сегодня его оценили в Даунис в 400 000–500 000 фунтов. Джульетта Хорнер, правнучка художника и эксперт по викторианской и эдвардианской живописи в Даунис, сказала: «Много лет „Сад утрат и надежд“ был самым знаменитым в мире живописным произведением. Миллионы людей стояли в длинных очередях, чтобы взглянуть на него. Его утрата – трагедия, и мы по сей день не знаем, почему Хорнер сжег свою лучшую работу. Так что находка этого изумительного эскиза оказалась для нас приятным сюрпризом».

«Гардиан», 10 мая 2014 г.

Часть первая

Глава 1

Май был любимым месяцем моей мамы! Потому что, по ее словам, сад еще не достиг своего великолепия, но все это еще впереди. Радость предвкушения, так она это называла. Она и сама была удивительно майская. Она умерла в мае, Джульет, ты знала это? И я велела написать на ее надгробье: «Май – лучший месяц, потому что в мае поют соловьи». Так она всегда мне говорила. Они улетают на зиму в Африку – ты помнишь, как я рассказывала тебе? Однажды, еще до войны, я была в Марокко и видела десятки соловьев, певших на минаретах и плоских крышах. Так странно – в феврале, среди пальм, с мерцавшей вдалеке золотой пустыней. И такие простые, невзрачные птички, но как поют!

Они возвращаются в Англию в мае. Впрочем, поют только самцы. Самка выбирает себе партнера по красоте его пения, знаешь ли ты об этом?

А еще в начале мая надо сажать последние летние луковицы и корни. Сажать георгины, сотни георгинов. Ирисы к этой поре почти взойдут, пожалуйста, подкорми их. Приготовь землю. Удали отмершие растения. С наступлением мая я работаю в саду с раннего утра и дотемна. У меня болит все тело, и я никак не могу избавиться от грязи под ногтями. Но я чувствую себя немыслимо прекрасно, лучше, чем когда-либо.

И вот еще что, Джульет: в этом месяце в лесу у ручья цветут колокольчики. Любуйся ими, но если увидишь круг из этих цветов, никогда не заходи в него. Это приносит несчастье. К тебе придет злая фея и проклянет тебя. Вот что, по словам мамы, случилось с одной малышкой.

Запомни: Май – лучший месяц.

– Я не хочу мюсли. Я хочу тост.

– Айла, дочка, тостов нет. Поешь мюсли. Ох… блин, почти восемь! Всем надо торопиться.

– Мам, но я ненавижу мюсли. Эти сушеные фрукты! Меня тошнит, когда я ем их. Не заставляй меня есть их. Иначе меня стошнит.

– О’кей, тогда возьми батончики «Уитабикс». Санди, милый, не надо так делать. Не бросай это на пол. Мэтт, ты можешь остановить его, чтобы он не бросал на… ох.

– Я ненавижу «Уитабикс». От него меня…

– Тогда съешь банан. Би, пожалуйста, ты можешь что-нибудь съесть?

– Знаешь, ма, мисс Робертс говорит, что нельзя начинать день с фруктов, она говорит, что это вредно для желудка.

– Мисс Робертс ошибается. Мэтт! Пожалуйста, не позволяй ему бросать на пол мюсли.

– Господи, Джульет! Я слышу тебя. Не кричи на меня.

Джульет заметила, что ее плечи оказались где-то на уровне подбородка. С тяжелым вздохом она отошла от стола.

– Я не кричу. – Она наступила на маленький игрушечный автобус, но успела поднять ногу, прежде чем он превратился в самокат, ловко сохранила равновесие и ухватилась обеими руками за стул старшей дочери. – Господи! – воскликнула она. – Чуть не упала! Вы видели?!

Никто ей не ответил, только Айла, ее средняя дочка, жалобно посмотрела на нее и протянула пустой пакет IKEA.

– Пожалуйста, мама, пожалуйста, я ненавижу мюсли и я ненавижу «Уитабикс», пожалуйста, не заставляй меня их есть.

– Ох, дай ей тост, ради бога, – раздраженно сказал Мэтт. Он откинулся на спинку стула и пощелкал радио. – Давайте послушаем какую-нибудь музыку. Я ненавижу по утрам «Радио-4». Правда, дети? Это все равно что пригласить ужасных стариков с гнилым дыханием, чтобы они сидели рядом и орали на тебя, пока ты завтракаешь.

Дети засмеялись, даже Би. Джульет тяжело вздохнула:

– Тостов нет.

Мэтт поднял глаза от своего телефона:

– Почему нет?

– Мы все съели.

– Нам надо приготовить сегодня больше. – Он потряс пустой картонной коробкой. – И апельсиновый сок.

– Я хотю сок, – тихо сказал Санди из своего угла. – Сок, позалуста. Я хотю сок.

Нам надо забронировать летнюю поездку. Нам надо встретиться с Оливией и ее детьми. Нам надо позвонить твоей матери в Рим. Нам не надо спать с другими людьми. Нам надо сделать все эти вещи.

– Ты мог бы зайти в магазин, Мэтт. Между прочим, говорят, что там продают еду.

– Я говорил тебе десять раз, что у меня сегодня важный день на работе. Формирование команды. Благодарю за напоминание.

– Ладно, я зайду в магазин во время ланча, если после аукциона будет время… – Джульетта снова повернулась к приемнику.

– А теперь послушайте «Размышления о главном» преподобного…

Мэтт посмотрел на нее, и в его глазах промелькнул гнев.

– Господи, Джульет.

Когда-то она боялась этого взгляда, у нее все сжималось внутри от боли и тревоги, но потом привыкла.