– О’кей, – тихо сказала она. – О’кей, милая. Тебе… больно?

– Это? Вообще-то, не очень. Ма, ты ничего не понимаешь. И не пытайся понять. Они всегда одержат верх. – Она взяла одну из фигурок и поставила ее на крышу.

– Нет, неправда, – возразила Джульет. – Они озлобленные, ужасные, но дело в том, что они не одержат верх. Обещаю тебе. Честное слово. Ох, девочка моя любимая. – Она погладила Би по волосам. – Давно это продолжается?

– П-полгода, – тихо ответила Би. – Вообще, чуточку дольше, но совсем плохо полгода.

– Ты можешь мне рассказать? Что они делали? Доченька, я обещаю, даю тебе честное слово, что я ничего не предприму, если там нет ничего противозаконного.

Бесцветным голосом Би начала перечислять:

– Подкладывали мне в рюкзак презервативы, много. Оставляли дерьмо у нашей двери, ты думала, что это собаки, нет, это кто-нибудь из них. Писали обо мне гадости все время. Поливали меня грязью в чатах. Фоткали меня, подловив на чем-нибудь, и рассылали всем. Наверняка шлют даже сейчас, когда мы сидим тут с тобой. Как я сижу в уборной или ковыряю в носу… Молли и Ами притворились, будто им интересно взглянуть на кукольный домик, сфоткали его и… и… – она всхлипнула, – тоже выставили все. Вот кухня в кукольном домике Би, миниатюрные тарелки и крошечное зеркало… вау, она лузер, блин… Вот такие вещи, сотни раз в день на Snapchat Mum, и это все время, и все смеялись… Подкладывали мне на стул всякую гадость, ковыряли по очереди в носу и, проходя мимо меня, вытирали сопли о мое плечо, а я сидела и ничего не могла сделать. Мой телефон пищит все время, и я знаю, что это кто-то из них… и я позволяю им все это делать, потому что вынуждена, иначе они расскажут… – Она снова заплакала от боли и унижения.

– Расскажут что?

– Ничего. Ничего. Я не могу тебе сказать. Ничего. – Она тряхнула головой, вытерла один глаз и сказала усталым, тихим голосом:

– Мама, можно я буду играть?

Джульет смотрела, как ее старшая дочка передвигала деревянные фигурки перед кукольным домом.

– Я обещала тебе, что все исправлю, – услышала она собственный голос и провела пальцем по чешуйчатой крыше, потом вздохнула. – Что, если я скажу тебе, что мы уедем? Уедем и больше не вернемся.

– Ах, – уныло отозвалась Би. – Если бы так.

– Я серьезно. Начнем все снова, в другом месте, но это место ты уже знаешь.

Би повернула к ней лицо. На ее щеках блестели серебристые дорожки слез.

– Ты что имеешь в виду?

Джульет, все еще сидевшая на корточках, встала на колени и взяла холодную, грязную руку дочери.

– Я делала так много неправильных вещей. Боюсь, что так бывает со всеми родителями. Ты стараешься все сделать хорошо, потом глядишь по сторонам, видишь, что у тебя все не так, как надо, и ты даже не понимаешь, когда и с чего все началось, а ты начинаешь злиться на себя, и все становится еще хуже. А этот мой план – ох, господи, может, он тоже неправильный. Хотя не думаю. По-моему, Би, нам нужно изменить нашу жизнь. Я говорю с тобой абсолютно честно и откровенно. Все плохо, у всех нас.

– Как же папа? – спросила Би.

– Ну дело и в нем тоже, – ответила Джульет со вздохом, наклонила голову и сморгнула слезы, которые упали на домик, на ковер, потому что внезапно подумала о том, что любила его когда-то.

– Из-за его романа с Тесс?

– Что?

– Я все знаю, ма. – Джульет увидела, как изменились очертания ее личика, как появились впадины на щеках, когда она сжала челюсти. Я… я… – Би вздохнула. – Месяц назад я взяла его телефон, чтобы вызвать «Убер», и прочла их переписку.

– Что ты сделала?

Би подняла глаза на мать. У нее побелело лицо.

– Не сердись на меня…

– Доченька! Я не сержусь на тебя. Господи! Ох, милая моя. Ты знала.

– Он писал, что любит ее. И все такое. – Би снова опустила глаза. Джульет ласково погладила ее по руке.

– Ох, Би. Доченька, как мне жалко, что ты узнала об этом. Почему ты ничего мне не сказала?

– Я не хотела быть доносчицей… Да и как я могла бы сказать тебе? – Би покачала головой. – Я думала, что ты не знаешь, и злилась на тебя за слепоту. – Она положила голову на плечо матери. – А она такая шлюха, ма. Я терпеть ее не могу. Даже когда вы с ней дружили, она вызывала у меня отвращение.

– Мне тоже она уже не нравится, – сказала Джульет. – Но, в общем, ты знаешь. Ну и ладно. – Она потерла спину дочки.

– И что, папа любит ее?

– Не знаю. Я не могу спросить его об этом, пока – не могу. Надеюсь, что любит. Теперь у меня собственные планы, потому что я не думаю, что теперь мы сможем жить вместе.

– Конечно. – Би выпрямилась.

– Вот я и хотела обсудить их с тобой. Гляди. – И Джульет похлопала по кукольному домику. – Вот этот дом. Он принадлежит мне.

– Конечно, без вопросов.

– Нет, я имею в виду… этот дом. В реальной жизни. Теперь он мой.

– О чем ты говоришь? Я ничего не понимаю.

Джульет убрала волосы с глаз дочки.

– Настоящий дом. И теперь он мой. Я подумала, что мы можем завтра туда уехать. – Она снова дотронулась до крыши домика, непролитые слезы жгли ей глаза. Большая дымовая труба, служившая опорой для петли, внезапно распахнулась, и перед глазами Джульет появились любимые фигурки – младенец в колыбели, собачка, стулья. Витая лестница, большое окно на втором этаже, Птичье Гнездо наверху, которое закрывалось на крючок, и там можно было хранить конфеты, книжки, игрушки…

Би, как все девочки-подростки, редко сразу реагировала на происходящее, но вдруг удивленно спросила:

– Что ты имеешь в виду? Как это мы можем уехать завтра? Правда?

– Да. Правда. Мы уедем утром. – Джульет поцеловала дочку и схватила ее за плечи. – Ты сможешь начать все заново и забыть про тех девиц.

– Ты сошла с ума! – воскликнула Би одновременно со смехом и испугом. – Ты хочешь, чтобы мы сбежали?

– Нет, не сбежали. Мы никуда не убегаем, – спокойно сказала Джульет. – Просто что-то случилось – даже не одна вещь, а четыре или пять разных вещей. И я считаю, что нам надо уехать из Лондона и начать жизнь заново. Возможно, потом ты будешь винить меня за это всю жизнь, а может, это будет лучшее решение, которое я делала за всю мою жизнь. Видишь ли, я поняла, что мы пришли к такой точке, где нужно что-то менять. Менять то, что мешает нам жить нормально… – Джульет задыхалась от слез, которые с трудом сдерживала. Она закашлялась. – Может, тебе это покажется безумием, но для нас лучший выход – это поехать туда. Поверь мне, доченька.

Улица была пустая, ее уже накрыла пыльная, выгоревшая на солнце лень летних отпусков. Жители разъехались. Поцарапанная и побитая красная «Шкода» стояла с открытыми дверцами возле дома.

– Ты с ума сошла, – сказала Зейна и подула на волосы, убрав их со лба. – Только помни, что у тебя есть шанс переменить решение. Ты приедешь туда и сразу возвращайся в Лондон. Будешь к чаю, и Мэтт даже не заметит, что вы уезжали.

– Нет, я не вернусь, – ответила Джульет, складывая в машину последние сумки. Было раннее утро, и ее сторона улицы еще лежала в благословенной тени. Мэтт уже уехал. Он прислал ей сообщение:

– Нельзя же так, – сердито говорила Зейна. – Проснулась утром и решила переместить свою семью в какой-то заброшенный дом у черта на куличках, потому что захотела сменить обстановку. Ты ведь говорила, что хочешь его продать. Ты не была там давным-давно и даже не знаешь, каким образом тот дом внезапно стал твоим!

– Слушай, ведь ты видела бумаги. Там все чисто. Дом действительно мой.

– Это еще не означает, что ты поступаешь нормально! – прошипела Зейна над крышей «Шкоды».

– В моей ситуации вообще нет ничего нормального, – ответила Джульет. – Теперь все будет нормально, либо этого не будет никогда. Я осталась без работы. Но благодаря твоей гениальной помощи я получила очень приличное выходное пособие. Еще раз спасибо!