Когда дело касалось текстов, память Уэндовера была отнюдь не безупречна.

– Э… Что-то насчет жадного волка и ягнят. А еще раньше уйма всего: о пастушьем ремесле, песнях на пастбище, фаль­шивящей свирели и прочем.

– А, это Люсидас! Теперь я вспомнил, – с облегчением воскликнул сэр Клинтон. – Двуручный меч относится к гражданским и церковным властям, не так ли? Сквайр, спасибо. Вы спасли меня от раздумий. Я думал над другой версией.

Он допил виски и, вставая с места, задал еще один вопрос:

– Лагерь Цезаря находится по пути к дому мисс Херонгейт, если ехать из гольф-клуба?

Уэндовер опасался таких вопросов. Ему совсем не хотелось, чтобы имя девушки связывалось с ночными событиями.

– Да, я хотел вам об этом рассказать, – протарабанил он.

– Хм! Было довольно поздно для возвращения домой, не так ли?

– Должно быть, она задержалась. Может, шина спустила, или еще что-то задержало ее в пути.

– Весьма вероятно, – согласился сэр Клинтон, направляясь к двери.

– Вижу, вы получили телеграмму, – заметил Уэндовер, пытаясь скрыть свое любопытство.

– От вас ничто не ускользнет, сквайр, – парировал сэр Клинтон.

– Что-то интересное?

– Для меня – да. Из консульства в Монровии.

– Значит, там что-то про Ашмуна?

– Да. Ex Africa semper aliquid Novi.[16] Мы с Камлетом собираемся кое-кого навестить. Да и, помимо всего, нам полезно по­дышать свежим деревенским воздухом. Присоединитесь к нам?

– Почему бы вам не дать мне прочесть телеграмму? – буркнул Уэндовер. – Вы знаете, что я не хочу иметь ничего общего с этим парнем. Но понимаю, что вы настроились бороться с моими предрассудками. Ладно, пойду с вами.

– Тогда пошли. Камлет ждет, что мы заберем его. С ним будет рабочий и лопата.

– Зачем?

– Вероятно, копать. Если потребуется. Но, возможно, и не потребуется. Это все, что я могу сказать. Ну, это лишь мое мнение.

Сначала они поехали в полицейский участок, где их ждал инспектор. Подобрав Камлета и его спутника, они отправились в дом Ашмуна. Сэр Клинтон заявил, что хочет увидеть Ашмуна, и компанию впустили в ту же комнату, что и накануне. Через пару мгновений перед ними предстал и сам мулат. Он совсем не был обеспокоен этим визитом к нему на дом. Сэр Клинтон не стал тратить время на разговоры и сразу же перешел к делу.

– Мистер Ашмун, вы ведь не британский подданный?

– О, нет. Я – либериец.

– Позвольте взглянуть на ваши документы, пожалуйста. Паспорт и свидетельство.

Ашмун достал документы и со своей обычной улыбкой передал их старшему констеблю. Сэр Клинтон рассмотрел их.

– Похоже, они совпадают с моими сведениями, – сказал он, возвращая бумаги. – Вижу, что в графе «профессия или род деятельности» вы указали «священнослужитель».

– Совершенно верно, – с легким поклоном ответил Ашмун.

– Имя вашей матери?

– Мета Ашмун. Как и я, она – гражданка Либерии.

– А ваш отец?

Глаза Ашмуна опасно сверкнули, но он все еще играл роль добродушного хозяина.

– Я никогда не знал отца, – учтиво ответил он. – Он исчез, прежде чем я достиг возраста, в котором мог бы узнать что-либо о нем.

– Даже его фамилию?

– Я никогда не носил его фамилию и предпочел забыть ее. Он очень плохо обращался с матерью и бросил ее вскоре после того, как я родился. Конечно, он был одним из вас – белых людей: прохвост, бездельник и беглец. Уже позже я смог подняться.

– Ваши родители были женаты?

– Боюсь, что не смогу предъявить их свидетельство о браке, – заметил Ашмун, потеряв бодрость.

Сэр Клинтон сделал извиняющийся жест.

– Простите. Я лишь хочу убедиться в вашем либерийском гражданстве. Ваш отец был британцем? В этом случае, если он был женат на вашей матери, вы тоже стали британцем, и эти формальности больше не требуются. Если вы сможете чем-то подтвердить тот брак, то будете освобождены от некоторых неприятных ограничений.

Это объяснение, похоже, изменило настроение Ашмуна. Он снова стал учтив и лучезарен.

– А! Понимаю! Но боюсь, тут ничего не поделать. Я – гражданин Либерии и, вне сомнений, иностранец. И должен смириться с трудностями, но, в конце концов, это лишь мелочи.

– Теперь насчет вашей профессии, – продолжил сэр Клинтон. – Я бы хотел узнать, как вы стали священником?

– Все очень просто, – поспешил объяснить Ашмун. – Моя мать была очень бедна; а перед тем, как уйти, ваш соотечественник растранжирил все остатки ее денег. Полагаю, она была польщена вниманием со стороны одного из вас, белых. И это понятно – она была бедной, неграмотной женщиной, и ее было очень легко обмануть. Он пропил часть денег, еще больше он проиграл в карты, и, наконец…

Ашмун закончил фразу выразительным жестом.

– Со своей точки зрения, мать была хорошей женщиной. Конечно, суеверной африканкой, которая пыталась сделать для меня все возможное. После всего, что она пережила с моим белым отцом, было сложно представить, что она сможет поверить кому-то из белых. Но, как ни странно, она попала к вашим миссионерам, приличным людям, которые хотели собрать новообращенных. Они делали это искренне, а не из желания выслужиться. Они взяли меня в миссионерскую школу и обучили, когда я был еще ребенком. По-видимому, они оценили мой интеллект – полукровки бывают умны. Я был их лучшим учеником – умным, способным и принимающим все, чему меня учили. Я изучал катехизис и полагаю, что проявил рвение. Трудно вспомнить себя мальчиком. Но, как бы то ни было, они смотрели на меня, как на достижение своей образовательной системы, и решили использовать меня для своей работы. Вы, белые люди, так дальновидны по сравнению с невежественными африканцами. Если вкратце, то они воспитывали меня, стремясь к тому, чтобы я стал таким же миссионером, как и они, и даже лучше – благодаря негритянской крови, я смог бы лучше них понимать «африканские души», как они нас называли. Они так и не смогли избавиться от расового превосходства. Ну, а я был, как рыба в воде: в юности я был очень религиозен. В результате я стал священником, и меня направили в деревню – обращать язычников. Я долгое время «трудился в винограднике» – так они это называли, и, в конце концов, смог отчитаться перед учителями, доложив им о блестящих успехах. Затем я вернулся на побережье – отдохнуть. На станции я повстречал симпатичную девушку, дочь одного из миссионеров. Она приехала из Англии, чтобы навестить родителей. Я никогда не видел такой красивой девушки. Конечно, в ней не было ничего особенного, но в то время я видел не так много белых девушек. Я предложил ей руку и сердце, составив речь из лучших образцов литературы в местной библиотеке. Это был единственный знакомый мне способ объясниться в любви. Но она сочла мою речь забавной, и, оглядываясь назад, думаю, она была права. Но она была не очень-то тактична, и я быстро понял, что наличие негритянской крови лишает меня возможности претендовать на роль мужа. Понимаете, я ни в коем случае не обвиняю ее. Я никогда не думал о женитьбе на ком-то из моих прихожанок из глубинки. Но эти события навели меня на мысли о темах, не затрагивавшихся в миссионерской школе. Я вернулся в свой первоначальный приход. Но тамошний виноград стал кислым, и через некоторое время я оставил дела и порвал связи со старыми пасторами. Думаю, они были не против. Разными путями я зарабатывал на жизнь. Скопив денег, я решил поехать в Англию и осмотреться. Я ничем не связан с местными парнями в рясах, но когда меня попросили заполнить пункт «профессия» в анкете, я вспомнил о клерикальном прошлом – оно было респектабельнее моих прочих занятий. Боюсь, мой рассказ был длинным и скучным, но я надеюсь, что стало ясно: указания на профессию подлинны, и в ваших бумагах нет никакой ошибки.

– Спасибо, – сухо поблагодарил сэр Клинтон. – В общем и в целом все корректно.