– Пока не видно никаких хитростей, – заметил Уэндовер. – И что же вы выяснили, обследовав кроликов?
– Все в свое время, – парировал Эллардайс. – Я рассказываю обо всем в хронологической последовательности, так что не перебивайте меня, пока я не окончу. Я был озадачен. Прибыв домой, я сел, закурил и сделал несколько заметок о вечере, пока события были свежи в моей памяти. Потому мой рассказ получился точным и свободным. Затем я принялся обдумывать дело. И чем больше я думал, тем меньше понимал. Я не дурак, и готов признать, что мы знаем не обо всем. До Беккереля никто и не думал о радиоактивности, хотя торий и уран и прежде испускали ее. Возможно, Ашмун наткнулся на что-то новое. И, если это так, то также возможно, что он специально наговорил уйму бреда, чтобы запутать людей и не дать им самостоятельно выйти на секрет открытия. В отличии от нас, врачей, он не связан этикой. Я бы сказал, что он любит пускать пыль в глаза. Но даже у блефующих игроков в покер может быть некое представление о чести.
Эллардайс сделал паузу и закурил новую сигарету. Затем он продолжил:
– Первым делом нужно было раздобыть живого кролика и засечь, с какой скоростью они остывают после смерти. Я случайно был знаком с Пирбрайтом, парнем, жившим возле римского лагеря. Это бессердечный дьявол. Я знал лишь одну его положительную черту – он довольно хорошо играет на скрипке. Я как-то присматривал за ним, пока он болел, и он был не особо благодарен, что, впрочем, и стоило ожидать от парня такого типа. Он держит хорьков, и я вспомнил, что видел в его доме сети, так что он, похоже, мог бы изловить кролика-другого. В том месте, где он живет, они кишмя кишат. На следующее утро я навестил его, и к вечеру он подготовил для меня полдюжины кроликов. Сейчас не сезон для охоты на кроликов, но сам я их не ловил. Да и некоторым из моих бедолаг-пациентов прописана крольчатина, так что их жизни не были погублены напрасно. Ночью у себя в саду я убил многих из них и вычислил время, за которое они остывают. Так что не осталось никаких сомнений: те кролики из лагеря Цезаря должны были умереть как раз в то время, когда Ашмун упражнялся в игре на скрипке передо мной. Я бы мог поклясться в этом, даже учитывая всевозможные трудности, связанные со сложностью точного измерения температуры и остывания.
– Очевидно, у Ашмуна был сообщник, убивший тех кроликов как раз в нужный момент, – заявил Уэндовер с видом спортсмена, забившего гол. – Возможно, этот самый Пирбрайт и был тем сообщником.
– Великие умы мыслят одинаково, – парировал Эллардайс. – Я подумал о том же. Вопрос в том, как они были убиты? Потому я сделал их вскрытие. Позвоночник кроликов был не поврежден, так что они не были убиты привычным способом. Тут я вспомнил, что их смерть не была легкой. Может быть, стрихнин? Я сделал анализ желудка на стрихнин. Тест способен обнаружить даже одну десятитысячную частицу стрихнина, так что его просто нельзя пропустить. Но я не нашел ни малейшего признака. Поискал другие алкалоиды. Ничего. Поклясться я не могу, но для себя я уверен: бедные животные не были отравлены. Я обрил наголо пару кроликов и начал искать следы подкожной инъекции. Никаких признаков укола. Я не считаю себя непогрешимым, но эти кролики умерли отчего-то, с чем я никогда не сталкивался ни в больнице, ни в частной практике. Ни внутреннее, ни наружное обследование не выявило причины смерти. Все органы у них были в порядке. Насколько я мог судить, здоровье у них было превосходное. Но они были совершенно мертвы. Если вы хотите как-то это прокомментировать, то сейчас самое время.
– Вы думаете, что рыбешки и кролики умерли одной и той же смертью? – спросил Уэндовер. – Метод выглядит одинаковым: и там, и там была задействована скрипка.
– Я не видел умерших рыбок. И не обследовал их трупы. Поэтому я не могу судить об этих случаях как о равнозначных, – возразил Эллардайс. – Я придерживаюсь того, что видел сам. И это меня озадачивает.
Сэр Клинтон молча кивнул, а затем обернулся к Дафне.
– Вы не рассказали, кто привел вас в окружение Ашмуна.
– Айони Херонгейт убедила нас с сестрой присоединиться к ним. Меня это не увлекло, но Агата подняла столько шуму, что проще было согласиться. Когда Фрэнк услышал об этом, он также настоял на том, чтобы присоединиться. Полагаю, он решил, что мне требуется что-то такое. А мистер Ашмун, похоже, очень захотел принять его в группу.
– Вы не знаете, до которого уровня продвинулись мисс Херонгейт и ваша сестра? – спросил сэр Клинтон.
– Они обе – архиереи, – вызвался ответить Эллардайс. – Мисс Херонгейт – одна из самых больших сторонниц Ашмуна. Думаю, она вербовщица – результативно рекламирует деятельность Ашмуна. Тот может быть впечатлен ее внешностью – она много лучше среднего. Но в этой части ему нечего от нее ждать – ее мысли сосредоточены где-то еще. И даже самое мощное любовное зелье не исправит этого.
– Я бы не хотела, чтобы ты так о ней говорил, Фрэнк, – осудила его Дафна. – Айони выставила себя на посмешище с Кеннетом Фельденом, но это было целую вечность назад, и ты бы лучше забыл об этом, вместо того, чтобы ворошить прошлое.
– Она не оставила шансов на забвение той истории, – ответил Эллардайс. Затем, уловив настроение Дафны, он прибавил: – Ладно, ладно. Больше ничего не скажу.
Он обернулся к сэру Клинтону и сменил тему.
– Есть что новое в деле Деверелла? Думаю, коронер ходит по тонкому льду. Полагаю, вы дали ему совет?
Сэр Клинтон уклонился от прямого ответа.
– Мы все еще не нашли пропавшее золото, – отметил он.
– Тогда вы навряд ли вообще его найдете, – заявил Эллардайс. – Сейчас столько не задающих вопросов торговцев, что у скупщиков краденого начались трудные времена. Его легко расплавить и продать по частям – немного здесь, немного там. А этот набор должен стоить приличную сумму. Возможно, от двух до трех тысяч. Один только посох весит немало.
– Мы живем надеждой, – грустно улыбнулся сэр Клинтон. – Но, пока я не забыл, вы можете назвать точную дату происшествия с кроликами?
Эллардайс заглянул в блокнот.
– Девятое января, – ответил он. – Я сделал запись об этом.
Уэндовер решил, что вопрос об Ашмуне закрыт.
– Что насчет бриджа? – спросил он.
Остаток вечера они провели за игрой, и, в конце концов, Эллардайс и Дафна попрощались. Когда они ушли, сэр Клинтон задал Уэндоверу вопрос:
– Сквайр, что из себя представляет эта миссис Пайнфольд?
– Ни капли не похожа на сестру, – ответил Уэндовер. – Бестолкова, эгоистична и сходит с ума от любой новомодной ерунды. Но довольно симпатична и вышла замуж за богача, который ей в отцы годился. Он умер, а деньги остались. Не могу сказать больше о ней.
– А о мисс Херонгейт?
По выражению лица Уэндовера было ясно что Айони не является его любимицей.
– Она – дочь старого Джона Херонгейта с Херон-хилл. Помните то место? После смерти родителей Айони владеет этим местом. Она симпатична, – неохотно признал Уэндовер, – но не в моем вкусе. Слишком темна и непонятна, словно сфинкс. Вы бы присмотрелись к ней, больно она необычна. Взгляд такой задумчивый, если вы понимаете, о чем я.
– Не понимаю, – прямо признался сэр Клинтон.
– Ну, когда я говорю с ней, то, посмотрев в ее глаза, я временами чувствую, будто она думает о чем-то более важном, чем я. Мечтательностью я бы это не назвал. Но что-то в них тлеет. Не могу толком описать.
– Это ясно, – скорее прямолинейно, чем вежливо, заметил сэр Клинтон. – Но не беспокойтесь. В ее глазах я не так уж заинтересован. Но когда сегодня вечером было упомянуто ее имя, ваши молодые гости на что-то намекали. Как с ней связан Фельден?
Прежде чем ответить, Уэндовер немного подумал.
– Помните, я рассказывал, что Дафна и Фельден были помолвлены? Когда объявили о той помолвке, у меня сложилось впечатление, что Айони Херонгейт огорчилась. А когда Дафна разорвала помолвку, Айони приложила все усилия, чтобы утешить Фельдена. Иногда девушки таким методом могут завоевывать симпатичных им мужчин, конечно, если они готовы мириться с их чувствами былой привязанности. Но в случае с Фельденом этого не произошло. За последние год или два Айони приложила все старания, но результат оказался весьма незначителен. Некоторым мужчинам льстит, когда девушки охотятся за ними, но Фельден к этому типажу не относится. Лично я считаю, что она напрасно тратит время, к тому же теряя чувство собственного достоинства. На первый взгляд, Фельден хорошо воспринял разрыв. Он дружелюбен с Дафной и Эллардайсом; не показывает ни капли ревности или подобных чувств. Фактически, он обращается к Эллардайсу, когда Тони Гейнфорд перебирает с алкоголем и подходит к караю ямы. Но я все еще не уверен, что он обо всем забыл. Я замечаю, как он поглядывает на Дафну, когда ему кажется, что на него никто не смотрит. Для него это был сильный удар.
