— И куда это мы так спешим?

Ломать стены — это определённо плохо, но ломать стеклянные двери — немного менее ужасно. Хотя, ходили тогда бы оба с повязками на руках. Как два идиота. Хотя почему как?

— Там закрыто. — Сквозь зубы процедил я.

— И ты решил с разгону выбить дверь?

«С разгону я могу решить выбить только тебе челюсть.» — однако, даже в моей голове это звучало глупо. Какая бы агрессия меня не одолевала, сотворить подобное я не мог. Дяди могли бы, отец мог бы, Мэйбл могла бы, но не я. Но так хотелось…

Стоило вспомнить о сестрёнке, как она тут же замаячила на горизонте. Спустилась с лестницы, и побежала за подругой в холл.

Достав из кармана ключи, Боуэн открыл дверь.

— Дамы вперёд. — Со смешком добавил он, отходя в сторону.

— Ненавижу тебя. — Я знал, что от сжатых до такой степени кулаков остаются следы, но ничего с собой поделать не мог.

Перешагнув порог, я не успел и глазом моргнуть, как послышался звук закрывающегося окна. Резко развернувшись, я увидел, что все они закрыты.

— Что-то не так? — Боуэн действительно выглядел так, будто бы ничего необычного не происходило. Вообще ничего.

— Не важно… — Прошептал я и направился в холл. В голове вертелось множество вопросов.

«Ему совсем плевать, как я к нему обращаюсь?», «Он не услышал, что я сказал?», «То, что произошло в кабинете — злая шутка моего разума, или я схожу с ума? Или это проделки призрака\полтергейста\чертовщины что явно не ушла в небытие?», «Закрывшееся окно относится к тому же, к чему и горшок с цветком?».

Не дожидаясь, пока Боуэн закроет дверь, я вышел в холл и, ничего не объясняя, взял Мэй за руку, выводя из здания. Она только и успела бросить короткое «пока!» подруге. Но потом, по пути домой, — как на зло дождь всё же пошёл, совсем слабый, но неприятно, — ответить или, если быть точнее, найти отмазки всё же пришлось. Кроме того, ей ещё удалось уговорить меня помочь с репетицией текста. Мол, Эмили постоянно занята, а ей время терять нельзя. Будто бы у меня своих планов не было.

Спасибо репетициям, времени у меня тем вечером совсем не осталось. Стоило на секунду отвлечься, как начиналось: «Ты совсем не помогаешь!» или «Я с таким же успехом и со стеной репетировать могу». Ну и репетировала бы, чего меня трогать? Да и не мог я не отвлекаться — по сотне раз повторять одни и те же фразы — с ума сводит.

Но к ночи всё стало ещё веселее — пьесу, которую они должны были играть в декабре, Мэй решила предложить играть на французском. Это было до такой степени безумной идеей, что меня пробило на смех. Далеко не все в труппе изучали именно этот язык, так как чаще всего вторым языком изучают испанский. Но даже если бы и все его изучали, то реакция Кассандры была бы как раз тем, зачем я пришёл бы на концерт. Учитывая всё её придирки, она бы не высидела там и трёх минут, а если что-либо и заставляло бы её наблюдать за тем ужасом — то её было бы крайне трудно вообразить. Без злорадной улыбки. И в кого я такой садист? Впрочем, можно легко столкнуть подобное на простое желание возмездия.

«Страшно представить, какое тогда возмездие должно ждать меня…» — примерно такими мыслями закончился мой недолгий вечер, перед очень и очень долгим днём.

========== Глава 9. Под прицелом. ==========

Четверг. 6.

Звучит парадоксально, но то, насколько обычным было то утро — было вкрай необычным. Всё утро Мэй провела за сценарием, мама была спокойна, отец никуда не опаздывал. Правда, сестрёнка немного по другой причине уделяла время сценарию, чем обычно. Она загорелась желанием самостоятельно — при помощи словарей и переводчика, разумеется — перевести все реплики. Занималась этим всю ночь, пока не уснула, и продолжала утром. Настолько увлеклась затеей, что за завтраком даже попросила передать ей молоко на французском. При этом выглядела так, будто бы это обычная ситуация. Благодаря этому я даже особо внимания не обратил. Конечно, когда принялся за завтрак, всё же предложил ей немного отдохнуть. Но, как можно догадаться, Мэй только махнула на это рукой.

Погода была довольно морозная. Сырость, слякоть. Не лучшее время. Из-за количество луж время до школы увеличивалось, но это не особо портило настроение.

Первая пара уроков проходила скучно-нудно: кто-то беззаботно спал на задних партах, кто-то пытался записывать, а жаворонки находили в себе силы «петь» свою песнь. Я был чем-то между первыми двумя типами — жутко клонило в сон, но всё же практически ничего не упускал. Догонять пришлось бы дома, а это последнее, чем мне хотелось бы заниматься. Так как расписание немного изменилось, первыми уроками были биология, а за ней шла химия. Там записывать приходилось немало.

И всё проходило довольно нормально, пока на перемене день не решил добавить чего-то необычного. Должен же он был чем-то запомниться. И запомнился. Запомнился беззаботной болтовнёй моей сестрёнки, резко поднявшейся температурой в помещении… Не то, чтобы у нас обычно на коридорах сосульки висят, вообще наоборот, даже после проветривания температура быстро подымается. На отопление никогда не скупились, но дело было в другом. Мы находились на первом этаже, окна были плотно закрыты — чтобы никто не простудился, их открывали только на переменах, — детей было не особо много, но стоял шум, ужасный шум. Казалось, будто бы я не осенью в школе, а летом на пляже, вместо загорания занимаюсь получением солнечного удара.

Я пытался всё рационально объяснить, но все попытки были отброшены по одной очень интересной причине. Мэй жаловалась на Эмили, когда на плечах я ощутил чужие, холодные руки. Медленно обернулся, но позади, как бы очевидно не звучало, совсем никого не оказалось. Мимо проходила разговаривающая о мелочах группка младшеклассников, остальные стояли возле окон и болтали.

— Что-то случилось?

«Случилось, мне до жути надоел этот вопрос.» — с недовольством подумал я, и снова задумался. А ведь действительно, что случилось? Я не знал. Понятия не имел.

— Ничего, — снова быстро окинув взглядом коридор, ответил я. — наверное… — тут же добавил, но шёпотом. Он утонул во всеобщем шуме, потому «мы» вернулись к первоначальной теме разговора.

А потом всё повторилось. После третьего урока. Тяжёлые, холодные словно сталь руки опустились на мои плечи, и сжали их. Казалось, ещё немного, и послышался бы хруст. Рядом со мной стояла только Мэй. Она продолжала говорить о своём, ни на что не отвлекаясь. Словами не выразить, насколько трудно было делать вид, что всё в порядке, отвечать и поддерживать разговор. Но мне это всё же удавалось. Какое-то время. Какое-то время перед тем, как «мой невидимый приятель» не решил вдавить меня в пол. Я стоял облокотившись на подоконник, и это было единственным, что меня спасало. Мэйбл продолжала гневно сверлить какое-то дерево снаружи, и как обычно, жаловалась на свою нелёгкую судьбу — ближайшая репетиция совсем не скоро, заняться ей нечем, приходится торчать на уроках, Эмили её избегает, и прочие мелочи жизни. Ничего важного. Потому та фраза прозвучала крайне неуместно. Будто бы реплика из диалога проходящих мимо…людей.

— …вот только он уже принадлежит. Мне.

— Ты так в этом уверен.

«Руки» переместились на шею, с каждой секундой сдавливая всё сильнее. Они были ледяными, а температура вокруг, казалось, не прекращала расти. Внутри появилось чувство тошноты, слабость. Я еле как держался на ногах, но нашёл силы уйти к туалету. Мэй крикнула что-то вроде: «через три минуты звонок!» — но звучало это настолько отдалённо, что смысл фразы до меня дойти не сумел.

Это было невыносимо. Прислонившись к холодной плитке, я медленно съехал по ней. Лёгкое покалывание в висках сменилось бесконечной тянущей болью, подобной той, с которой кожу разрывает тупой нож, только изнутри. Если бы я остался, сохранять спокойствие я бы не смог. Не хватило бы сил. Воздуха стало мало ещё на половине пути, а когда принял сидячее положение — в глазах уже начинало темнеть. Ощущалось, будто бы этот Ад длится целую вечность, но я не слышал звонка, не слышал детей. Всё затихло. Размылось. Потемнело.