Позже она узнает, что это длилось не больше двадцати секунд.

Приступ боли резко прекращается, до неё доносится звук тяжёлого удара. Гермиона охает, поднимая взгляд на потолок, он плывёт перед её глазами; её нервы трещат, словно её били током.

Он выглядит так же, как тогда, думает она, опьянённая болью. Ей требуется какое-то время, чтобы заставить свои мышцы работать и хотя бы повернуть голову.

Пэнси сбила Драко с ног, они борются на полу — он пытается столкнуть её с себя, а она пытается прижать его правую руку к земле.

—…хуя ты творишь? Какого хуя? — кричит Пэнси; когда ей удаётся встать коленом на его локоть, она с силой бьёт его свободной рукой.

Гермиона смотрит на них словно сквозь стекло. Издалека. Она не здесь. Она чувствует, как слюна вытекает из уголка её рта.

Доулиш приказывает двоим Аврорам оттащить Пэнси от него, но у Пэнси отличные рефлексы, и она тут же оглушает их обоих с помощью палочки Драко. В этот момент Гермиона чувствует, как её легко дёргают за руку, и это сразу же вырывает её из оцепенения.

Она поворачивает голову.

Тео тянется к ней, бледный и окровавленный, его глаза полуприкрыты. Он сжимает её рукав и подтягивает к себе её обмякшее тело, с трудом проговаривает:

— Г-Грейнджер…Грейнджер, он — Драко, он—

Дальше её хватают уже не так мягко, как это делал Тео. Холодные пальцы сжимают её лодыжку, дёргая её назад. Она кричит, её кости всё ещё кажутся ей сломанными, и когда она наклоняет голову, то видит Драко, что стоит на четвереньках и тянет её к себе, так же равнодушно глядя на неё.

Его палочка у Пэнси, которая отбивается от следующей волны Авроров. Их заклинания разлетаются по комнате, отскакивая от стен. Драко едва ли замечает это.

— Драко! Послушай меня! — громко кричит Тео хриплым голосом. — Слушай мой голос! Послушай меня!

Он не останавливается. Не колеблется. Просто подаётся вперед, чтобы сжать её горло; эти красивые серые глаза остаются пустыми. В них не осталось ничего от него.

— Пожалуйста… — выдыхает она, двумя руками цепляясь за его запястья, беспомощно дёргая ногами.

— Драко! — снова кричит Тео. — Остановись!

Перед её глазами множатся белые пятна, она жадно вдыхает кислород, которого становится всё меньше — он сжимает её горло всё сильнее.

— Он не остановится, — говорит спокойный голос, почти заглушаемый всем этим хаосом. — он не сможет. — Доулиш нависает над ними, смотрит глазами учёного, что ставит научный эксперимент. — Он знает только то, что я хочу. Всё остальное — чистый лист.

— Грейнджер — Грейнджер, это Империус — это не он, это—

— Тихо.

Он пнул Тео, судя по звуку — но Гермиона не может отвести взгляд от холодного лица перед ней, даже когда всё начинает плыть перед её глазами и свет вокруг тускнеет.

— Пожалуйста, — снова шепчет она, хрипло и отчаянно. Кровь шумит у неё в ушах.

— Это бессмысленно, — говорит Доулиш, — он не остановится. Уж Вы-то должны знать, мисс Грейнджер. Разве Вы не самая яркая ведьма своего возраста? — он усмехается. — Только необычайно волевые люди могут противостоять Проклятию Империус. Чрезвычайно могущественные волшебники, такие как, возможно, Ваш друг Поттер. У таких слабых, как этот, нет шансов.

Ей осталось жить меньше минуты. В её легких нет воздуха — у неё нет сил.

— К тому времени, когда прибудет Орден, Ваш труп уже остынет. Как и все остальные. Нас здесь уже не будет, и, как думаете, кого они увидят посреди этого всего? Испачканного в Вашей крови?

Она не слышит ничего из того, что Доулиш говорит дальше — все звуки меркнут на фоне звона в её ушах. В её глазах встают слёзы, окончательно размывая всё, что оставалось в её поле зрения, и теперь она вообще не видит его лицо. Но это всё равно было не его лицо. Не особо большая разница.

Крики Тео кажутся ей далёкими, едва слышными.

— Слушай мой голос! Вернись! Открой глаза и посмотри на неё! Посмотри, кто это — посмотри на неё! Это Гермиона! Это Гермиона!

Вскоре после этого он тоже растворяется, и остаётся только безжалостное давление на её горло и размытые очертания над ней. К счастью, боль начинает проходить. Теперь она почти ничего не чувствует. Она теряется и расслабляется, едва остаётся в сознании, почти витает в облаках.

Слабый, думает она. Такое отвратительное слово. Это не то слово, которое приходит ей в голову, когда она думает о его лице. О его настоящем лице. О его глазах. О тех, что она знает.

В его лице есть война. Сожаление, боль и неуверенность в стиснутой челюсти. Несовершенство вплетено в серость его глаз, а страх — в изгиб его бровей. Она видела всё это, она всё это знает. Всё это и даже больше.

Но в его лице нет слабости. Просто нет — она практически уверена в этом.

И последняя всё ещё живая её часть хочет ещё раз увидеть его, просто чтобы убедиться.

Она убирает ослабевшую, обескровленную руку с его запястья и слепо поднимает её над собой. Использует свои последние силы, чтобы сморгнуть эти слёзы и встретить его взгляд. Онемевшие пальцы находят его холодную гладкую щёку, касаются её. Запоминают то, как она ложится на изгиб её ладони.

Она приоткрывает пересохшие губы, шепчет едва слышно:

— Ты не слабый.

Она знает это без тени сомнения.

У неё в глазах темнеет, и её рука опускается. Она едва чувствует холод мрамора под своей спиной. Но когда она уже готова отпустить — воздух, жизнь, вообще всё — её шею отпускают.

— …Гермиона?

Сдайся, шепчет ей темнота. Отпусти.

— Нет. Нет-нет-нет, Гермиона! Нет!

Она знает этот голос.

Отпусти.

— Нет! Нет! Гермиона, посмотри на меня! Посмотри на меня!

Она знает его.

— Пожалуйста!

Она будет вечно задаваться вопросом о том, действительно ли она сама выбрала вдохнуть. Впустить воздух в своё горло и прогнать темноту. Сейчас ей кажется, что у неё нет выбора. Ей кажется, что он выбирает за неё.

И её лёгкие впитывают воздух, словно сухой песок — воду.

Её грудь дёргается, её глаза широко распахиваются, и она чуть не сталкивается с ним, когда пытается сесть. Ухватить ещё воздуха. Вдохнуть.

Звук, который он издаёт, не подходит ему. Отчаянный и животный, совершенно неконтролируемый. Она не успевает увидеть его лицо. В одно мгновение оно прижимается к её вздымающейся груди, а в следующее он уже отворачивается, его рука что-то ищет — торопливо скользит по мраморному полу.

Он находит её палочку в тот самый момент, когда Доулиш осознаёт, что произошло. Его разочарованное рычание почти сразу обрывается.

— Авада Кедавра.

Только когда Доулиш безжизненно падает перед ними — только когда он медленно опускает руку, сжимая ее палочку дрожащими пальцами, она понимает, что это был голос Драко.

========== Часть 49 ==========

23 февраля, 1999

Их глаза едва успевают встретиться, прежде чем реальность настигает их — мимолётная вспышка, исполненная безнадёжности — и чьи-то руки сжимают его плечи, и он отводит взгляд, быстро и робко. Эти руки — бледные, с красивыми длинными пальцами. Нежные.

Нарцисса.

Гермиона остаётся в его объятиях, висит в его трясущихся руках, пока та говорит с ним.

— Драко. Драко, — её голос звучит твёрдо, но Гермиона всё равно слышит в нём теплоту. — она в шоке. Подними её на ноги. Дай ей подышать. У нас очень мало времени.

Гермиона переводит взгляд на Драко и невольно, инстинктивно дёргается в его хватке. Она уже видела, как он плачет. И тем не менее, это —

— Мама… — выдавливает он из себя; его губы дрожат, он в отчаянии, совершенно беспомощен. — Я — п-помоги. Помоги — помоги мне, — его пальцы сжимаются вокруг рук Гермионы, отпуская их, а затем сжимая снова, и так каждые пару секунд. Словно он не уверен, что она здесь. По-настоящему. В его руках.

— Делай как я сказала, — тихо командует Нарцисса. — помоги ей подняться.

Он отвечает коротким задушенным звуком, прежде чем кивнуть; слёзы оставляют влажные следы на его щеках. Она осознаёт, что его лицо не морщится. Он плачет ровно. Открыто. Словно он не смог бы остановиться, если бы захотел.