Доулиш чуть прищуривается, точно так, как когда встречался с ней взглядами в зале суда.

— Что насчёт неё?

— Ну, что если она начнёт в это лезть? Она приходит сюда практически каждый день, — стражник ковыряется в зубах. — Что мне с ней делать?

Доулиш, кажется, на мгновение задумывается. А затем говорит:

— Скажи ей правду.

В следующую секунду Доулиш разворачивается на каблуках, и её заклинание распадается. Чужие тёмные силуэты размываются перед её глазами, и она возвращается в собственное сознание. Покачивается, почувствовав головокружение, не сразу осознаёт, что это Пэнси поддерживает её.

— Что там? Что ты видела? — сразу спрашивает Пэнси, но как только Гермиона восстанавливает равновесие, она бросается вперёд и хватает стражника за воротник.

— Скажи мне, — рычит она, прижимая палочку к его шее, — правду. Как сказал Доулиш.

Охранник бормочет что-то себе под нос, дёргается, глядя на неё с презрением. Она грубо встряхивает его, впиваясь глубже в его шею кончиком палочки.

— Ты знаешь, что однажды я держала женщину в банке год? — шипит она, стараясь направить всю свою ярость в свой взгляд, — Превратила её в таракана. Я могла бы обойтись с тобой ещё хуже.

Выражение его лица меняется — теперь он кажется испуганным.

— Скажи мне!

— Он исчез! — шипит он, обнажая свои грязные зубы. — Его забрали. Скоро их всех заберут.

— Всех? — хриплым голосом повторяет Гермиона; Пэнси одновременно с ней спрашивает:

— Куда заберут?

А теперь гримаса стражника превращается в улыбку.

— Известных, вроде тебя, — говорит он, охая, когда она давит сильнее. — Вы все думаете, что непобедимы. Думаете, вам достаточно открыть рот, чтобы получить желаемое, потому что вы намного лучше, чем все остальные. Но мир так не работает. Даже для маленьких друзей Гарри Поттера. Всё, что вы сделали, вы сделали зря.

Гермиона снова встряхивает его, заставляя его продолжить.

Он хрипло смеётся.

— Сейчас, думаю, их всех уже забрали, а завтра они будут мертвы. Каждый, кого ты считала спасённым благодаря своим идиотским сказкам и глупой лжи.

— О чём он говорит? — тихо спрашивает Пэнси; вся жёсткость исчезла из её голоса, осталась только паника. Только страх.

Страх Гермионы проявляется иначе. Он сжимает её лёгкие, словно в тисках, и несколько долгих мгновений она не может выдавить из себя ни слова. Но она крепче сжимает воротник стражника и выкрикивает:

— Где они?

И никогда в жизни она не испытывала большего искушения использовать Непростительное, чем прямо сейчас, когда он снова начинает смеяться. Хохотать.

— Они мне не сказали. Я только знаю, что они забрали остальных прямо из замка. Нашли способ, — он зло ухмыляется. — Мне нужно было только вырубить этого Нотта.

То, что происходит дальше, происходит так быстро, что она, задумавшись над его словами, едва осознаёт это. В одно мгновение она держит стражника, а в следующее он уже на земле. Лежит на каменном полу, скрючившись, как увядший сорняк, корчится от боли.

— Круцио, — ещё раз повторяет Пэнси, она снова звучит холодно и отстранённо; новая алая вспышка вырывается из её палочки. Стражник кричит громко, отчаянно, а Гермиону хватает только на то, чтобы уставиться на него — а затем перевести взгляд на Пэнси.

В этот момент в её глазах читается искренняя ненависть. Гермиона думала, что уже видела её раньше, но она никогда не видела, чтобы Пэнси ненавидела так. Никакого сомнения. Никакой жалости. Никакого намерения останавливаться.

И Гермиона знает, что если бы она не оттащила её в сторону — “Сейчас — сейчас же! Нам нужно идти, сейчас же!” — Пэнси бы с радостью замучила его до смерти.

Этим утром где-то на улицах Хогсмида ворчит пожилой волшебник; он рассказывает всем, кто встречается на его пути, что на него наступила, предварительно сбив его с ног, “чёртова Гермиона Грейнджер, вы представляете? Даже никакого ‘извините’!”

На самом деле, это только наполовину правда. Гермиона сбила его с ног, но это Пэнси наступила на него — и ни одна живая душа в этой деревне не могла понять, почему они вообще так бежали. Они максимум могли увидеть отчаянную панику на их лицах, но они не знали, что это такое — бежать, словно от этого зависят чьи-то жизни.

А они знают. Сейчас они бегут именно так.

Гермиона уже чувствует вкус крови во рту после такого забега, а они ещё только у арки возле теплиц. Ничто, кроме их прерывистого дыхания и неровных шагов, не нарушает спокойного утра Хогвартса. До начала занятий ещё час.

Занятия сейчас интересуют её меньше всего.

— Как быстрее всего добраться до подземелий? — выдыхает Гермиона. Пэнси явно знает лучше.

— Сюда!

Они пересекают боковой коридор и спускаются по изогнутой лестнице, освещаемой мутным светом факелов. До этого они, кажется, не сказали друг другу ни слова с того самого момента, как аппарировали из Министерства — им нечего было обсуждать. Она никогда раньше не чувствовала себя настолько на одной волне с Пэнси.

— Куда-то торопимся с утра пораньше? — интересуется кто-то возле входа в подземелья, и Гермиона смутно осознаёт, что это был Слагхорн; в его голосе слышалось лёгкое веселье. Откуда он знал? Когда он успел заметить, что её руки дрожат? Что её сердце, кажется, вот-вот вырвется из груди?

Когда они добираются до входа в гостиную Слизерин и Гермиона выпаливает: “Acta non verba”, — Пэнси и бровью не поводит. Никаких подозрительных взглядов. Никакого вопроса в её глазах. И они обе, кажется, задерживают дыхание перед тем, как пройти сквозь стену.

Гермиона чуть не падает — спотыкается о потрёпанную первокурсницу. Она сидит сразу у входа, плачет и путается пальцами в волосах.

А прямо за ней открывается вид на гостиную Слизерин, находящуюся в полном беспорядке.

Стены покрыты чёрными пятнами, оставленными заклятиями, не достигшими цели. Тумбочки и кресла перевёрнуты, лампы разбиты. Бумаги разбросаны, пол усеян потерянными палочками. Сквозь дыры в тёмных занавесках просачивается сияние Чёрного Озера, отбрасывающее на мебель зловещие неровные тени.

— Они заставили меня, — всхлипывает девочка на полу.

Пэнси, надо отдать ей должное, бросается к ней заметно раньше Гермионы.

— Они заставили меня, — снова всхлипывает она, испуганно глядя на них. — они заставили меня сказать им пароль.

— Ты не ранена? — наконец выдавливает из себя Гермиона.

— Куда их забрали? — тут же спрашивает Пэнси.

Девочка смаргивает слёзы и шмыгает носом.

— Туда, откуда они пришли.

— Всех?

Девочка качает головой и снова начинает плакать.

— Я не знаю. Я не знаю.

Гермиона тут же вскакивает на ноги и мчится через гостиную, стекло хрустит у неё под ногами. Она находит других первокурсников и второкурсников, сидящих по двое-трое по углам, прячущихся за диванами. Они смотрят на неё с отчаянной надеждой, но она не обращает на это внимания. Сейчас оно сосредоточено на винтовой лестнице, ведущей к мужским спальням.

Она выкрикивает его имя несколько раз, её голос эхом отзывается в тишине; она и так уже знает, но не может смириться с этим.

В спальне хуже, чем в гостиной.

Пол усеян перьями из подушек, разлетевшихся в клочья. Почти все кровати из чёрного дерева так или иначе поломаны.

И та, к которой она подбегает — самая важная — тоже сломана и разворочена; она пуста, так пуста.

Её колени подкашиваются. Ей хочется упасть на пол у изножья его кровати — свернуться в клубок и отчаянно плакать. Сейчас это было бы лучше всего. Но её останавливает вспышка фиолетового.

Его дневник лежит на кровати, наполовину скрытый рваными простынями и гусиным пухом подушки. Дрожащей рукой она вытаскивает его из этого беспорядка, и он раскрывается на загнутой странице. На сегодняшней записи.

23 февраля, 1999

Дневник,

Скажем так, есть определенные вещи, которые я не мог представить в своей жизни. Странные, неосуществимые мелочи — как мне казалось — которые мне было просто не суждено получить.