Какой-то совершенно дикий звук вырывается из его горла, и в следующее мгновение он уже внутри неё.

Она давится чем-то между стоном и криком. Её тело забыло его — оно заново знакомится с ощущениями, сопровождающими их связь. Растягивается. Подстраивается. Но она не забыла то, как он всегда прижимается ближе, утыкаясь носом в сгиб её шеи. Обжигает горячим дыханием её кожу, когда отстраняется и толкается обратно внутрь — медленно, так мучительно медленно.

— Я думал, ты умная, — стонет он. Её кожа заглушает его голос. Следом он срывается на невероятно сладкий, отчаянный звук. Словно он ранен. Словно он теряет контроль. Он кусается и оставляет засосы на её шее, начинает толкаться сильнее. Так сильно, что их бёдра сталкиваются; так сильно, что на её коже останутся синяки.

— Ах! И я — боже, здесь, вот здесь — и я тоже.

Ей неожиданно ужасно сильно хочется поцеловать его. Она с трудом выуживает руки из-за его шеи, охая, когда лёгкая смена положения заставляет его проникнуть глубже. Она обводит ладонями его грудь и проскальзывает выше, к его горлу, а затем наконец находит его лицо и заставляет его оторваться от своей шеи.

— Пожалуйста — пожалуйста, я… — она замолкает, когда её рот находит его, и её не беспокоит то, что они стукаются зубами. Не беспокоит то, что она чувствует вкус крови с его разбитой губы. Её волнует только тепло его языка. Это яростное давление, когда он целует и кусает её.

Мышцы в нижней части её пресса непроизвольно сжимаются вокруг него, и он награждает её ещё одним сдавленным стоном.

— Блять, — ритм его бёдер сбивается, но затем он начинает двигаться быстрее — сильнее, запуская электрические разряды вверх по её позвоночнику.

И она, кажется, ловит какое-то короткое замыкание, потому что в её голове поднимаются самые странные мысли.

— Драко, я — ох — я только что осоз — ох, боже—

Он не обрывает ритм. Даже не тормозит, когда раздражённо спрашивает:

— Что?

— Я…мы…мы никогда не делали этого в постели.

Это заставляет его остановиться, замереть, наполовину погрузившись в неё. И это одновременно и передышка, и новое, уникальное ощущение, заставляющее её повести бёдрами, чтобы прочувствовать это.

Он шипит и крепко сжимает её талию, заставляя её остановиться; тяжело выдыхает ей в рот. А потом спрашивает тихо:

— Хочешь, чтобы я трахнул тебя в постели?

Эта мысль запускает по её телу ленивую волну удовольствия.

— Да.

— Хорошо, — говорит он. Но когда он начинает отстраняться, ее охватывает паника.

— Нет. Нет! — она, кажется, царапает его, цепляясь до ужаса крепко, сминая ткань его рубашки. В любой другой день она бы ненавидела себя за то, что он заставляет её умолять. Но сейчас она не думает об этом. — не останавливайся. Пожалуйста. Не останавливайся — не останавливайся. — и она сама себя удивляет тем, что умудряется двинуть бёдрами ему навстречу, даже если под странным углом, жадно принимая его внутрь — так глубоко, как только может. — не сейчас, — выдыхает она, одной рукой отпуская его рубашку, чтобы просеять пальцами его влажные от пота волосы. — потом. Потом. Пожалуйста.

Он наказывает её ожиданием. Ждёт, пока она буквально захныкает, прежде чем снова начать двигаться, и затем прячет лицо в её кудрях.

— Определись уже, блять, — фыркает он. Но она слышит улыбку в его голосе.

— Ах — вот! Вот здесь. Сильнее. Пожалуйста. Пожалуйста. Сильнее, — её хватает только на односложные предложения.

Он начинает двигаться так яростно, что это причиняет ей боль, и она проходится ногтями по его затылку и вниз по спине. У него сбивается дыхание, и она делает это снова.

И эта пульсация внутри неё начинает разрастаться. По телу расходится яростный жар, нужно только дойти до края.

— Я близко. Я близко. Драко. Пожалуйста — я так близко, — она повторяет одно и то же, не замечая этого.

Его губы находят её ухо, и между тихими “Давай. Кончи для меня”, он посасывает и покусывает её мочку. Это добивает её.

Резко вскрикнув, она напрягается — чувствует, как внутри неё что-то взрывается, как дрожат её бёдра. Сокращаются. Пульсируют. Она цепляется за него, чтобы не упасть.

Он не даёт ей упасть.

Даже когда она чувствует, как напрягаются его мышцы — когда он вдруг входит глубже, чем ей казалось возможным, издавая болезненный вскрик; в этот момент он кажется до ужаса уязвимым.

Её сердце загнанно бьётся в груди, пока они вместе приходят в себя; её щеки горят, капелька пота стекает по её шее.

Сначала они просто молчат. Тишина прерывается только звуками их тяжёлого дыхания и тихим шумом волн.

Затем Драко поднимает голову и, не открывая глаз, проскальзывает своим носом вдоль её. Снова произносит слова, которые не стыкуются с его тоном. Тихо. Любяще.

— Я не прощаю тебя.

Она медленно выдыхает.

— Я не извинялась.

========== Часть 45 ==========

22 февраля, 1999

Простыни, прилипающие к влажной обнажённой коже её бока, по-слизерински зелёные, и она думает, что это ощущается не так уж и странно.

Она вечно выбирала неправильное время. Всегда тонула в бессмысленных размышлениях и ловила неожиданные прозрения в самые неподходящие моменты. И этот момент явно неподходящий для того, чтобы задаться вопросом о том, что её пятнадцатилетняя версия подумала бы об этом — об этом моменте, о том, как сильная, бледная рука Драко Малфоя лежит на её голом бедре, удёрживая её на месте; о том, как её колено согнуто для удобства, а волосы, мокрые от пота, липнут к подушке; о том, как она сминает эти зелёные слизеринские простыни, когда давится очередным стоном; о том, как он прижимается к её спине, тихо дышит ей в затылок, двигаясь внутри неё медленно — медленнее, чем когда-либо — потому что она попросила его об этом.

Но ей всё равно интересно. Она решает, что её пятнадцатилетняя, шестнадцатилетняя и даже семнадцатилетняя версии были бы в ужасе, если бы узнали, что в будущем их ждёт что-то подобное. Потому что, серьёзно, всё не могло повернуться так, чтобы в итоге она оказалась здесь, чтобы смотрела на эти занавески с нарисованными на них змеями, пока эти тёплые электрические импульсы рождаются между её бёдер и расходятся по всему телу. Серьёзно, не может быть, чтобы она позволила Малфою — Драко — делать это с ней. Конечно, это не может ощущаться так хорошо.

Но это. Это хорошо. И она чувствовала это раньше, но никогда — настолько ярко. Потому что раньше всё всегда происходило слишком быстро. Неожиданные столкновения в совершенно неожиданных местах.

Но это — об этом она знала заранее. Она сама позволила ему утащить себя по пустынным коридорам в слишком знакомые подземелья. Позволила ему молча провести себя через гостиную, несколько слизеринцев ещё не спали — никто даже не взглянул на них. Смотрела, как он накладывает на свою кровать заклинание тишины; в паре метров слева от них спал Блейз Забини.

И часть её понимает, почему она тогда выпалила эти нелепые слова.

Для неё постель — это символ, и Гермиона ещё никогда ни с кем не делила постель — настоящую постель. Ни с Виктором. Ни с Роном. Даже чтобы просто поспать. В этом есть что-то слишком личное. Слишком уязвимое. Это очень сильно отличается от тех подушек на полу в классе Прорицаний. Это словно—

Губы Драко проскальзывают по её шее к уху, его пальцы крепче сжимаются на её бедре, и он толкается немного глубже. Так мучительно медленно.

— Если ты решила вспомнить пару головоломок, пока я внутри тебя, — бормочет он; его дыхание немного сбилось, — то могла бы хотя бы поделиться со мной.

Гермиона наклоняет голову, случайно задевая его нос своим. Она выдыхает в уголок его губ, каждое его медленное движение заставляет её губы скользить по его щеке.

— Хочешь помочь мне решить головоломку?

Он отпускает её бедро, проскальзывает ладонью по её ноге до самого колена. Нежность этого жеста вместе с тем, как он двигается внутри неё, заставляет её вздрогнуть и податься ему навстречу.