— А когда ты оставалась в Слизерин? — он немного поморщился, говоря это. — тогда она хорошо к тебе относилась?

— Нет.

Гарри открыл рот. Она явно его удивила.

— Но она позволила мне остаться.

На этом они остановились. Гарри оставил её в покое. Больше не спрашивал ничего насчёт “почему”, позволяя им переключиться на ещё более сложное “как?”

Четыре долгих часа они пытались найти в Пэнси Паркинсон что-то, что смогло бы заставить её выглядеть достойно.

За четыре долгих часа они ни к чему не пришли.

Она пытается скрыть свою панику, это можно засчитать за третью причину, по которой она лежит кверх ногами. У Гарри от усталости покраснели глаза.

— Хорошо, хорошо, — он неожиданно поднимается на ноги, немного повышает голос. Хлопает в ладоши. — хорошо. Новый план. Можешь ещё раз дать мне её дневник?

Гермиона протягивает руку и сталкивает тетрадь персикового цвета к его ногам. Снова запрокидывает голову. Пэнси не только наколдовала слова “ТУПАЯ ХУЙНЯ” на её обложке, но и наложила на неё охранное заклинание, так что все, кто открывают её, видят только пустые страницы.

Потому что, конечно, её должно быть настолько сложно защитить.

— Ты не сможешь их снять, я уже пыталась, — говорит она, наконец переходя в сидячее положение и чувствуя сильнейшее головокружение.

Гарри опускает палочку и вздыхает.

— Я понимаю, что ей нужна приватность, но мне кажется, что это слишком.

Гермиона утягивает подушку и утыкается в неё лицом.

— Ну да, немного, — бормочет она. — наверное, она не хотела, чтобы Тео это прочёл.

— Кто?

Она отпускает подушку и откидывается на подлокотник. Массирует виски.

— Тео. Теодор Нотт. Он на нашем курсе—

— Нет, я знаю, кто он, Гермиона, я просто — я имею в виду, почему он? Что если он увидит?

— О, эээ… — она осознаёт, что пообещала молчать. Никому не говорить. — ну, это личное.

Гарри смотрит на неё, наклонив голову; ей знакомо это выражение лица. Оно означает, что он думает, что она ведёт себя неразумно.

— Гермиона—

— Гарри, я пообещала ей—

— Я думаю, сейчас ей уже всё равно—

— Это даже не что-то важное, это просто—

— Гермиона, скажи мне.

Она тяжело вздыхает и потирает глаза; чувство вины разливается в её груди. Он прав. Ей нужно признать, что он прав.

— Хорошо. Хорошо. Это просто — она влюблена в него. Думаю, поэтому. Она не хотела, чтобы он случайно что-то увидел, потому что, наверное, она не раз упоминала это в своих записях. Видишь? Бесполез—

— Гермиона, вот оно! — восклицает Гарри так неожиданно и так громко, что она чуть не падает с дивана. Этажом выше кто-то ворочается в кровати, она слышит, как скрипит пол.

Гермиона смотрит на него так, будто он отрастил вторую голову.

— Не видишь? — он машет тетрадью перед ней. — вот, что мы им скажем, Гермиона! Вот как ты это вывернешь. — он с торжествующим видом швыряет тетрадь на кофейный столик. — это история любви.

— Гарри, я не—

— Теодор Нотт был Пожирателем Смерти, правильно?

Она колеблется, хмурится.

— Да. Без метки, но да.

— И разве мы не делаем всё возможное, чтобы остаться рядом с теми, кого мы любим? Чтобы защитить их?

Гермиона садится ровнее.

— Так что вот оно, — он лишний раз постукивает по обложке дневника. Точно по слову “ХУЙНЯ”. — всё, что она сделала, она сделала для него. Ради любви.

Казалось бы, его слова должны были заставить её рассмеяться — это слишком похоже на фразу из какого-то ужасного любовного романа. Но она молчит. Теряет дар речи.

Пока—

— Боже мой, — выдыхает она.

Губы Гарри растягиваются в тёплой улыбке.

— Боже мой! — она вскакивает с дивана и берёт его лицо в свои руки, целует его точно в нос. — Ты гений, Гарри Поттер. Настоящий гений.

Он игриво кланяется, но замирает, когда она с серьёзным видом берёт его за руку. Всё веселье растворяется.

— Пойдёшь со мной? — спрашивает она. Сжимает его руку. — если это не слишком…

Он шумно выдыхает, а в следующее мгновение уже прижимает её голову к своей груди; она вдыхает его тёплый, знакомый запах. Гарри.

— Тебе просто нужно попросить, Гермиона.

Только когда она отстраняется и обнаруживает, что его рубашка намокла, то осознаёт, что плачет.

“УЖАСНОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ, НЕВОЗМОЖНО”

Основатель БС Реагирует На Результаты Первых Разбирательств

Это заголовок Пророка, который продаётся по всему атриуму Министерства, но ей было некогда его читать. Она предельно сосредоточена, всё лишнее кажется фоновым шумом.

К тому же, сегодня все снимают не её. Не её отвлекают вопросами и яркими вспышками. Сегодня у них есть Гарри.

Он идёт немного позади неё, рядом с МакГонагалл, держит руку у своего лица, скрываясь от камер, и повторяет: “Извините, без комментариев”. Они пробираются сквозь толпу так быстро, как только возможно.

Стоит им скользнуть в лифт, как МакГонагалл зачаровывает его двери, заставляя их захлопнуться; они проваливаются вниз, и шум голосов репортёров растворяется в тишине.

— Извини, Гарри, — говорит Гермиона, но он только пожимает плечами. За все эти годы он успел привыкнуть к этому. МакГонагалл освободила его от занятий, чтобы он смог пойти с ней, и она невероятно за это благодарна.

Дело не только в моральной поддержке. На самом деле, она чувствует себя гораздо сильнее, когда входит в зал суда вместе с ним. Чувствует себя непобедимой, как раньше, когда они втроём были против всего мира.

— Директор, — говорит Гермиона, когда они подходят к дверям. Она чуть не забыла. — Вы можете снова запросить доступ к камерам временного содержания? На вечер?

Двери распахиваются. МакГонагалл недовольно фыркает, но всё равно сжимает её плечо.

— Я посмотрю, что можно сделать.

Вспышки камер. Шелест мантий. Кингсли призывает всех к порядку, точно как в первый день, и Гарри занимает место среди зрителей (некоторые ведьмы и волшебники сразу пересаживаются, чтобы оказаться поближе к нему), а Гермиона направляется к пустой трибуне свидетелей со стороны защиты.

Фейт Бербидж снова занимает свое место на подиуме — так же приветствует всех — хотя кажется, что она выглядит чуть более недовольной. Она явно тоже была разочарована исходом прошлого разбирательства.

Краем глаза Гермиона замечает в толпе Доулиша вместе с несколькими его последователями; стайка мурашек пробегает по её спине. Видимо, он почувствовал, что должен прийти. Видимо, решил, что его присутствие как-то сможет что-нибудь изменить.

Гермиона расправляет плечи. Сразу решает, что это ничего не изменит.

— Приведите обвиняемую, — приказывает Бербидж, и Гермиона прикусывает щёку, наблюдая за тем, как Пэнси поднимается в своей клетке. Она вспоминает свой сон, тот снова и снова проигрывается в её голове — как бесконечный цикл.

Пэнси выглядит измождённой.

Это первое, что она замечает. Пэнси явно недоедала, её руки стали ещё тоньше, а скулы — ещё острее. Тем не менее, она как-то умудрилась аккуратно завязать свои волосы — её причёска смотрится безупречно. Как выясняется, Пэнси не собирается выглядеть помятой даже на пороге смерти.

— Мисс Паркинсон, Вас обвиняют в соучастии по делу Пожирателей Смерти. Вы понимаете предъявляемые Вам обвинения?

Пэнси морщится, но её голос остаётся спокойным, ровным.

— Понимаю.

— Вы хотите что-то сказать, прежде чем начнутся слушания?

Она осторожно прислоняется к одной из стен клетки, поднимает руку, чтобы осмотреть свои ногти.

— Только то, что помещения, которые Вы нам предоставили, грязные и неудобные.

В зале раздаётся тихое бормотание, и Гермиона стискивает зубы. Ловит взгляд Пэнси и слабо качает головой.

Не делай это ещё сложнее.

Пэнси, кажется, удивляется, когда видит её. Её тёмная тонкая бровь выразительно изгибается, но это единственная её реакция; она вновь поворачивается к Бербидж.