МакГонагалл предупреждала её.

Но она так надеялась. Надеялась, что они окажутся выше мелких предрассудков. Надеялась, что они смогут понять это, как Джинни.

Надеялась, что, может быть, хотя бы Гарри…

Она едва может видеть сквозь слёзы, застилающие глаза. Просто в какой-то момент осознаёт, что как-то добралась до подземелий — до места, в котором раньше она бы точно не стала искать поддержки или защиты.

Это единственное место, которое у неё осталось.

========== Часть 28 ==========

3 января, 1998

Дневник,

Ну, оказывается, что Золотое Трио — это не так уж и здорово.

Золото дураков, вот и всё — учитывая то, как легко две его трети кинули третью.

Впрочем, я не чувствую себя виноватым. В основном виновата Грейнджер.

Она нерешительна и импульсивна.

Мне кажется, всё прошло бы гораздо лучше, если бы она сказала им пораньше. Я не сомневаюсь, что они бы прокляли меня при первой возможности, но зато у них не получилось бы так легко разыграть эту карту с предательством.

А затем, когда она наконец, блять, собралась, то решила, что лучшим вариантом будет ёбаная Рита Скитер.

Не пойми меня неправильно, я люблю шокировать — и я бы соврал, если бы сказал, что мне это не понравилось. Но это было глупо и импульсивно, как и всё, что делает Грейнджер.

Но нет, она не глупа.

Про неё многое можно сказать, но она не глупа.

Мать не писала, что кажется мне странным. Но, опять же, они могли ограничить ей доступ к Пророку.

Нет, всё, что я получил, это сова от моего адвоката, сообщившего мне, что это, возможно, очень полезно для моего имиджа.

Хах. Отлично, Эттлбуш. Если бы ты только видел, как теперь на меня смотрят гриффиндорцы.

Драко

3 января, 1998

Она снова не готова, хотя это второй раз, когда она стучится в гостиную Слизерин.

Она не думает. Ни о чём, кроме последних слов Рона.

“Ты ничто.”

Так что никто, кроме неё, не виноват в том, что из-за стены появляется Пэнси Паркинсон, потому что любой человек, находящийся в здравом уме, осознавал бы, что так могло получиться.

Она одета в изысканное чёрное неглиже и, как ни странно, пару пушистых зелёных тапочек. Её иссиня-чёрные волосы стянуты в пучок, и что-то блестит на её лице — скорее всего, антивозрастное зелье.

Гермиона невольно думает о том, какая она на самом деле красивая, пока Пэнси не морщится при виде неё.

— Что ты хочешь? — шипит она.

Что она может ответить? Она сама не знает. Она вообще больше ничего не знает.

Поэтому она просто стоит как дура, заплаканная и растрёпанная, и смотрит на эту девушку. На девушку, которая так сильно отличается от неё, как это только возможно. На свою полную противоположность. Смотрит на неё и задыхается, всхлипывая.

Она давно не чувствовала себя такой жалкой. Может быть, вообще никогда.

Но всё это накрывает её с головой. Все эти недовольные взгляды в сочетании со взглядом Драко — молчание Гарри, отсутствие Джинни. Холодный, тяжёлый запах поместья Малфой. Зуд её шрама.

Она чувствует себя как котёл, оставленный на пламени, брошенный слишком надолго. И олово, наконец, плавится. Она закипает.

Здесь, перед Пэнси Паркинсон в её ночной рубашке.

Если это недостаточно плохо, то вскоре она плачет и перед Теодором Ноттом.

Он появляется рядом с Пэнси, принося с собой лёгкий запах огневиски, равнодушно оглядывает её.

— Я говорил, что это будет Грейнджер, — говорит он. — она единственная стучится.

Она чувствует себя отвратительно. Кажется себе полным посмешищем.

— У неё припадок? — спрашивает Пэнси.

Её колени подкашиваются. Всё становится только хуже. Так плохо, что хуже уже некуда. Слишком плохо. Она соскальзывает вниз вдоль каменной стены, сильно ударяясь коленями, но эта боль — ничто по сравнению с пульсацией в её груди.

Шум крови в её ушах заглушает голос Нотта.

— Возможно, — говорит он. А потом она вдруг чувствует на себе чужие руки. — так, Грейнджер. Поднимаемся, — бормочет он, поднимая её обратно на ноги.

— Тео, нет, — огрызается Пэнси.

— Ты знаешь, что они сделают нас виноватыми, если найдут её, бьющуюся в конвульсиях, в нашем коридоре.

Гермиона наваливается на него. Она не может думать. Не может ничего увидеть сквозь слёзы. Не может дышать.

— Мы никогда не пускали гриффиндорцев, — спорит Пэнси. — И она грязнокровка. Это ужасное решение.

Нотт её не слушает. Это становится ясно, когда Гермиона чувствует, как её проводят сквозь мутную, едва ощутимую ложную стену.

— Она истечёт кровью на нашем ковре, — слабо протестует Пэнси.

Неясные оттенки проносятся перед её заплаканными глазами. Глубокий изумрудный, чёрный, оранжевое сияние камина. И даже сейчас, в своём дрожащем, бессвязном состоянии, она злится на себя за то, что не может разглядеть всё получше.

Она хотела увидеть это целую вечность.

— Так, вот сюда — да, отпускай, Грейнджер. Отпусти меня. Вниз. Я сейчас тебя посажу, — Нотт изо всех сил пытается усадить её на чёрный кожаный диван; её мышцы сейчас похожи на желатин, и диван будто поглощает её. Проглатывает.

— Какого чёрта с ней происходит? — Пэнси движется где-то на краю её поля зрения. Просто проблеск чёрного кружева.

— Думаю, паническая атака, — говорит Нотт.

Гермиона заставляет себя яростно сфокусироваться на дрожи своих пальцев. Использует этот фокус, чтобы остановить их — заставить их успокоиться. И медленно, мучительно медленно начинает приходить в себя.

Достаточно для того, чтобы спросить едва слышным шёпотом:

— Где Драко?

Пэнси фыркает откуда-то слева, и Гермиона поворачивается к ней. Медленно фокусируется на ней, когда слёзы заканчиваются. Она улеглась среди подушек на тёмно-зелёной бархатной кушетке. Выглядит почти как картина.

— Пошёл плавать, — отвечает Нотт из-за её спины. Вскоре он обходит диван — протягивает ей чёрный хрустальный кубок.

Идиотка, думает она.

Почему она не пошла к озеру? Почему даже на секунду не задумалась о привычках Драко, чтобы понять, где его можно найти?

Почему она забросила себя в эту ситуацию без особых на то причин?

Она смотрит в кубок, запутанная в собственных эмоциях — растерянная и злая одновременно. Огневиски смотрит на неё в ответ, и впервые в жизни она находит его невероятно привлекательным.

Она делает щедрый глоток. Морщится, когда обжигается. Остро.

— Да, это вернёт тебя к жизни, — Нотт падает на соседний диван.

Он очень… дружелюбен. Уже несколько недель как. Она не знает, почему. Не хочет сейчас об этом думать.

— Спасибо, — бормочет она, уже поднимая кубок к губам для второго глотка.

— Ты не можешь остаться, — слова Пэнси разрезают воздух. — надеюсь, ты это знаешь.

Гермиона снова переводит на неё взгляд, её щёки горят. Её удручает каждая секунда последних пятнадцати минут.

— Я знаю, — говорит она.

Ритм её сердцебиения медленно возвращается к норме. Засохшие слёзы липнут к её щекам, и кожа кажется тугой. Опухшей. Кубок всё ещё немного дрожит в её руке. Но третий глоток достаточно ободряет её для того, чтобы она смогла сесть ровнее и осмотреться.

Гарри и Рон говорили, что гостиная Слизерин тёмная и жуткая. Сказали, что там было холодно и пахло сыростью. Ни света, ни тепла. Никакого комфорта.

Но теперь она думает, что они видели только то, что хотели увидеть. Что ожидали увидеть. И она выталкивает их из головы, мысли о них слишком болезненные.

Она рассматривает каждый дюйм.

Большие окна с алмазными стёклами окружают каменные стены, освещаемые спокойным сине-зелёным сиянием Чёрного Озера. То и дело мимо проплывают тёмные силуэты. Рыбы. Русалки. Рядом с окнами висят нежно пылающие факелы, каждый из которых освещает какой-то портрет.