Она внимательно анализирует его реакцию, пока они идут; видит лёгкую неуверенность. Сомнение.

— Маггловский рождественский базар? — бормочет он.

— Да.

Они всего в одном квартале оттуда. И никто из них не произносит ни слова, пока они не выходят за угол и не оказываются на яркой залитой светом площади с огромной елью возле фонтана, сверкающей, словно маяк. Гирлянды над ними сияют яркими звёздочками; маленькие палатки, раскрашенные как бревенчатые домики, стоят, выстроившись в ряды, наполненные сладостями, подарками и чудесами.

Здесь очень многолюдно, парочки и семьи с маленькими детьми суетятся вокруг них, все находятся в отличном настроении.

— Это тест? — тихо спрашивает Драко, смотрит строго вперёд, когда она косится на него.

— Что? — она почти смеётся.

— Тест, — невозмутимо повторяет он. — ты меня проверяешь?

Пару секунд она молчит. Потом усмехается.

— Да. Это тест. Я хотела посмотреть, устроишь ли ты тут массовое убийство магглов. — она отпускает его руку. Обводит площадь широким жестом. — вперёд.

Драко приподнимает бровь, глядя на неё. Фыркает.

И она снова смеётся, качает головой.

— Знаешь, ты смешной. Ужасно смешной. Нет, это не тест. Я хотела отвести тебя куда-нибудь, где нас не стали бы беспокоить. Куда-нибудь, где всё миленькое и рождественское. Я привела тебя сюда, потому что подумала, что тебе понравится, — и она довольна тем, как просто ей удалось это выразить.

Она ещё более довольна, когда морщинка между его бровей разглаживается и он снова берет её за руку.

— Сарказм — это самая низкая форма остроумия, Грейнджер.

Они проводят там несколько часов.

Сначала она отводит его к небольшой стойке с горячим шоколадом, закатывает глаза, когда он жалуется на необходимость стоять в очереди.

— В Сладком Королевстве есть очереди. В Трёх Мётлах. В магическом мире тоже нужно ждать, — возражает она, отворачиваясь, чтобы сделать заказ, когда наступает их очередь.

— Да, но их горячий шоколад топится и мешается вручную Эльфами! И его подают в серебряном флаконе, а не в какой-то паршивой бумаге—

Она пихает паршивый бумажный стаканчик ему в руки, эффективно затыкая его.

— Это швейцарский горячий шоколад, — говорит она, уводя их в сторону от очереди. — не говори ничего, пока не попробуешь.

Драко прищуривается, подозрительно заглядывая в свой стаканчик. Он снимает одну перчатку зубами — неожиданно увлекательное зрелище — и затем опускает свой мизинец во взбитые сливки, осторожно кладёт его на язык.

— О да, обязательно проверь, не отравлено ли, — фыркает она, поднося свой стакан к губам. И, наконец, он следует её примеру, делает небольшой глоток.

Очень приятно наблюдать за тем, как распахиваются его глаза. Наблюдать за тем, как он тут же отпивает ещё и обжигает язык.

Она не говорит “я была права”. Ничего не говорит. Просто изгибает бровь и торжествующе улыбается, прежде чем повернуться и повести его к следующей палатке.

Они нюхают ароматические свечи и изучают сделанные вручную рождественские украшения — ну, она изучает, он критикует. Его невероятно удивили и восхитили заводные игрушки, ведь все его игрушки были зачарованы.

Она замечает, что он обращает особое внимание на маленькую механическую карусель.

— Нравится?

— Она бессмысленная, — говорит он слишком громко, стоя прямо перед владельцем магазина. Но его глаза прикованы к ней, он наблюдает за тем, как она крутится. Как вращаются маленькие шестерёнки, играющие какую-то рождественскую мелодию, как в музыкальной шкатулке.

— Она тебе нравится, — повторяет она, в этот раз уже утвердительно.

Драко фыркает и расправляет плечи, удаляется вместе с тем, что осталось от его гордости, и Гермиона покупает карусель, пока он не смотрит, прячет её в сумку.

— Знаешь, нам надо будет сходить в Косой Переулок, — говорит он, когда они осматривают выставку пряничных домиков — там идёт какое-то соревнование.

— Зачем? — в ней просыпается лёгкая неуверенность. Неужели ему настолько некомфортно среди магглов?

Но затем он говорит:

— Сходить в Гринготтс. У меня нет маггловских денег, я хочу ещё этого паршивого горячего шоколада, а ты больше ни за что не будешь платить.

Неожиданно ей чертовски сильно хочется поцеловать его. Она отворачивается, чтобы спрятать свою широкую улыбку, цепляя его за руку и разворачивая их обратно к стойке с горячим шоколадом.

— Я позвала тебя на свидание. Ты, конечно, должен уважать традиции. Сегодня плачу я.

— Традиции? — усмехается он. — если хоть сколько-нибудь уважать традиции, то мужчина — это я, если ты ничего от меня не скрываешь, Грейнджер — должен платить за всё. Но ты подставила меня.

— Потрясающий сексизм — два горячих шоколада, пожалуйста.

Он продолжает спорить с ней, даже когда нетерпеливо хватает предложенный ему стакан и они садятся на край фонтана, пьют и рассеянно наблюдают за людьми.

— Что думаешь? — спрашивает она, немного боясь узнать ответ, и обводит базар широким движением руки.

Драко делает большой глоток из своего стакана, незаметно для себя оставляет над губами белые усы из взбитых сливок.

— Многолюдно и странно… но не то чтобы совсем отвратительно, — он поворачивается к ней лицом, сверкает этой полуулыбкой, которую она не может выкинуть из головы по ночам. — и этот паршивый горячий шоколад—

Она целует его. Хочет поцеловать его быстро, стереть взбитые сливки с его губ, но он на вкус как сахар и шоколад, с этим вечным оттенком мяты, и она просто не может остановиться. Она разворачивается к нему всем телом, холод его кожи просачивается сквозь шерсть её перчаток, когда она притягивает его ближе.

Она не осознавала, как сильно соскучилась по этому. Не осознавала, насколько она была голодна с той ночи в больничном крыле.

И если она хоть что-то понимает в языке тела, то он, кажется, чувствует то же самое. Он накрывает ладонью её бедро, подаваясь ближе, горячий шоколад остаётся забыт, когда пальцы другой его руки сжимаются в её волосах.

Кто-то присвистывает.

Драко мгновенно отстраняется, ругаясь себе под нос, и она смеется, чувствуя, как он тянется к своей палочке. Целует его снова, пока ему не становится плевать на всё остальное.

Позже он спрашивает о возможности взять третий горячий шоколад, но вместо этого она ведёт его ужинать. В один из её любимых ресторанов, в детстве они с родителями заходили туда после театра.

Она думала не идти туда. Думала, что это может быть слишком тяжело.

Но потом она подумала, что там можно будет создать новые счастливые воспоминания, и это перевесило.

Они говорят о своём детстве. Говорят о том, что они любят больше всего и меньше всего, о том, что они делают в свободное время — обо всём, что они бы узнали друг о друге гораздо раньше, если бы не были так заняты взаимной ненавистью. Она выясняет, что Драко — сладкоежка, и прячет очередную улыбку, когда видит, как он доволен пирогами на десерт.

Он любит квиддич, а она терпеть его не может.

Она может приготовить обед из четырёх блюд, а он не знает, что такое дуршлаг.

Он освоил все зелья из учебной программы Хогвартса, как и она.

Она боится змей… как и он.

Они похожи во всём и ни в чём одновременно.

На протяжении всего ужина она то и дело замечает, как его взгляд соскальзывает на подвеску на её шее.

— Что это значит? — спрашивает он, играя ложкой с подтаивающим фисташковым мороженым, которое они взяли на двоих. Он указывает свободной рукой на себя, а потом на неё. — это.

Она подпирает щёку рукой и чуть ли не впервые за вечер говорит то, что действительно планировала — и хотела — сказать.

— Это значит, что я хочу повзрослеть — и начать выбирать то, что хорошо для меня.

Драко позволяет ложке погрузиться в мороженое. Откидывается назад, задумчиво глядя на неё.

— Я не хорош для тебя.

Она играет с подвеской, не сводя с него глаз.