Ей кажется, что она не сделала ни единого вздоха с того момента, как начинает говорить. Задыхается и глотает воздух, слёзы льются по её щекам. Она топит все оставшиеся слова в Огневиски и ждёт, пока Джинни заговорит. Она молчала всё это время. Слушала. Смотрела.

Неожиданная тишина давит. Заставляет пальцы Гермионы дрожать.

Джинни потягивает виски.

А потом она спрашивает, тихо и спокойно, как и всегда:

— Кто такой Джексон Поллок?

— Известный маггловский художник, использующий льющуюся технику, — бормочет она, держа свой стакан у рта, не зная, что ещё сказать.

Джинни кивает, словно запоминая это. Отпивает ещё виски.

— Пожалуйста, скажи что-нибудь.

Она глотает виски, ставит свой стакан на стол и начинает накручивать прядь волос на палец. В случае с Джинни это плохой знак.

— Тебе не понравится то, что я скажу.

Гермиона усмехается. Торопливо отвечает:

— Я — мне всё равно. Всё равно. Я знала это ещё до того, как рассказала тебе. Я хочу знать, что ты думаешь. Что ты действительно думаешь.

Джинни вздыхает. Наклоняется вперёд, опираясь локтями на стол.

— Я думаю… — она делает паузу, снова вздыхает, смотрит Гермионе в глаза. — я думаю, он сделает тебе больно.

Она кивает, чувствует, как сильно нервничает.

— Он сделает. Он сделал. Но — я…я тоже сделала ему больно. Я не…я не бессильна в этой ситуации. Я не боюсь. Я тоже могу сделать ему больно.

Джинни прищуривается. Не со злостью, но достаточно внимательно. Словно оценивая её.

— Звучишь как настоящий слизеринец, — говорит она, опуская взгляд на её серо-зелёный галстук.

Гермиона нервно усмехается. Не может прочесть её. Не уверена насчёт того, что именно она имеет в виду.

— Кстати говоря… — Джинни достаёт свою палочку. За десять секунд успевает применить заклинание, исправляющее её форму, и наложить чары на её шею. Её магические навыки всегда впечатляли.

— Спасибо, — тихо говорит Гермиона. Она всё ещё не уверена насчёт того, о чём та думает. Что она чувствует.

Нечитаемое выражение лица Джинни тоже впечатляет.

— Джин, — просит она после ещё одной долгой паузы. — пожалуйста.

— Что?

— Просто скажи это. Всё, что ты думаешь. Скажи это.

Джинни допивает свой виски. Подпирает щёку рукой.

— Гермиона, я… я действительно не знаю, что я могу сказать, чтобы ты почувствовала себя лучше. Я ненавижу его. Мне жаль, но я ненавижу его и, думаю, всегда буду ненавидеть. Он плоть от плоти женщины, которая убила моего брата. Из-за его отца я… — она замолкает. Прочищает горло. — первый курс. Его отец виноват в том, что произошло на первом курсе.

— Я знаю, — выдыхает Гермиона, мысленно проклиная себя. Как она могла быть такой глупой и эгоистичной, чтобы не вспомнить о Джинни и дневнике Тома Реддла? Насколько сильно это может задеть её? Она не нейтральная сторона. Точно нет.

Но Джинни продолжает.

— Впрочем, то, как ты говоришь о нём…это беспокоит меня. Это звучит так, будто ты зашла очень далеко, Гермиона. Ты зашла очень далеко. Что будет, если в какой-то момент тебе придётся покончить с этим? Ты покончишь? Ты сможешь?

Гермиона усмехается. Отводит взгляд. Не смотрит на неё.

— Нет, наверное.

Джинни ничего не говорит.

Постепенно Три Метлы наполняются посетителями. Гермиона наблюдает за тем, как её виски постепенно темнеет. Она покачивает стакан из стороны в сторону, когда Джинни снова заговаривает.

— Итак… той ночью? — ей не нужно продолжать.

Гермиона пожёвывает свою губу, не поднимая взгляда. Кивает.

— Ты в порядке?

Теперь она всё-таки встречается взглядом с Джинни, чувствуя, как её щёки начинают краснеть.

— Лучше, чем в порядке, — признаётся она. — хотя я знаю. Я знаю, что ты не хочешь слышать это.

— Гермиона, — Джинни звучит неожиданно строго, и она как будто начинает казаться старше своих лет. Мудрее. — Я могу ненавидеть его. Но это не моё дело, с кем ты встречаешься. Я не могу влиять на это, да и не должна. Мне жаль, что я не могу говорить за остальных…

Она имеет в виду Рона.

—…но ты всегда можешь поговорить со мной. И даже если я могу осуждать Малфоя — буду, буду обсуждать Малфоя — я никогда не буду осуждать тебя.

Гермиона чувствует, как слёзы снова собираются в уголках её глаз.

— Понимаешь?

Она кивает, и это освобождает несколько слезинок, заставляя их струиться по её лицу. Джинни создаёт ей салфетку.

— Спасибо, — говорит она сквозь тонкую ткань, вытирая глаза. Надеется, что Джинни поймёт, насколько много всего она имеет в виду.

Джинни заказывает ещё один раунд Сливочного пива и несколько тыквенных пирожков на закуску. Они сидят вместе до обеда, обсуждая всё это. Гермиона рассказывает ей об угрозах Захарии и о Пэнси. Рассказывает ей о том, как украла тетрадь Драко, и о Теодоре Нотте.

В свою очередь, Джинни рассказывает ей о том, что она не видела. Рассказывает ей о том, как это выглядит со стороны.

И она слегка в ужасе, потому что со стороны она кажется абсолютным социопатом.

— И мы скучаем по тебе, Гермиона, — также говорит Джинни. Мы хотим помочь тебе, но ты нам не даёшь. С этим, я понимаю. Но со всем остальным — мы можем тебе помочь. Тебе не нужно делать это в одиночку.

Она обнаруживает, что готова совершенно расплакаться, и борется с этим.

— Я знаю. Я знаю, прости. — но она может пообещать только одну вещь. — я постараюсь.

Впрочем, выходя из Трёх Мётел… она чувствует себя так, словно с неё сняли невероятно тяжелые кандалы. Словно она стала на пятьдесят фунтов легче.

Она должна была рассказать Джинни с самого начала.

Ночью она забирается в кровать, так и не сходив ни на один урок и чувствуя себя совершенно не собой.

Это приятно.

Мадам Помфри не сказала ей ни единого слова о Драко, когда она вернулась. Просто попросила её три раза продемонстрировать ей противозачаточные чары, раз уж её палочка снова работает, сказала хмммм, когда всё было выполнено правильно, и больше не возвращалась к этой теме.

Поппи никогда не любила поддевать других.

Сейчас, на самом деле, она впервые за день осталась наедине сама с собой. Она смотрит на ярко-красные занавески своей кровати и впервые с того момента, как она сегодня проснулась, открывает шлюзы для своих мыслей.

Они заполоняют её голову. Её ноги теряют покой. Она позволяет себе изучить все свои воспоминания, и это начинает казаться реальным. Словно это действительно произошло.

Её немного шокирует то, как она вела себя той ночью. Она удивляется своей наглости и напористости. Конечно, она нередко проявляла эти качества в повседневной жизни, но она не думала, что они понадобятся ей в постели.

Никогда не думала, что она может быть настолько прямолинейной в отношении того, что она хочет.

И что более того, кто бы мог подумать, что Драко, чёрт побери, Малфой будет её слушать?

Она делает пометку в своём воображаемом блокноте — надо узнать его второе имя. Ей неожиданно становится ужасно любопытно, она удивлена, что до сих пор его не знает.

Но ей вдруг хочется его узнать. Она, наверное, должна его узнать, учитывая то, что происходит между ними. Она не знает, как это назвать, но, во всяком случае, она уверена, что хочет узнать его получше.

Она составляет по-детски глупый воображаемый список — двадцать один вопрос Драко Малфою.

И задаётся вопросом о том, сможет ли она когда-нибудь задать ему эти вопросы.

2 декабря, 1998

Дневник,

Блядь, почему вы считаете, что моя последняя запись была слишком короткой?

Я ответил на ваш еженедельный вопрос, вы ёбаные идиоты. Что ещё, по закону — если вы вообще ознакомились с моими ёбаными обязанностями — я ещё должен сделать?

Ответ — ничего нахуй.

Я умею читать. Я ознакомился с ними.

Я знаю все лазейки.

Приятного вечера,