— Всё ещё приделана к моему телу.

— Не за что.

Малфой вдруг садится — так резко, что она немного пугается.

— Я бы предпочёл, блядь, остаться без неё, — говорит он сквозь стиснутые зубы — то ли с болью, то ли со злостью. Она не уверена. — Ты даже, блядь, не спросила.

И на секунду она не может поверить в то, что слышит.

— Ты шутишь, — уверенно говорит она.

Он выразительно смотрит на неё.

— Ты неблагодарный ублюдок, — огрызается она, неосознанно наклоняясь вперёд. — Я спасла твою руку — твою чёртову жизнь. Которой, кстати, ты пытался лишиться. Снова.

На лице Малфоя вспыхивает какая-то новая эмоция. На мгновение он кажется растерянным, удивлённым и рассерженным одновременно.

— Мерлин, ты ничего не знаешь, чёрт возьми, не так ли? — наконец проговаривает он.

— Что? Что я не знаю?!

Их крики отражаются от высоких потолков. Она удивлена, что они не разбудили портреты.

— НИЧЕГО! Ты ничего не знаешь!

— Ты пытался убить себя!

— Я НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ!

Она слышит, как его крик эхом отражается от стен, ещё, кажется, целую вечность. Замирает, не зная, что сказать.

И Малфой смеётся, жалко, невесело.

— Тупая, тупая сука. Ты ничего не знаешь. Нихуя не знаешь. Я не пытался убить себя. Я не хочу умирать. Я боюсь. Я так, блядь, боюсь умереть.

Гермиона с такой силой сжимает прутья кровати, что её костяшки белеют.

— У озера… — бессильно шепчет она.

Малфой выдавливает из себя ещё один смешок, этот больше похож на всхлип.

— Мерлин, ты серьезно думала..? Чёрт возьми, Грейнджер, ты знаешь, как сильно она горит? — и он срывает с шеи тонкую ткань перевязки, прежде чем она успевает хотя бы подумать о том, чтобы остановить его. Выдергивает из неё руку, явно старается не морщиться от боли, когда показывает ей медленно заживающую метку. — Ты знаешь, какой горячей она становится? Я чувствую себя так, будто я закипаю. Я горю. Я постоянно, постоянно горю.

Она осознаёт это достаточно быстро, но он всё равно успевает озвучить это раньше.

— Мне нужно было охладиться. Ночью озеро чертовски холодное.

— Не ври мне, — автоматически отзывается она.

— Я не вру, Грейнджер.

— А вчера? — огрызается она, неожиданно чувствуя, как слёзы копятся в уголках её глаз. Они смущают её. Злят. — Как ты объяснишь вчерашнее?

Малфой тяжело вздыхает. Грубо падает обратно на подушки, морщится.

— Я не хотел больше на неё смотреть, — говорит он потолку. — Мне было плевать, насколько это будет больно. Я не хотел на неё смотреть. — затем он опускает глаза и резко ловит её взгляд. — И знаешь? На одну ёбаную секунду, я подумал — может быть. Может быть, мне не придётся. Когда Помфри подготовила этот жгут.

Тяжёлый страх распускается у неё в животе, тянет её вниз.

— Но ты должна была, блядь, испортить и это.

А потом он качает головой и закрывает глаза, словно забывая о ней.

Она стоит неподвижно, словно статуя, минуту или две, просто не может пошевелиться. Не может сформулировать свои мысли в слова. Не может заплакать. Её разум отчаянно пытается переосмыслить последние недели, месяцы, с учётом этой новой информации. Пытается увидеть всё это в новом свете.

Прутья решётки согреваются в её руках.

Слова извинения лежат у неё на языке. Но она проглатывает их, и когда она все-таки двигается, то не чувствует, что контролирует это. Она чувствует себя загипнотизированной. Не борется с этим.

Отпустив решётку, она обходит кровать и садится точно там, где недавно не хотела садиться. Глаза Малфоя распахиваются — он резко переводит на неё недоверчивый взгляд.

Она отодвигает полосатый атлас своего рукава. Берёт его за запястье его раненой руки, так, чтобы он видел оба шрама.

— Если я должна жить со своим, то и ты должен жить со своим, — и по её щеке скатывается слеза. Только одна. В итоге та падает на оголённую кожу её бедра.

— Иди нахуй, Грейнджер, — выплёвывает он, но в его голосе почти нет яда, и она отвечает ему мягко. Почти равнодушно.

— Прекрати это, — она позволяет себе разглядывать его, скользит взглядом вдоль пятен крови на его рубашке — к нескольким дюймам алебастровой кожи его груди, над верхней пуговицей. — Прекрати.

— Прекрати что? — а теперь яд полностью исчез, осталась только неуверенность.

Она осторожно проводит пальцем по расплывшейся краске Чёрной Метки. Он вздрагивает, едва заметно, но она всё равно ловит это.

— Притворяться жестоким.

— Я не при—

И вдруг её настигает какой-то глупый прилив смелости. Она быстро сдвигается, и вот уже её колено оказывается между его колен, другое касается его бедра — и она наклоняется ближе к нему, и её ладони у него на плечах. Всё, что он хотел сказать, умирает у него в горле.

Обычно у неё нет времени на то, чтобы думать об этом. На то, чтобы вот так принимать его. Его холодные голубые глаза смотрят в её неуверенно, даже как будто с лёгким страхом. Её тёмные кудри щекочут его кожу возле челюсти.

— Тебе не нужно делать это со мной, — шепчет она.

Мышцы его горла сокращаются, когда он сглатывает. Она наклоняется ближе. Достаточно близко, чтобы почувствовать запах мяты. Это всегда мята.

Он так похож на героин.

И она забывает, что тоже должна бояться. Забывает все свои правила. Забывает о том, что случилось в хижине.

Специально забывает.

Она говорит:

— Я вижу тебя насквозь.

И она целует его.

Его губы сухие, потрескавшиеся. Она чувствует языком сладость мятной конфеты, которую он сосёт, прежде чем он глотает её.

— Прекрати делать это со мной, — выдыхает он ей в губы, хотя и запускает руки в её волосы — сжимает их в кулаки. — прекрати, — его зубы прикусывают её нижнюю губу — ловят её. — прекрати, прекрати, — бормочет он, притягивая её ближе, и когда её тело прижимается к его, это кажется до невозможности правильным. Слишком правильным.

Какая-то лишняя часть её мозга пытается вызвать в ней тревогу. Пытается напомнить ей, почему она поклялась никогда не делать этого. Но в остальном она плавно сдаётся ему. Тонет медленно. Радостно.

Малфой переходит в сидячее положение, его хватка становится крепче; он высвобождает одну руку из её волос, чтобы дёрнуть её к себе за талию. Скрепляя их вместе. Эта чужеродная, запретная дрожь просыпается внизу её живота — ниже. Та самая, которую она чувствовала всего пару раз. Та, которую она впервые ощутила на третьем курсе, под своим одеялом, с помощью своих пальцев. Та, которую она никогда не чувствовала с Роном.

Малфой тянет её за волосы — заставляет её запрокинуть голову, открывая шею. Мгновение она смотрит на перевёрнутое больничное крыло позади неё, но затем он выбирает идеально подходящее место на её шее и кусает её, и она зажмуривается, выпуская сквозь зубы какой-то незнакомый ей звук.

Другая его рука заставляет её бёдра плавно скользить вдоль его, и это заставляет её щёки загореться. Та дрожь превращается в постоянную пульсацию, и она запускает свои дрожащие руки в его платиновые волосы, влажные от пота. Рот Малфоя движется вдоль её горла, оставляя следы — она чувствует их. Его рука покоится на её затылке — крепко держит её голову, когда его губы находят её ухо.

— Я ненавижу тебя, — хрипит он, посасывая её мочку, проводя языком вдоль ушной раковины. — Я, блядь, ненавижу тебя.

— Неправда, — выдыхает она, её сердце пытается вырваться из груди, кровь шумит у неё в ушах. Она отстраняется — находит его грубые, бесстыдные губы. — Неправда, — говорит она, замолкая, когда он проводит языком по её нёбу.

Он вдруг толкает её назад — и её голова на доли дюйма промахивается мимо решётки кровати, когда он грубо роняет её на матрас. Тот сердито скрипит под ними, когда он наклоняется к ней, подтягивая её за бедра к себе.

На мгновение он замирает, просто смотрит на неё. Они часто, шумно дышат. Он встречается с ней взглядом. Вздыхает, словно сдаваясь.

— Неправда.

Он опирается на одну руку, чтобы провести пальцами по её челюсти — по её губам. Раскрывая и запечатывая их. Она чувствует, как усиливается эта пульсация в её животе, но не может не заметить, как дрожит его раненая рука.