Ставлю на то, что он любит бальные танцы и шахматы, и он наверняка любит котов. Он любит искусство, и он будет, типа, готовить для неё и учить её любимые стихи, и я абсолютно, блядь, уверен, что он из тех, кто занимается любовью.

Я не этот ёбаный парень.

Я ношу дорогие костюмы, сшитые эльфами, и это явно расходится с её моральным кодексом. Я пью чёрный крепкий чай, и если бы у меня была жена, мы бы уже были в разводе. Я ничего, блядь, не знаю, о её любимых маггловских книгах, и я делал из страниц своей Истории Хогвартса зачарованных бумажных драконов. Мать позаботилась о том, чтобы я умел танцевать, но она никогда не говорила, что это должно мне нравиться — и мне не нравится. Я жульничаю, когда играю в шахматы, и я, блядь, ненавижу котов, и я в жизни ничего, блядь, не готовил. Я считаю поэзию жалкой.

И я бы не стал заниматься любовью с Грейнджер.

Что за концепт.

Нет — с ней я хочу делать вещи, о которых в приличном обществе не говорят и не пишут. Я мечтаю сделать их. Когда я вижу её, у меня чешутся руки. Я так, блядь, сильно хочу сделать их.

И часть меня хочет сделать ей больно в процессе.

Нет.

Нет, я совсем не в её вкусе.

Драко

23 ноября, 1998

Захария доволен.

После почти двух недель демонстрации своих фальшивых отношений всей школе он говорит ей, что слизеринские парни успокоились. Они больше не дразнят его. По крайней мере, не по поводу того, кем он мог быть.

И хотя она рада за него, она больше всего хочет закончить это.

Она чувствует, что это всё неправильно. Чувствует что-то… липкое, если в этом есть какой-то смысл. На самом деле, каждый раз, когда они целуются перед Гарри и Роном или перед кем-то из студентов, она ощущает потребность в том, чтобы принять душ. Это всё неправильно.

И это полностью её вина.

Поэтому она провела последние несколько дней, пытаясь изобрести какой-нибудь креативный и правдоподобный способ закончить всё это. Она обсудит это с Захарией. Может быть, они устроят яростную и тщательно продуманную ссору на глазах у всех. Так его репутация не будет испорчена, и она спокойно сможет —

Она резко тормозит свои мысли.

Спокойно сможет сделать что?

Она отказывается позволять своим мыслям двигаться в этом направлении. Она закончит всё ради себя. Чтобы ей больше не пришлось врать. Только для этого.

Она снова фокусируется на своём котле. Сегодня на Зельварении они готовят Амортенцию — первый раз в этом году — и она специально постаралась сесть как можно дальше от Захарии, чтобы никто не заметил, насколько отличается то, что они чувствуют. Она расположилась рядом с Луной, и это кажется достаточно безопасным местом.

Единственное, Малфой за перпендикулярным к ним столом, рядом с Забини, и в этом вообще нет ничего безопасного.

Со своего места она видит, как пар поднимается из его котла — наблюдает за тем, как он окутывает его лицо, заставляет капли пота выступить на его бледном лбу.

— И помните, друзья, — говорит Слагхорн, и она невероятно благодарна ему за то, что он заставляет её отвлечься от этого. — Сконцентрируйтесь, — настаивает он, словно читая её мысли. — Я не могу в должной степени описать силу и деликатность этого зелья.

Её зелье почти готово.

Но в этом и проблема. До конца осталась всего пара шагов, и она уже должна чувствовать свои любимые запахи. Книги, скошенная трава и всё такое. А пока она чувствует только мяту. Сильный запах мяты.

Она практически задерживает дыхание, когда бросает в зелье последний ингредиент, жутко боясь последовать примеру Симуса и взорвать это всё.

Он уже успел сделать это. И ей придётся сесть вместе с ним за знаменитый стол Слагхорна для отличившихся, и её волосы тоже будут дымиться.

Последний ингредиент недолго шипит и, к счастью, ничего не взрывается. Но запах мяты остаётся сильным, и когда она принюхивается, нахмурившись, то один за другим появляются и новые запахи. Один из них похож на дым. Как у горящего дерева, дым от костра. Потом что-то ещё, насчёт чего она не вполне уверена — кажется, чистые простыни. А затем…

Её пульс учащается. Она чувствует, как румянец распространяется от её шеи к щекам. Что бы это ни был за запах, он оказывает эффект на устойчивость её ног. Она цепляется за стол, ища поддержку, в тот самый момент, когда Луна говорит этим своим музыкальным голосом:

— Очень интересно, Гермиона.

Её разум разделяется на две борющиеся части, одна из которых настаивает на том, чтобы отступить назад, а другая предлагает нырнуть в этот котёл — потому что то, что пахнет так хорошо, не может быть опасным.

Это… это что-то мускусное. Пахнет дубом. А ещё она чувствует цитрус. И что-то водное. Свежее. Как дождь.

— Эй, приятель, — вдруг говорит Забини, и это заставляет её отвлечься от своего зелья. Он машет ладонью перед своим носом и смотрит на Малфоя. — как насчёт брызгаться поменьше, м? У меня уже голова болит.

Её душа уходит в пятки.

Малфой выглядит озадаченным. Она видит, как морщится его нос, и когда он вдыхает, то смотрит прямо на неё.

Так вот что это. Это его одеколон.

Гермиона срывает крышку с баночки с обрезанными мушиными крыльями и бросает их в котёл, отступая как раз вовремя, чтобы её не задело взрывом.

Ученики охают и смеются, Луна с любопытством поглядывает на неё. Сквозь дым ей не видно Малфоя.

— Ну, что ж, мисс Грейнджер, — объявляет Слагхорн, — я разочарован. Идите за стол.

Запах исчез. Вот, что важно.

Она обходит другие столы, чтобы составить компанию Симусу, не может посмотреть на него, но чувствует на себе его взгляд.

24 ноября, 1998

Она узнаёт, что была совершенно неправа насчёт него.

Захария Смит не хороший парень.

И требуется всего одно предложение, чтобы её мнение о нём совершенно изменилось.

— Если ты закончишь это, я расскажу всем.

Она уже на пути к выходу — замирает в двух шагах от двери в ванную старост, где они обсуждали это всё.

Захария почти сразу же сдаёт позиции — бормочет что-то вроде:

— Я имею в виду — я, эм… просто, пожалуйста, — но она уже успела поймать мстительное выражение его лица. Потрясающе… настоящий волк в овечьей шкуре.

Она разочарована в себе за то, что не заметила это раньше.

— Ты мне угрожаешь? — бормочет она.

— Я… нет, Гермиона. По крайней мере, я не пытаюсь, — бормочет он, убирая с лица грязного светлого цвета волосы. Она понимает, что это вообще не похоже на платину. Даже рядом не стоит с платиной. — я просто…

— Ты просто сдашь меня, если я разорву нашу сделку.

Он ничего не говорит. Даже не мигает.

— Я бы сказала, что тоже могу тебя сдать, — говорит она, удивляясь спокойствию своего пульса — силе своего голоса. — но я бы предпочла остаться выше этого.

— Попытайся понять, в каком положении я нахожусь, — говорит он ей вслед, но дверь уже закрывается.

И когда она идет по пустынному мрачному коридору, она совершенно неожиданно проникается уважением к прошлому Драко Малфою — к тому, который называл её грязнокровкой и ухмылялся вместо того, чтобы улыбаться.

Он никогда не притворялся хорошим парнем, как Рон или Захария.

Он решил быть кем угодно, но не хорошим парнем.

И на мгновение эта честность поражает её. Эта старая поговорка звучит в её голове. Малфой никогда не пытался привлечь никого мёдом. Он никогда не обещал ничего подобного. Он всегда обходился дёгтем.

Она задаётся вопросом о том, всегда ли ей больше нравился дёготь.

25 ноября, 1998

— Ты понимаешь, сколько сейчас времени, Грейнджер?

Её сердце пропускает удар, и она отстранённо задаётся вопросом о том, когда она начала так на всё реагировать. Повернувшись, она видит его, стоящего в дверях Визжащей хижины. Необычное место для встреч, но оно кажется ей безопасным.