— Я подумала, — продолжает она, невольно усмехаясь, — чёрт, я подумала, что, может, мы однажды сравним их.

Она смотрит на его серьёзное лицо, и её невесёлая улыбка растворяется. А потом он вдруг касается её руки, ледяной ладонью подхватывает под локоть. Она невольно охает, беспомощно наблюдая за тем, как он подтягивает её руку ближе к себе. Он до конца закатывает её рукав, и она морщится — готовится к боли.

Вот только никакой боли нет.

Он держит её руку до невозможности аккуратно, приподнимает немного, чтобы поднести её ближе к глазам. Она чувствует кожей его холодное дыхание. Видит, как её рука покрывается гусиной кожей. Она краснеет, понимая, что он тоже это видит.

А потом он проскальзывает пальцем вдоль вырезанной на её коже буквы “Г”, едва касаясь.

Гермиона снова охает. Ничего не может с собой поделать. Ей больно, даже когда она сама касается шрама — так почему сейчас не больно?

— Что ты… — начинает она, но он перебивает её.

— Почему Захария? — спрашивает он, всё ещё глядя на её шрам. — Из всех, блядь, возможных людей?

Его мягкий тон не соответствует его словам.

Она удивлена, что он спрашивает. Немного удивлена, что его вообще это интересует.

Она тихо фыркает.

— Ты знаешь, что это не по-настоящему, верно?

— Ты думаешь, я идиот? — опять же, его тон как-то не стыкуется с его словами; касаясь буквы “К”, он небрежно замечает, — Захария Смит не смог бы найти твою пизду, даже если бы ты села ему на лицо.

С раздражённым писком она отдёргивает свою руку.

— Ты отвратителен, — огрызается она.

Он встречается с ней взглядами, смотрит равнодушно. Пожимает плечами.

— Это так.

Она мимоходом замечает, что он знает, что Захария гей, но прямо сейчас она слишком обижена, чтобы задумываться над этим.

— Ты не ответила на мой вопрос, — добавляет он, оглядываясь на воду. Солнце садится.

— Твой — я… — бормочет она.

— Почему он?

Она изо всех сил пытается сказать хоть что-то. Снова выбирает правду, старается быть лаконичной.

— Он был самым безопасным вариантом. Я должна была что-то им сказать… после того, что ты сделал на Хэллоуин.

Малфой фыркает. Молчит какое-то время. Затем он говорит:

— Мой больше.

Гермиона давится воздухом.

— Я извиняюсь —

Он задирает рукав и снова показывает ей заражённую метку.

— Мой шрам. Он больше… — он пристально смотрит на неё, ловит лёгкий румянец, выступивший на её щеках, — чем твой.

Она сглатывает. Обхватывает себя руками, почувствовав, что начинает холодать, и отводит взгляд.

— Да, я думаю, да.

Она чувствует зуд и дискомфорт. Поднимается на ноги.

Малфой не сводит с неё взгляда.

— Я… — она колеблется, смотрит на свои ноги. Она не уверена насчёт того, что она хочет сказать, но в то же время чувствует, что что-то сказать нужно обязательно.

— Спасибо, — это всё, что ей удаётся выдавить из себя после продолжительной паузы, и это звучит как-то неловко. Кажется, что этого слишком много. Она даже не уверена в том, что она благодарна. — За то, что ты сделал.

— Так тяжело было сказать это? — усмехается он. Наверное, её выдало выражение её лица.

— На самом деле, да.

— Не заставляй себя, Грейнджер, — он тоже поднимается, отряхивает свои брюки.

— Ты всё ещё не сказал, зачем ты это сделал.

Малфой снова не отвечает. Прячет руки в карманы и смотрит на неё искоса.

— Захария Смит, — снова говорит он. — безопасный вариант?

Она поднимает подбородок.

— Да.

— Потому что он не я.

Её сердце пропускает удар.

— …Да.

Он делает шаг к ней навстречу, и угасающие солнечные лучи путаются в его светлых волосах — освещают его голову, словно нимб. Она думает о том, стоит ли ей отступить назад. В любом случае, у неё это почему-то не получается, даже после того, как он подходит так близко, что ей приходится смотреть прямо вверх, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Кто угодно, но не я… — бормочет он, глядя ей в глаза. — правильно, Грейнджер?

Она чувствует знакомый запах мяты — слишком сильный.

— Правильно, — выдыхает она.

Его рука проскальзывает вдоль её линии челюсти, холодная, словно лёд. Её суставы не работают, мышцы отказываются слушаться. И тем не менее, она не думает, что отступила бы, если бы могла.

Его рука двигается выше, его пальцы касаются её губ.

— Тогда иди нахуй, — шепчет он — и наклоняется, их губы оказываются в дюймах друг от друга. У них одно дыхание на двоих, их носы едва касаются.

— Ты тоже, — говорит она. Говорит едва слышно, и её голос дрожит. Их губы оказываются ещё ближе, и до ужаса знакомое чувство оживает внизу её живота.

Его рука обвивается вокруг её затылка, он сжимает в кулак её кудри.

— Я, блядь, терпеть тебя не могу, — шипит он.

Она закрывает глаза.

— Я знаю.

Она не хочет это признавать, но больше всего ей сейчас хочется его поцеловать. Она облизывает губы. Запрокидывает голову. Его хватка становится крепче.

— Эй, Драко — оу.

Они отшатываются друг от друга. Ее пульс подскакивает, и на мгновение она думает, что всё кончено.

Но это Нотт — на холме. Он стоит на месте. Бросает на неё злобный взгляд, когда она бросается поправлять свою одежду, а потом смотрит на Малфоя.

— В чём дело? — удивительно спокойно спрашивает Малфой.

Нотт достаёт ту зелёную тетрадь из своей сумки и взмахивает ею.

— Меньше получаса. Просто проверяю, — он снова переводит взгляд на Гермиону. Прищуривается.

— Встретимся в совятне.

Нотт фыркает.

— Хорошо, — он убирает тетрадь обратно в сумку, — тогда увидимся.

А потом он разворачивается на каблуках и направляется обратно вверх по холму.

Гермиона прочищает горло. Поправляет на плече свою сумку и поворачивается, чтобы направиться к замку вслед за Ноттом.

— Мне нужно —

Рука Малфоя находит её руку. Удерживает её на месте. Их глаза встречаются, и что-то непостижимое проходит между ними.

А потом он, кажется, передумывает — и отпускает её.

Она делает глубокий вдох, колеблется всего мгновение, прежде чем продолжить свой путь.

— Грейнджер, — зовёт он её. Она оборачивается. Он играет со своим кольцом, похожим на семейную реликвию — не смотрит на неё. — Я не мог просто стоять там… как в тот раз. Не снова.

Она открывает рот. Издает слабый звук, отражающий её замешательство, хмурится.

Он поднимает взгляд.

— Ты спросила, зачем я это сделал.

Она собирает это воедино. Какое-то тёплое незнакомое чувство разливается в её груди.

— Потому что я не мог стоять там и смотреть, как ты кричишь. Не снова.

Она выдыхает.

Этой ночью он ей снится. И ей не стыдно.

========== Часть 18 ==========

13 ноября, 1998

Дневник,

Я не могу поверить, что кто-то ведётся на это. Это выглядит так фальшиво. И я не могу это терпеть.

Каждый раз, когда он целует её в щёку, и каждый раз, когда она, блядь, берёт его за его ёбаную руку, я хочу по-маггловски выколоть свои ёбаные глаза. И я, блядь, не понимаю этого.

Но он не в её ёбаном вкусе.

Я почти ожидаю, что вы реально ответите на это, просто чтобы посмеяться надо мной. Что бы вы написали? О, наверное, что-то в духе: “И что, Малфой? Ты думаешь, ты в её вкусе?”

Нет, я не в её ёбаном вкусе.

Она — она, наверное, точно знает, каким он должен быть. Держу пари, что это должен быть парень, который постоянно носит жилеты и вязаные джемпера и пьёт чай с тремя ёбаными кусочками сахара. Парень, который будет целовать свою жену, когда приходит домой. Вероятно, он прочёл все книги этих её любимых сраных маггловских авторов — ёбаного Шекнайфа* и остальных. А ещё он, наверное, знает ёбаную Историю Хогвартса наизусть. Мерлин знает почему, но она постоянно пиздит об этой книге.

Да, это обязательно.