Эта мысль вызывает новую вспышку знакомого страха, и в следующую секунду она уже уносится обратно; каблуки стучат по каменным плитам, она нащупывает в кармане свою палочку. Она переросла тот возраст, когда ей нужны были взрослые, чтобы решать проблемы.

Она прошла войну. Она справится сама.

Гермиона проходит что-то около тридцати ярдов вдоль поля для квиддича примерно за полчаса. Следует за тем, как двигался её взгляд — с трибун и до того места, где она увидела этот мираж перед Хогсмидом.

И она ничего не находит.

Но она не сумасшедшая. Ей не привиделось.

Она знает, что она видела.

И это её так сильно беспокоит, что она остаётся там до наступления темноты.

31 октября, 1998

Она не хотела приходить.

Как оказалось и Гарри тоже, но, спасибо Джинни — они оба здесь. Среди всего этого блеска и колдовства, в Большом Зале на ежегодном хэллоуинском балу. Зал погружен в полумрак, парящие фонари в форме тыкв скрашивают таинственное очарование ночного неба. Факелы висят вдоль стен, время от времени мистически мерцая. Пахнет тыквой и пряным сидром, и у МакГонагалл не возникло никаких проблем с тем, чтобы привезти Ведуний в качестве развлечения.

В конце концов, какая группа отказалась бы сыграть спасителю Волшебного мира?

Их музыка — громкая и энергичная, все вокруг танцуют, прыгают и сталкиваются друг с другом. Гарри и Гермиона стоят среди всего этого, словно каменные колонны. Это один из его худших дней — она видит. Его шрам то и дело начинает болеть, во всяком случае, он ей так сказал, точно как и её собственный, и она уже несколько раз за этот вечер видела, как Гарри потирал его.

На самом деле, Гарри проделал огромную работу, поддерживая всех остальных — особенно Рона. Ему удалось не зацикливаться на прошлом и сохранять хорошее настроение, но это тяжёлая задача. Задача, с которой он не может справляться каждый день. Поэтому она не спрашивает, почему он не хотел идти сюда. Почему он не улыбается.

Они позволяют друг другу не говорить об этом.

Она никогда не притворялась, что наслаждается послевоенными праздниками, а потому достаточно очевидно планировала пропустить этот бал. Но Джинни — упрямой Джинни — оказалось достаточно разложить костюм на её кровати в комнате девочек и посмотреть умоляюще.

И теперь она здесь, со стаканом сидра в одной руке, стоит, прислонившись к Гарри. Считает минуты до конца. Джинни одела её в кого-то вроде арлекина; короткое платье с корсетом и ромбовидными узорами, со смехотворными маленькими колокольчиками, свисающими по краям складок. Она отказалась от шляпы, поэтому Джинни достаточно дико начесала её волосы, а затем завязала их в пучок, оставив пару свободных кудряшек по краям её лица. Кроме того, Джинни настояла на макияже, растушевала темноту вокруг её глаз и нарисовала какие-то узоры по краям. И, конечно, чёрные губы.

Она чувствует себя идиоткой.

Но способ справляться, который использует Джинни — это шумное веселье, и она не собирается ей мешать.

Чтобы соответствовать Джинни, Гарри оделся в принца, он в жилете и потрясающем пиджаке. Конечно, это не его выбор, но судя по тому, как он смотрит на Джинни, которая великолепно смотрится в своём длинном платье принцессы, оно того стоит.

Вскоре она приходит, чтобы утянуть его танцевать, и Гермиона теряет своего брата по несчастью.

Она ни в коем случае не хочет, чтобы подобные события прекратились. Война не должна обрывать человеческое счастье.

Но для неё — оборвала, и ей кажется нечестным то, что её заставляют принимать в этом участие. Ей всё это кажется искусственным.

Она вздыхает, отступая обратно в нишу рядом со спящим призраком, смотрит на танцующих, попивая свой сидр.

“Их воля поглотит тебя. Не двигайся — не двигайся”, — кричат Ведуньи со сцены, эти стихи ей знакомы, но она точно не помнит, откуда.

Она вспоминает времена, когда она любила Хэллоуин. Это был её любимый праздник в Хогвартсе. Декорации. Призраки, часами танцующие в коридорах, никого не стесняясь. Она особенно любила бал. Мечтала о том, чтобы Рон пригласил её на танец.

Она смеётся над собой. Сложно поверить в то, что она была таким ребёнком.

И она видит его сквозь дно своего стакана, когда допивает сидр — размытого и искажённого.

— Кажется, теперь ты пьёшь больше, чем я, — говорит он.

Что-то внутри неё сжимается. Это сложное чувство — она не уверена, можно его назвать неприятным или нет. Но, в любом случае, это отчасти волнение. Она не разговаривала с ним уже несколько недель.

Она убирает стакан и вздрагивает, когда видит его по-настоящему.

Малфой никогда особенно не наряжался. Тем более теперь — во всяком случае, ей так казалось.

Но сегодня он полностью скрыт под нарядом трупа: рваный вечерний костюм, чёрные кожаные перчатки, лицо, выкрашенное в черное и белое, как у скелета. На самом деле, она бы, вероятно, не узнала его, не заговори он первым. Не раньше, чем она бы обратила внимание на его светлые волосы, зализанные назад почти так же, как на младших курсах.

Она не знает точно, что она чувствует.

Контраст между тёмной краской и его бледно-серыми глазами подкупает. Полосы в форме зубов на его губах только привлекают к ним больше внимания. Его костюм и перчатки —

Она врёт, она прекрасно знает, что она чувствует. Просто не хочет признавать это.

Собравшись с силами, она приподнимает свой стакан и взмахивает им.

— Это сидр. Я бросила пить, — она отпускает стакан, и на полпути к полу он исчезает в маленьком облачке дыма.

— Да ну? — лениво спрашивает Малфой.

— Да, — говорит она. Но нет, она не бросила. Она выпила два или три шота маггловского виски, прежде чем прийти сюда. И сейчас она жалеет об этом, потому что она без идей, как разговаривать с ним.

Она не знает, какие у них отношения.

В последний раз, когда они общались, её ноги обвивали его талию. Мысль об этом запускает волну электричества по её позвоночнику, и она неосознанно делает полшага назад.

— Всегда была высокоморальной, — говорит он, отпивая из своего стакана что-то, что почти наверняка здесь не наливают. — молодец, Грейнджер. — его тон пронизан сарказмом. Насмешкой.

Как ни странно, это почти приносит облегчение. Разве все не говорят, что близость меняет людей?

В последнее время она сталкивается с таким количеством перемен, что ей приятно иметь что-то, на что можно положиться, а сарказм Малфоя так же неизменен, как океан. Близость не повлияла на это.

Тем не менее, она всё не может ответить. Не может сформировать в голове хоть какое-нибудь предложение. И какое-то время он просто изучает её своими ледяными глазами.

Ей интересно, поднимет ли он эту тему. Интересно, будет ли он злорадствовать. Напомнит ли ей о том, как она говорила, что “это не повторится”. Она не сможет винить его, если он сделает это.

Не то чтобы в последнее время её действия были достойны восхищения.

Хотя он ведёт себя не лучше.

Тишина, повисшая между ними, становится слишком напряжённой, и она выдавливает из себя какие-то слова.

— Что ты такое, кстати? Мёртвый аристократ?

Он покачивает своим стаканом. Смотрит на неё слишком серьёзно и поводит плечом.

— Что-то вроде того. Отдаю должное своей натуре Пожирателя Смерти.

Она знает, что он говорит это, чтобы разозлить её. Она выхватывает новый стакан с парящего в воздухе подноса и осушает его, просто чтобы не разговаривать.

— Что насчёт тебя? Клоун? — он усмехается. — если честно, я ожидал увидеть что-то чуть менее банальное.

— Я арлекин, — шипит она из-за своего стакана. — и меня одевала Джинни. Если бы у меня был выбор, меня бы здесь не было, — ей самой не вполне понятно, почему она решила быть честной. Зачем с ним откровенничать?

— А — Уизлетта. Стоило догадаться.

— Тебе что, больше нечем заняться? Не с кем пообщаться? — это не очень красиво с её стороны, учитывая, что он уже говорил, что у него не слишком много друзей.