Между тем, как её глаза удивлённо расширяются, и тем, как её кулак встречается с его лицом, разрыв примерно в полсекунды.

Боль взрывается в её костяшках, и она отступает на пару шагов, ругаясь, пока Малфой делает то же самое, прижимая ладонь к своему кровоточащему рту. Она не знает, как правильно бить — делала это только один раз, так получилось, что с ним же — но в этот раз она уверена, что сломала большой палец.

— Какого хуя, Грейнджер? — рычит он, сгибаясь пополам и выплёвывая кровь на траву.

Гермиона держится за свою руку, наполовину разозлённая и наполовину напуганная, когда он снова поднимает голову и несколько раз вытирает кровь ладонью. Теперь его губа разбита с обеих сторон, и его взгляд, острый, словно удар молнии, встречается с её взглядом.

— Думаешь, блядь, мне этого не хватало? Ещё одного, блядь, удара по лицу?

Она думает только о том, что ей нужно защитить себя.

— По крайней мере, в этот раз ты был в сознании! — кричит она.

— Блядь, ёбаный в рот, Грейнджер! Блядь! — он выплёвывает больше крови, двигаясь нервными полукругами, словно стараясь удержать себя от того, чтобы выбросить её в озеро.

— Ты назвал меня — сукой! — это слово кажется ей непривычным. — снова! — добавляет она на всякий случай.

— Ты, блядь, вела себя как сука! — он поворачивается к ней, приближается так быстро, что она пятится назад, неожиданно для самой себя заходя в ледяную воду Чёрного Озера. Малфой следует прямо за ней, с плеском двигается вперёд, и вдруг они оказываются совсем близко, и вода достаёт им до колен.

— И ты до сих пор ведёшь себя как сука! — кричит он прямо ей в лицо. Ему нужно оставить за собой последнее слово.

Кровь капает с его губ, стекает по его подбородку. Она блестит в лунном свете. И он стоит, выдыхая сердитые клубы пара, пока её ноги постепенно немеют.

Они молчат целую минуту. Просто смотрят друг на друга.

И когда тишина нарушается, это происходит благодаря ей. Она чувствует, что они начали что-то вроде игры в шахматы и что сейчас её ход.

— Ты гордишься этим? — тихо спрашивает она, проскальзывая пальцами вдоль синяка на своей шее — след его руки.

Малфой опускает глаза. Они вспыхивают какой-то новой эмоцией, но она исчезает слишком быстро, чтобы успеть проанализировать.

— Нет, Грейнджер, — отвечает он наконец, и в его голосе ещё остаётся немного злости. — Я, блядь, не горжусь этим, — он снова перехватывает её взгляд. — но я и не жалею об этом.

Её рот наполняется слюной. Она дрожит от холода, но едва ли замечает это.

— Значит, ты из тех, кому нравится бить женщин?

Малфой прищуривается. Его челюсть дергается — и он вдруг делает шаг в её сторону, заставляя маленькие волны плясать вокруг неё. Она с шумом втягивает воздух, но не двигается. Не знает, почему, но она не двигается.

— Не думаю, что когда-либо бил тебя, Грейнджер, — тихо проговаривает он. А потом его губы снова делают это — изгибаются с одной стороны, и она не понимает, почему её не раздражает это движение. — но тебе стоит воспринимать это как комплимент.

Даже она не может представить, к чему он ведет. Она приподнимает бровь, её лицо краснеет от холода. Она ждёт, пока он продолжит.

— Ты достаточно похожа на угрозу для меня… — ещё один шаг ближе — теперь между ними недостаточно пространства, чтобы чувствовать себя в безопасности, — …чтобы я ощущал потребность в том, чтобы применить силу.

Она смеётся, снова обнаруживая, как они близко, когда её дыхание приподнимает прядь волос, свисающую с его лба.

— На угрозу? — повторяет она.

Выражение его лица не меняется, и она слишком поздно понимает, что он говорит серьёзно.

— Да, — говорит он. — на угрозу.

— Чему?

— Всему, что я есть. Всему, во что я верю. Каждой молекуле и каждой частице, которая делает меня мной. — его дыхание окутывает её лицо, в этот раз тёплое, но, как обычно, с оттенком мяты, и она чувствует, что замерзает. — Да, Грейнджер… ты блядская угроза.

Сначала всё, что она может понять — это плеск воды. Громкий — такой неожиданно громкий.

Остальное она осознаёт медленно. Как-то рассеянно.

Его рука, проскальзывающая под её волосами, обвивающаяся вокруг её шеи, грубая, как и он сам. Его решительный, уверенный выдох. Последний вдох, который она успевает сделать, прежде чем его рот находит её.

И всё, о чём она может думать, это…

Этот поцелуй — ненависть.

Этот поцелуй — это насилие, боль и травма, тщательно завернутые в ленты и банты в виде его губ. Этот поцелуй — это его рука, сжимающая её горло, и удар её головы о каменную стену. Этот поцелуй — это тупая боль в животе, которую он чувствует, когда засовывает руку в карман и обнаруживает, что у него украли его второй шанс.

Этот поцелуй — агония. Он на вкус как кровь, всё ещё капающая с его губ — острый и металлический. Почти болезненное давление. Его зубы прорывают плоть её губ. Его пальцы оставляют синяки. Он хочет сделать ей больно.

И она хочет отстраниться. Она хочет. Она знает, что она должна.

Но пока он показывает ей свою злость — свои боль и разочарование — самым неожиданным для неё способом, она осознаёт, что у неё есть выбор.

Она может оттолкнуть его. Уйти, стереть его кровь со своего рта и никогда его не понять. Повернуться спиной к нерешаемому пазлу и оставить кусочки валяться на полу. Вымыть имя Малфоя из своей жизни — отбеливателем и предвзятостью.

Или она может поцеловать его в ответ.

Просто чтобы проверить, не подойдут ли кусочки вот так, если их перевернуть вверх ногами.

В её первом прикосновении нет уверенности. Она осторожно касается его щеки. Неловкими пальцами по ледяной коже. Но этого достаточно, чтобы остановить суровый ритм его губ. Чтобы вызвать запинку в этой жестокости.

Он издаёт звук — невыразительный и хриплый. Тихий удивлённый вдох. Потому что он думал, что она остановит его. Он пытался заставить её сделать это.

Но на этот раз ему не удастся выиграть.

Она протягивает руку. Набирается смелости. Другая её рука скользит мимо его уха в обманчивую мягкость его волос. Её рука болит после удара. Но она притягивает его ближе, несмотря на боль.

И вдруг кусочки подходят.

Его давление ослабевает — он немного отстраняется. Его зубы отпускают её истерзанную нижнюю губу. И его рука отпускает её затылок. Находит её поясницу, неожиданно мягко и неуверенно. Едва касаясь. Словно доктор Джекил, управляющий его пальцами, забрал контроль у мистера Хайда.

И он становится податливым. Позволяет ей сделать ход, который она заработала.

Гермиона встаёт на цыпочки на онемевших от стояния в воде ногах, заставляя его опустить голову вниз, чтобы встретить её на полпути. Она слизывает кровь со своих губ, а потом ищет его. Находит их неожиданно робкими. Неподвижными.

И она целует его со всей нежностью, которую, она знает, ему никогда не давали. Обнимает его за шею и тонет в нём, отпуская запреты, предубеждения и инстинкт самосохранения. Она проскальзывает языком по гладкой линии его зубов, прося разрешения — ожидая, когда он откроется для неё и их языки встретятся, словно старые друзья.

И когда Малфой отходит от шока, он целует её в ответ без жестокости. Целует совсем по-другому. Со страстью, но сдержанной. С желанием.

Его руки сжимают толстую ткань её кардигана, и он прижимает её к себе. Приятное тепло посреди этого холода.

Он никогда не чувствовал тепла. До этого самого момента.

Вода шумит под ними. Он поднимает её — неожиданно, легко. Поддерживает её, когда её ноги инстинктивно обвивают его талию. Она вздыхает. И трение — коварное. Мучительное. Чистое.

Теперь они на ровном игровом поле. И когда он накрывает её губы своими, она забывает вкус крови и боль в синяках у себя на шее. Забывает о прошлом, пусть даже совсем ненадолго.

Забывает ненавидеть его.

Его щёки влажные. Она пробует на вкус соль его слёз и впервые осознаёт, что Малфой может плакать.

И она знает: что бы он с ней ни сделал…