Нотт закатывает глаза.

— Ёбаные гриффиндорцы. Так жаждете внимания. Всегда готовы забрать всю славу… — он подходит к столу, стоящему у кровати Малфоя — бросает что-то на него. Чёртову фиолетовую тетрадь. — … и принять всю вину на себя.

Она неожиданно чувствует присутствие Гарри у себя за спиной.

— О, теперь твоя очередь защищать её честь, Поттер? — усмехается Нотт.

— Отойди, Гарри.

— Малфой хотел, блядь, задушить её —

— Леди и джентльмены, представляю вам белых рыцарей Гриффиндорской Принцессы. Как романтично —

— Он грёбаный психопат —

— Отойди, Гарри, — снова огрызается она, в этот раз достаточно громко, чтобы заткнуть их обоих.

— Гермиона…

Она поворачивается к нему, гнев в его глазах сменяется обидой. Она вздыхает. Говорит:

— Всё хорошо, Гарри. Я разберусь. Пожалуйста… пожалуйста, просто не вмешивайся.

Он долго колеблется, затем молча кивает, отступая на несколько шагов, прежде чем развернуться и направиться обратно к Рону.

Гермиона оглядывается на Нотта. Он приподнимает бровь. Выглядит, кажется, немного удивлённым.

— Они всегда делают то, что ты говоришь? — он делает небольшое движение рукой, пародируя удар кнутом.

— Сейчас всё ещё понедельник?

Он снова закатывает глаза. Усмехается.

— Такая, блядь, королева драмы. Конечно, сейчас всё ещё понедельник. Ты была в отключке всего — сколько, может, час? Достаточно долго, чтобы твой веснушчатый мудацкий бойфренд успел сделать всю грязную работу. Ты просто потеряла сознание, Грейнджер. Прими это. — затем он указывает на Малфоя. — А вот что будет с ним? Кто знает.

Она злится. Тоже хочет бросаться оскорблениями. Но у неё всё не получается подобрать слова.

— Скажи мне, Грейнджер — что за Гриффиндорец избивает человека, потерявшего сознание?

— Я не просила его —

— Это не имеет значения. Как ты уже сказала, это твоя вина, правильно?

Она прикусывает губу. Выдыхает через нос, стараясь сохранять спокойствие.

— Правильно, — с трудом проговаривает она. Между ними повисает напряжённая тишина. Дыхание Малфоя на мгновение прерывается во сне, и они оба переводят свои взгляды на него. Замирают на секунду.

И когда Нотт снова встречается с ней взглядами, враждебность возвращается.

— Зачем ты, блядь, его взяла?

— Откуда ты вообще знаешь об этом? — спрашивает она.

Нотт запрокидывает голову назад. Оглядывает её с головы до пят. Затем он достаёт что-то из своего кармана. Светло-зелёная тетрадь, такого же размера, как у Малфоя.

Её сердце пропускает удар.

— Оттуда, что я его Опорный.

— Его что?

— Мерлин, Грейнджер, я думал, ты умная — его Опорный. Это медицинский термин. Мы в одной сраной программе. Я слежу за тем, чтобы он отправлял свои письма. Он следит за тем, чтобы я отправлял свои. Вот и всё.

Одна и та же программа…

Они с Ноттом состоят в аналоге Общества Анонимных Алкоголиков для Волшебного Мира, только вместо алкогольной зависимости они лечат несколько другую травму. Она думала о том, какой ущерб Война нанесла их стороне, но что-то подобное ей бы и в голову не пришло.

У неё, кажется, немного разбивается сердце, и она ощущает резкий прилив чувства вины.

Гарри с Роном спорят о чём-то у них за спиной. Ей практически не слышно, что они говорят.

Она не хочет знать, но всё равно спрашивает:

— А что происходит… если вы ничего не пишете?

Нотт горько усмехается.

— Мы отправляемся в тюрьму, Грейнджер. — и после тяжелой паузы он добавляет, — поздравляю, вы выиграли войну.

Она могла бы ответить на это. Могла бы напомнить ему о том, что если бы его сторона выиграла, она бы, наверное, была мертва. Нет. Она бы определённо была мертва. Уничтожена, словно насекомое. Как и полагается мерзкой грязнокровке. Но, опять же, она держит рот на замке. Бросает взгляд на фиолетовую тетрадь.

— Вам нужно писать каждый день?

Нотт не удосуживается сказать “да”. Он просто говорит:

— Скорее всего, Дементоры уже в пути.

У неё внутри всё сжимается. Её глаза снова находят фиолетовую тетрадь.

И она тут же принимает решение.

— Какого хуя ты делаешь? — шипит он, когда она обходит кровать и тянется к тетради. Её палочка оказывается направлена ему в лицо до того, как он успевает подойти к ней. Он останавливается.

— Я исправляю свою ошибку, — тихо проговаривает она. — отойди.

Он кажется сбитым с толку. Это первый раз, когда она видит его на грани.

— Если ты уничтожишь тетрадь — у него даже не будет суда, — и это первый раз, когда она слышит отчаяние в его голосе.

Рон и Гарри прекратили спорить. Больничное крыло погружается в тишину. В напряжённую тишину.

— Я не собираюсь её уничтожать.

Её рука накрывает переплёт. Она забирает тетрадь и пятится из больничного крыла, всё так же направляя палочку на Нотта и прекрасно видя удивлённые лица мадам Помфри, Гарри и Рона.

Она уносится в бешеном темпе.

На полпути по коридору она превращает кончик своей палочки в перо, переворачивая страницы тетради одной рукой; отыскав первую пустую страницу, она удерживает её большим пальцем.

5 октября, 1998, записывает она, и это практически невозможно разобрать.

Дневник,

Она забрала её у меня. И она была неправа. Так неправа.

Она забрала её, потому что чувствовала себя беспомощной. Потому что хотела получить… контроль? Силу? Оружие против меня? Она даже не знает, что именно.

Но ей не стоило этого делать. И ей жаль.

Ей правда жаль.

Потому что она видит, что я пытаюсь. Что я разбираюсь с последствиями своих прошлых действий и принимаю их. Она видит, что я борюсь. Она видит, что я этого не заслуживал.

Она видит, что я не тот, кем был раньше.

И она прощает меня. Даже если я никогда не смогу извиниться. Она прощает меня.

Драко

Когда она заканчивает писать, её рука дрожит, и она поднимает голову, чтобы обнаружить себя перед дверью, ведущей в совятню. Она заходит внутрь, и несколько сов поворачивают головы, чтобы посмотреть на неё.

Она знает, как выглядит сова Драко. Ждёт не меньше получаса, пока та появится. Когда она приближается, та подозрительно смотрит на неё, наклоняя свою белую голову в золотую крапинку.

— Сигнус, — мягко говорит она — она вполне уверена, что сову зовут именно так. — Можешь отнести это туда, куда нужно?

Когда она протягивает дневник, птица пронзительно кричит, узнавая его. Один раз щёлкает клювом, прежде чем сомкнуть его вокруг края переплёта.

И только когда её золотые крылья исчезают за горизонтом, Гермиона позволяет себе сесть — свалиться прямо на пол, посреди совиного помёта и оборванных перьев — и она плачет.

Она, чёрт возьми, плачет.

========== Часть 12 ==========

Комментарий к

Ужасно извиняюсь за такой перерыв, но не обещаю, что больше так не буду. Сессия — дело такое.

6 октября, 1998

Дневник,

Я, очевидно, в сознании.

Я также, очевидно, не в Азкабане. Пока. Мне кажется, это может измениться в любой момент.

Она…

Блядь, она отправила ёбаный дневник. Вместо меня. Ради меня. После того, как она, блядь, украла его. После того, как я, блядь…

После того, как я напал на неё.

Мерлин, я, блядь, напал на неё — чем я вообще, сука, думал?

Помнишь, как я писал о том, как абсурдно было бы хотеть чего-то подобного? Да — я знаю. Ирония на вкус как мышьяк.

Она просто — она, блядь, сводит меня с ума. Я говорил. Я предупреждал. Я, блядь, предупреждал. Всё записано. Грейнджер. Ёбаная, ёбаная Грейнджер. Это всегда Грейнджер. С её ебанутыми безумными, блядь, волосами, и с этими ёбаными веснушками, которые похожи на корицу, и с этими ёбаными карими глазами.