Всё, что ей ясно — что он не уйдёт.

И она чувствует себя так, будто упала в яму со змеями. Так много змей. Слишком много чёртовых змей.

Трансфигурация — это урок, наступления которого она боялась весь день. Единственный в понедельник урок, общий с ним.

Её шрам начинает зудеть, когда студенты набиваются в класс, и она ёрзает на своём месте. Зудит не просто её шрам, зудит вся её кожа. Каждый дюйм. Она не может успокоиться. Не может перестать думать о том, что прямо сейчас лежит у неё под подушкой.

Она даже не может вспомнить, что они сегодня будут проходить.

Волна холода проходит по её спине, когда она ловит в дверях светлую вспышку его волос. Он идёт с Ноттом, и это заставляет её нервничать вдвое больше. Она начинает думать о том, не связан ли как-то Малфой с их встречей этим утром.

К счастью, их взгляды не встречаются, и когда эти двое садятся за парту позади неё, она немного расслабляется.

Он не подозревает её. Если бы подозревал, то сразу подошёл бы к ней. Малфой не очень стеснительный.

Хавершим выходит из своего кабинета. Начинает писать на доске своей палочкой. Парвати входит через минуту или что-то около того и улыбается Гермионе, опускаясь на сиденье рядом с ней и доставая свои книги. Всё кажется абсолютно нормальным.

Пока —

— О, Гермиона, — говорит Парвати, принимаясь ещё яростнее копаться в своей сумке. — чуть не забыла.

До вчерашнего дня фиолетовый цвет никогда не ассоциировался у Гермионы с паникой и отчаянием. Это был просто фиолетовый. Не её любимый цвет. Не худший цвет. Как фиолетовые сливы. Как фиолетовые конфеты.

Но теперь — теперь фиолетовый — это паника. Фиолетовый — это страшный сон и электрический разряд. Фиолетовый — это то чувство, которое разливается внутри, когда родители ловят тебя на лжи. Как фиолетовые синяки. Как фиолетовые потрясающе — просто потрясающе.

Фиолетовый — это цвет, который Парвати протягивает ей.

Тетрадь Малфоя.

— Сегодня утром один из эльфов поправлял кровати и нашел её у тебя под подушкой. Он беспокоился, что она может понадобиться тебе на уроке. Я сказала, что отнесу её тебе.

Она дрожит. Парвати всё ещё протягивает ей тетрадь.

Ей не нужно оборачиваться, чтобы почувствовать его жгучий взгляд — словно раскалённая кочерга, прижатая к её шее. Она не хочет забирать тетрадь. Просто молча смотрит на Парвати, пока та не начинает меняться в лице.

— Гермиона, ты —

Её рука сжимает переплёт, и она понимает, что определила свою судьбу.

— Спасибо, — говорит она, все ещё немного ошеломлённая.

Ей нужно посмотреть. Она просто не может удержаться. Боковым зрением она видит, как Малфой смотрит на неё — его глаза похожи на дула пистолетов. Видит, как он сжимает край парты.

Тугой узел затягивается у неё в горле.

— Конечно — да, не за что, — говорит Парвати, удивлённо глядя на неё ещё какое-то время, прежде чем повернуться лицом к доске. Гермиона едва ли слышит её. Всё, о чем она может сейчас думать — это как сильно она сожалеет о Г.А.В.Н.Э.

Чёртов эльф. Чёртов предатель.

Урок проходит как в тумане. Она ни разу не поднимает руку. Проваливается оба раза, когда её просят продемонстрировать заклинание. Чувствует, что в любой момент её может стошнить.

Она больше не оборачивается. Тетрадь лежит на её парте, постоянно бросается в глаза, излучает опасность. Насмехается над ней со всей своей яркостью. То и дело она слышит звук, раздающийся сзади. Малфой постукивает своим пером по краю парты.

Он мог бы, наверноё, заколоть её им.

— Урок окончен.

Её душа уходит в пятки. Самое идиотское слово заполняет весь её мозг. Беги, беги, беги, беги, беги…

Это идиотизм.

Она пытается вернуть рациональную Гермиону на первый план. Пытается ясно мыслить, когда люди вокруг неё встают со своих мест. Чего она так боится? Малфой не опасен. Он вредный, напыщенный, упрямый, да. Возможно, даже в какой-то степени психически неуравновешенный. Но опасный?

Она принимает это слишком близко к сердцу. Она может просто рассказать ему правду.

Затаив дыхание, она медленно поднимается. Она пойдёт в Большой Зал — соберётся с мыслями, немного успокоится. А потом она найдёт его и вернёт ему тетрадь. Как взрослая.

Она решительно выдыхает, берёт тетрадь, вешает свою сумку на плечо и уверенно выходит из класса. Она смотрит, как каменные плиты сменяются под её ногами, пока идёт. Проводит пальцем по текстурированной обложке тетради.

Она принимает это слишком близко к сердцу. Вот и всё.

Она небрежно бросает взгляд через плечо. Не ожидает увидеть то, что она видит.

Малфой идёт за ней.

Нет, он не просто идёт за ней. Он преследует её. Шагает быстро, целеустремлённо, одна рука играется с узлом его галстука — ослабляет его — другая сжата в кулак. И его глаза — его глаза горят. Он задевает плечами других учеников, проходя мимо них, и даже когда они оборачиваются и говорят что-то в духе: “Эй, смотри куда идёшь”, он ни на мгновение не отводит от неё взгляда.

Она спотыкается. Чуть не падает, когда пытается ускориться. Отводит взгляд, чувствуя, как учащается её дыхание.

Она делает это. Делает то, что её глупый мозг велел ей сделать всё это время. Она бросается бежать.

Трусиха, думает другая часть её мозга. Но она никогда раньше не видела такого огня в чьих-то глазах. Нет — нет, она ошибается. Один раз, в глазах Беллатрисы.

Её сумка соскальзывает с её плеча и падает на каменный пол, перья и чернила разлетаются по всему коридору, но Гермиона бросает её, свободной рукой цепляется за палочку, лежащую в кармане её юбки.

— Гермиона? — это Гарри — выходит из другого класса. Она не видит его, но узнаёт его голос. Это не останавливает её.

Люди смотрят отовсюду, но она уже бежит со всех ног. Её сердце начинает биться как безумное, потому что она слышит шаги Малфоя, тяжелые и частые, позади неё. Он тоже бежит.

Он на самом деле преследует её.

Чёрт, чёрт, чёрт…

Это худший сценарий, о котором она могла подумать.

Его ноги длиннее её. Он быстрее.

Она добирается только до статуй у входа в Большой Зал, когда он догоняет её, и её палочка застревает в кармане, когда она разворачивается, пытаясь вытащить её.

И его рост, которым она восхищалась ещё с утра, неожиданно становится невыносимым недостатком. Он толкает её к стене, заставляет пятиться, пока её спина не прижимается к жесткому камню.

Её рука так и остаётся в кармане, и прежде, чем ей удаётся сказать хоть что-то, одна из его длинных, тонких рук, которым она однажды позволила ласкать себя, сжимается вокруг её горла. Другой он держит свою палочку, и её чёрный кончик оказывается слишком близко к её шее, и дерево впивается в её плоть.

Даже если бы он позволил ей двигаться, она бы не смогла. Она не может даже говорить. Не может дышать.

И она понимает, что ошибалась. Так, так ошибалась.

Малфой очень опасен.

— Грязнокровка, ёбаная сука, — рычит он, встряхивая её. Она ударяется головой о стену. И когда она видит звёзды, то думает о том, что так он её ещё не называл.

Её взгляд снова фокусируется на Малфое, его ладонь сильнее давит на её горло. Он так же близко, как был в пятницу, и её измученный мозг почти теряется между интимностью и опасностью этого момента.

Кончик его палочки напоминает ей.

— Ты хотя бы, блядь, догадываешься? — он снова встряхивает её. — Хотя бы догадываешься, куда они меня отправят? Что они, блядь, сделают? — он роняет палочку и вырывает тетрадь из её ослабевшей руки. — ты знаешь, как это, блядь, важно? — он трясёт тетрадью у неё перед лицом, и его взгляд совершенно безумный.

Она видит из-за его плеча быстро приближающиеся фигуры. Она знает, что они бегут. Как бы то ни было, она видит их как будто в замедленной съёмке. Её расфокусированный взгляд скользит обратно к Малфою, его взгляд — острый, словно осколки льда. Она знает, что она в состоянии шока. Знает, что она была бы в состоянии освободиться, если бы только смогла стряхнула это онемение со своих рук.